Дмитрий Балашов - Господин Великий Новгород

• Название: Господин Великий Новгород
• Автор: Дмитрий Балашов
• Издательство: Карелия
• Жанр: История
• Год: 1983

 Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере.

Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия. В ней удачно использован и синтезирован разнообразный материал известных раскопок и исследований советских ученых, в первую очередь А.В. Арциховского и В.Л. Янина, воскресивших подлинный облик нашей древне «вечевой» республики.

---

Федора с его ратниками тоже нигде не было видно, кинулся вослед немцам.

«Теперь не догонишь, далеко утекли», – подумал Елферий.

Лазарь ехал среди телег сгорбившись, глядя меж ушей коня; жевал губами, дергалась седая борода. Вчера с полудня отправил раненого, чудом вырванного из сечи племянника в товары. Думал оберечь мальчишку и теперь не находил даже тела. «Неужто увели с собой?» – горько думал старик.

Вспомнил, как вчера останавливал толпу разъяренных мужиков. «Прав ли я был, господи? – подумал, взвесил, сумрачно покачал головой. – Да, прав. Не мог же погубить войско зазря…»

Глава 20

Станята – он уцелел, отброшенный натиском немецкой конницы, благоразумно, как и всегда, постарался попасть в середину бегущих, а затем, тоже со всеми, сойдя с коня и подобрав чье-то копье, шел в пешей рати, тыча острием в морды храпящих, тяжело вздымающихся на дыбы лошадей.

Счастливо уйдя от удара меча, вспорол брюхо коня и, поотстав, с остервенелым удовольствием (дорвался!) гвоздил обломком копья упавшего рыцаря, тот мотал головой, и Станята все никак не попадал в крестовидную прорезь рогатого, похожего на ведро, шлема. Кто-то пихнул Станяту в спину, и он пошел дальше, шагая через тела, а немца, наверно, добили те, что шли сзади. Когда пешая рать стала, стал и он и, оглядевшись, побрел назад, разыскивая кого-нибудь из знакомых соратников. Бежал со всеми, но не впереди, а немного позадь передних, к реке, а когда расположились ждать утра, тотчас устроился у ближайшего чужого костра.

Вступив с ратью в товары, Станята первым делом бросился туда, где были преж оба Олексины воза. Встречу ему, покачиваясь, шел высокий плечистый мужик, весь залепленный снегом.

– Станята!

– Радько!

Обнялись. У Радька было черно-сизое, обмороженное лицо, губы с трудом шевелились: ночь провел, хоронясь в снегу.

– Олекса где?

– Не ведаю. Убит, должно.

– Убит… А Микита?

– И Микита тоже.

– Тоже… Искать надо… Погоди. Выпить бы чего горячего!

Захлопотал Станята. Рядом уже разводили костер, кинулся, громко объясняя дело. Ратники потеснились, глядя на спасшегося повозника. Кто-то налил чашу горячего медового взвару. Радько пил, обжигаясь и не чувствуя, только ощущал, как по всему телу разливается спасительное тепло и начинают свербить замороженные ноги.

– Да ты разуйся, дядя!

Станята уже стаскивал с него сапоги, растирал снегом:

– Персты, кажись, будут целы, шкура только сойдет!

– Салом, салом намажь!

– А где?

– Вота! – дали сала.

– Спаси Христос, мужики, благодарствуем!

– Не за что!

Радько, когда показались немцы, успел-таки, оставшись один (второй повозник, взятый со стороны, удрал сразу, да так и не нашелся потом: то ли домой подался, то ли сунулся сдуру под меч или увели немцы), вывернул в сугроб оба воза и закидал снегом, а лошадей, обрубив коновязи, прогнал в ельник. Темнота и неуверенность немцев, ожидавших ежеминутно нападения новгородских дружинников, помогли ему, как и многим, спастись и пересидеть в кустах.

Вдвоем со Станятой они вновь нагрузили возы. Затем, выбранив Станяту за потерю коня, Радько облазал рощицу, выгнал лошадей – возы попросил покараулить соседа, обещав заплатить, – и верхами отправились на поле.

– Убит, так тело найти нать! Я за Олексу Ульянии в ответе. Хоть тело привезти в Новый город!

Микиту нашли к вечеру, страшно изувеченного, затоптанного лошадьми.

Радько, закусив губы, прежде снял с него порванную, рыжую от крови кольчугу, подобрал смятый шелом, а потом, разогнувшись, обнажил голову.

– Жаль парня. Оленица-то ума решится! Ладно, подымай!

Микиту снесли к общей могиле, куда опускали простых ратников, – всех в Новгород не увезешь!

Олексы не было нигде.

– Быть того не может, чтобы в полон увели, не таков мужик! – говорил Радько, но без уверенности в голосе.

Лошадь Станяты, к счастью, нашлась. Поймали в кустах еще рыцарского коня, слегка зашибившего ногу.

– Ничего, если без поклажи вести – выдюжит, – заключил Радько, осмотрев ушибленную ногу коня, – конь добрый.

Хозяйственный Радько снял доспех с мертвого рыцаря, мороженое тело приходилось рубить по частям. Набрали брошенного оружия.

