Иван Райли - Четыре унции кофе

• Название: Четыре унции кофе
• Автор: Иван Райли
• Жанр: О бизнесе популярно

Что, если бы "Coca Cola" поделилась с миром пресловутой секретной формулой? Что, если бы легендарный Марк Цукерберг обнародовал свои идеи до того, как создать "Facebook"? Пошаговая, рассчитанная на интерактив, история трех бизнес проектов от "миллионера поневоле" Джонатана Лоста. Колоритная картинка современного бизнеса, в которой есть все – от детективных погонь и любовных переживаний до финансовых решений и хитрых маркетинговых схем. Первый из четырех романов об американском бизнесмене. Основан на реальных фактах. Рекомендован для прочтения флибустьерам, рестораторам, бизнесменам с большой дороги и всем, умеющим читать между строк.

---

ХЛОЯ

Случайно бросив взгляд в сторону окна, я обратил внимание на двух девушек, выходивших из новенького «Мерседеса». Одна, коротко стриженая, которая секундой ранее припарковала автомобиль, носила явно выраженный мальчиковый стиль – мешковатые джинсы, клетчатая рубаха навыпуск и кожаные сандалии на босу ногу. Даже пересекая дорогу, она не отводила глаз от планшета, вперившись в него поверх монолитно черных хьюгобосс. Ее звали Трейси. В этом угловатом сорокалетнем подростке никто из непосвященных никогда бы не узнал суперкрутого декоратора, расписанного на четыре года вперед. Собственное агентство. Филиалы в пяти штатах, а еще в Лондоне, Париже, Цюрихе и Амстердаме. Каждый третий международный фестиваль оформляли профессионалы «Капеллы». Она работала со Стингом, Кокером, Рианой, Ю2 и еще дюжиной исполнителей из первого эшелона, числилась в штатных консультантах большинства всемирноизвестных галерей, и на последней олимпиаде ее люди входили в команду организаторов. Трейси жила в самолетах между Нью-Йорком и Лондоном. В Сиэтле у нее был дом со студией, оборудованной по последнему писку техники. Когда парижский офис вплотную занялся декорациями для французской недели мод, все шло, как по маслу. Но для коллекций третьего дня нужно было что-то необычно антропоморфное, подвижное и без яркого смыслового пятна. Трейси подвесила эту задачу на виртуальной доске своей команды с тэгом в тысячу долларов. Утром ей прислали линк. В статье говорилось о лиарах, там же присутствовали фотографии и адрес мастерской. Так возникла причина выгулять ее новый кабриолет, заодно проведав лучшую университетскую подругу. Признаться, завидев их поначалу, я подумал о «паре». В отличие от Трейси, Хлоя была утонченно женственна. Ей было слегка за тридцать. В летней тунике, открывавшей ровный загар, и босоножках терракотового цвета, ее русые волосы, собранные в хвост, достигали поясницы. Глядя на ее роскошную фигуру, я испытал легкое волнение. И одновременно робкую грусть от того, что эта женщина никогда не станет моей. Что-то из разряда «будь счастлива, прекрасная незнакомка». Мне тогда исполнилось двадцать восемь. Не чувствуя особого дефицита любовных отношений и уже изрядно причастившись тайны под названием «утренняя женщина» (шаг за кулисы), я начинал постигать первые ноты умиротворения, наблюдая за тем, как очередная королевская трехпалубная (90-60-90) бригантина скользит мимо на всех парусах, и радовался ее мощи и красоте, но еще больше тому, что она не влетела со всей дури в мою гавань, растрощив порт и причалы, процарапав килем кровавый рубец по дну затона и отколов целый утес моего быта на поругание медузам. Я учился благословлять проходящих. Мне казалось, это легко удалось и в случае с Хлоей. Но только потому, что тогда я не стоял рядом, не чувствовал ее дыхания и не видел спрятанных за полароидом глаз. По большому счету, тот раз нельзя было назвать нашей встречей. Встреча произошла позже. И снова абсолютно неожиданно, но теперь уже не оставив мне ни единого шанса. Все началось с того, что некто Чарли Кэмпбелл, ученик мэндфордской школы Святой Сесилии, стал серьезно отставать в английском. До конца семестра оставалось меньше двух месяцев. Мне позвонила его мать. Кто-то из знакомых посоветовал ей обратиться ко мне по поводу индивидуального репетиторства с сыном. Я ответил, что уже давно ничем подобным не занимаюсь. И это было чистой правдой. Мне с лихвой хватало чеков от Мида, притом я научился ценить свободное время. Но она продолжала настаивать. Потом назвала почасовую ставку, которую обещала платить. Я помедлил. С точки зрения профессиональной этики, в частных уроках на стороне не было ничего дурного. Если только подопечный не учился в том же заведении, где учитель преподавал. Меня подкупил ее голос. Мягкий, переливчатый, местами томный. Мы договорились о встрече, и она назвала адрес. Вечером в пятницу, пораньше разобравшись с текучкой, я пересек Абрахам Роуд и направился на северо-запад. С самого утра лил дождь. Заметно похолодало. Дворники моей «Короллы» едва справлялись с потоками воды, пока я медленно плыл по Бидл стрит, силясь отыскать нужный номер. Дом, в котором жил младший Кэмпбелл, был старинным добротным двухэтажним особняком с мезонином и угловой башней. Припарковавшись, я поднялся по широким каменным ступеням. Но дверь отворили, прежде чем я успел дотянуться рукой до звонка. На пороге возникла…Хлоя. В кремовой водолазке и бриджах, теперь она носила каре. Ее губы разошлись в перламутровой улыбке: Джонаттан? За спиной, в глубине просторного холла, плясали языки пламени, обрамленные фигурным камином. Пахло домашним теплом и лилиями, изысканной туалетной водой (AntonioVisconti, как узнал я позже) и чем-то еще. В правой руке она держала шпатель: хотите блинчиков? (о да, это был запах ванили и масла). Чарли! Из верхних комнат донеслось нечто невразумительное. И я вошел. Говорят, чтобы влюбиться, мужчине достаточно восьми секунд. Похоже, в тот вечер мне хватило трех. С точки зрения психологии, ее линия была безупречна. Заперев машину и пустившись трусцой по бетонной дорожке к дому, я все равно намок. Порывистый ветер прошивал мою влажную тенниску, пока я влетел на крыльцо. Я продрог. Но тут дверь открывает: а) обворожительная женщина, б) меня обдает ароматным теплом домашнего очага, в) она предлагает разделить с ней ужин. И я вошел в этом дом, как уходят в религию. Все, разумеется, оставалось в рамках приличий. Мы с удовольствием поужинали. Потом я провел первый урок, не взяв денег. Парень оказался вполне смышленым. Мне удалось обнаружить основные прорехи в его знаниях, и мы условились, что будем заниматься дважды в неделю, чтобы успеть исправить ситуацию. Нечего и говорить, что к этим занятиям я готовился с тройным прилежанием. В течение первых нескольких недель мне не попалось ни одного следа Кэмпбелла старшего. Хлоя не носила кольца. Ни в гардеробной, ни в платяном шкафу рядом с детской (пусть мне простят любопытство обреченного) не было мужских вещей, и на полке над умывальником я обнаружил только две щетки. В завершении занятий мы часто болтали о разном, но при этом ни она, ни ее сын ни разу не обмолвились о муже/отце. Я узнал, что Хлоя писала книги. Легкую романтическую прозу для подростков, больше подходившую юным девушкам. Она издавала роман каждый год. И хотя работала скорее для себя, критики отзывались о ее творчестве вполне хвалебно. Как глупо это, наверное, выглядит, резюмировала она однажды, сапожник без сапог. Имелось ввиду, что мать зарабатывала писательством в то время, как ее сын не мог справиться с проблемами по английскому. Но она призналась, что не умеет учить, а Чаку был нужен авторитет. Иначе он не стал бы и слушать. В скором времени появились первые плоды наших занятий. Кэмпбелл младший подтянул хвосты, закрыл половину задолженностей и написал сочинение по творчеству Шекспира на твердую «Б». Хлоя шумно радовалась переменам. Между тем было заметно, что ей неловко оставаться со мной наедине. Мы оба находились в легком замешательстве и несли всякую чепуху. Примерно через месяц со дня знакомства я, как обычно, приехал на урок. Стояла ранняя осень. Газон перед домом был присыпан первой желтой листвой, оттого что накануне ночью неожиданно ударил мороз. Мне открыли не сразу. Хлоя выглядела уставшей. Я заметил необычные тени и легкую припухлость под глазами. Было похоже, что, прежде чем впустить меня, она наскоро избавилась от следов, оставленных недавними слезами. Я спросил: что-то случилось? Она не ответила. Вместо этого она взяла мою руку и повела за собой. На столе в библиотеке стояла открытая бутылка OpusOne и два чистых бокала. Она обернулась, чтобы закрыть дверь. Я порывисто обнял ее. Наши губы мгновенно нашли друг друга. Затем все произошло слишком стремительно, впопыхах, с оторванными пуговицами, наспех разбросанной одеждой. Кожаное кресло оказалось слишком мало для двоих. Мне пришлось двигаться в акробатической позе, напрягая мышцы спины и ног на грани вывиха. Она выгибалась, еле слышно постанывая. Голова ее была запрокинута, глаза прикрыты. Когда я, обессилев, сполз на пол, тяжело дыша, но все еще покрывая поцелуями ее бедро, она закрыла лицо рукой и залилась тихим смехом. Радостный перелив. Я сидел у ее ног с абсолютно идиотским выражением на лице, чувствуя ворс персидского ковра голой задницей. Наверное, у меня была довольная улыбка землекопа, который