– Нам все сгодится, не кидать стать! На раковорскую добычу рассчитывать нечего!

Теперь лошади были все, счетом даже одна лишняя, не хватало только хозяина.

Олекса нашелся к вечеру второго дня. Спасло его то, что упал он недалеко от того места, где убили Михаила Федоровича. Разрывая тела, ища посадника, ратники стащили дохлую лошадь и под ней обнаружили вдавленного в снег и недвижимого, судя по шелому и кольчуге, русского.

– Ай боярин?

– Не, из купцов, видно!

– Ну-ко, глянь!

Перевернули Олексу вверх лицом. Он глухо застонал, не открывая глаз.

– Живой?

– Куда? Это так, от шевеленья дух исходит!

– Мотри, мотри, живой!

– Чудеса! Понести нать!

Отдуваясь, мужики подтащили Олексу к костру, сняли шелом, кольчугу.

– Кончается купечь!

– Чур, кольчуга моя, я первый нашел!

– Погоди делить, может, и отойдет еще.

– Пить! – запросил Олекса.

Первый мужик поднес ему корчажку, вылил в рот несколько глотков.

Олексу тотчас вырвало на бороду и руки ратника.

– Эк тя! – недовольно поморщился тот, обтирая руки о снег.

– Куда его? Живой!

– Не! Помрет, видно. Видишь, нутро уже не примает!

– У него тамо все чисто отбито, где уж будет жить!

– Купец, а тоже душа христианская! Дай-ко, я его попою!

Ночь и следующий день Олекса был без памяти. Жизнь то угасала, то вновь теплилась в нем. Пришел в сознание – все плыло: небо, тучи, лица стоящих мужиков.

– Кто будешь, как звать-то?

Он назвал свою сотню.

– Олекса, купца Творимира сын… Славенского конца.

Его вновь потянуло на рвоту, и сознание замглилось.

В следующий раз, придя в себя, он увидел склоненное над ним лицо Радька.

– Жив?

– Станята где?

– Тута я, живой! А Микиту убили.

– Микиту убили… убили… – с каким-то безразличным удовлетворением повторил он. – Микиту убили… – и закрыл глаза.

Радько нашел его, услышав, как выкликают имя Олексы и название сотни.

Приняв раненого, строго спросил:

– А бронь с него сняли где?

Мужики замялись было.

– Давай сюда! Не видишь, кто? За нами не пропадет!

– Угостили бы…

– Это можно.

Радько распечатал уцелевший бочонок меда и щедро напоил мужиков.

Тому, который нашел, сунул сапоги, снятые с мертвого чудина.

– В расчете?

– Не дешево за купчя?

Усмехнулся Радько, достал пару белок, доложил.

– Теперь подходяще!

Меч был у Олексы хорош – должно, потерял! Ну, мечей насобирали они со Станятой целых пять штук…

Три дня стояли на костях, подбирая раненых, зарывая трупы. Три дня воронье с карканьем слеталось на падаль. Три дня искали павших и не всех нашли. Пропали, как не были, Ратислав Болдыжевич и Данило Мозотинич, из бояр (а что простой чади, то один бог ведает!), так и не нашли тысяцкого Кондрата – верно, немцы с собой увели, в полон, а может, и погиб где, да ведь не перечтешь всех мертвых по кустам и оврагам! Собирали разбежавшихся лошадей, чинили телеги. Вереницей увозили раненых в Новгород. О штурме Раковора и Колывани нечего было и думать.

На четвертый день тронулось в обратный путь и все войско, усталое, страшно поределое, так и не взявшее Раковор.

Глава 21

Всю дорогу не знал Радько, довезет или нет? Бегал, доставал молоко, горячим поил. Олексу все рвало, исхудал, голова моталась, как на привязи.

Становясь на ночлег, Радько каждый раз ожидал, откидывая рогозину, что обнаружит под нею застылое тело… Нет, стонал, шевелился.

Так доехали до Шелони. Уже под Новгородом ободрился Радько. Хоть и дома умрет Олекса, а все же сможет он поглядеть в глаза Ульянии честно: что мог, сделал, довез живого, а в прочем – волен бог, не мы. Под Ракомой Олекса пришел в себя и уже не впадал в забытье, только слабость одолела смертная – ни встать, ни сесть.

Скорбные вести уже достигли Новгорода. Плачем и причитаниями встречали жонки и матери печальный обоз. Дома кинулось Олексе в очи испуганное Домашино лицо, отшатнулась от смрадного запаха: «Умирает?!»

Пересилила себя, захлопотала, а у самой дрожали губы, слезы капали мелко-мелко, руки совались бестолково… Мать, та глянула только в лицо отчаянными расширенными глазами, поймала взгляд Олексы.

– Живой! – Перекрестилась. – Ну, от самого страшного спас бог! Недовольно глянула на Домашу, прикрикнула повелительно:

– Выноси!

Любава тут как тут: только что при всех припала к стремени Станяты боялась, не увидит, – тотчас кинулась помогать. Подняли Олексу, понесли в горницы.

– Девки, воды грейте! – приказала мать.