шесть недель рыл колодец, пока наконец добрался до воды, вдоволь напился и уже даже блаженно отлил. Но ее смешило другое. Потом она не раз вспоминала мне, с каким зверским выражением лица я рвал зубами упаковку презерватива. Просто боялся отпустить тебя, пытался оправдываться я. Как еще можно открыть ее одной рукой? Но она продолжала хохотать, говоря, что в тот момент я был похож на какого-то безумного санитара, который нагнулся на поле боя над упавшим бойцом и вскрывает перевязочный бинт, сжав челюсти, одним могучим рывком шеи. Я не спорил. Мы оба смеялись. Боец и вправду истекал, успевал заметить я приглушенным тоном и потупившись, прежде чем подушка, тетрадь или пустая бутылка от кока-колы шумно опускалась на мой череп. К вину в тот вечер мы так и не притронулись. Я был за рулем, кроме того, с минуты на минуту должен был вернуться Чак, которого она отослала проведать друга, и в моих интересах было отправиться восвояси до его возвращения. А что ты ему сказала?– поинтересовался я. Сказала, что ты отменил урок. Лгунья. Еще какая! И она закрыла за мной двери. Я брел к машине, чувствуя, что она смотрит мне вслед. Как обычно бывает в подобных ситуациях, мне хотелось петь, бежать и прыгать, мое сердце разрывалось от счастья. Но я изображал безмятежность, словно играл на камеру, и только мурлыкал под нос что-то из репертуара Синатры. Следующим утром, едва в голове прояснилось, мне стала ясна щекотливость положения, в котором я оказался. Бросить уроки с Чаком я не мог. Парень делал очевидные успехи, но он нуждался в моей поддержке. Оставить его на половине пути означало откровенно предать. Кто знает, как поведет он себя, если возникнут трудности. В конце концов, я был нанят на весь семестр, а значит, был обязан продолжать занятия. Вот только брать плату за них стало невозможно. И дело было не в деньгах как таковых (видит Бог, я сам готов был платить, только чтобы бывать в этом доме и видеться с Хлоей), никакой финансовой погоды для меня они не делали. Пару лишних книг, купленных в Borders, пару обедов в OliveGarden или еще одна бутылка дорого вина в мою коллекцию. Если отбросить все подобающие в подобных случаях околичности, реверансы и па-де-де приличий, вопрос звучал так: как можно брать деньги у любимой женщины (или еще точнее, если уж совсем без сантиментов, физиологически строго – у женщины, с которой спишь)? Ответ очевиден. Однако от этого не легче, ибо дьявол, как известно, в деталях. Если возникнет необходимость объясниться, как это объяснить? Ты отказываешься от оплаты, потому что со вчерашнего вечера жизнь перевела вас на бартер? Получается, с твоей стороны очевидная услуга, а как расплачивается она? Позволяет побыть в себе? Выходит, ты занимаешься с ее сыном, потому что она спит с тобой? И ведь ясно, что это бред. Но здесь все зависит не от того, что думаешь ты, а как к этому отнесется она. Как она воспримет твое джентльменство. В такой ситуации я оказался впервые. До встречи с Хлоей все было ясно. Я ничего не делил с моими девушками, все строилось на игре чувств и ею же ограничивалось. Никто ничего никому не оставался должен в итоге. Хлоя была иной. Она первая из моих женщин была старше меня. Ее сексуальность не ограничивалась физиологией, а начиналась гораздо глубже и вела в неизвестность. Я боялся оборвать нить, которую только что нащупал. Меня тянуло к ней. Мы стали встречаться чаще. Дома я успешно репетиторствовал с Чаком, а на выходных подбирал ее в каком-нибудь шпионском кафе (всякий раз она выбирала их сама), и мы отправлялись загород. Любовь на колесах, которая вполне устраивала моих бывших, Хлое не приличествовала по определению. Все равно, что пригласить герцогиню в МакДональдс. Ей нужен был хотя бы минимальный набор комфорта в виде хлопковых полотенец и горячей воды. Пожертвовать этим она могла разве что в обмен на буколический ужин (салат из королевских креветок, домашний пошехонский сыр, французский батон, бутылка SpringMountain или ChateauMontelenaтрехлетней выдержки) на лесной опушке, в тени столетнего дуба, растущего на вершине холма, с которого открывается панорамный вид, напоминающий долины Калабрии. Я заранее разузнал адреса пригородных отелей, где можно было уединиться в уютной атмосфере без пятен на обоях, битых раковин и матрасных клещей. Ездить ко мне она отказывалась. Я находил это нормальным. Женщинам нравятся тайны, а некоторые их просто обожают. Поначалу мне казалось, что игра в любовников добавляет нашим отношениям какой-то особой страсти и прелести. Однако позже я начал подозревать, что за конспиративными встречами скрывалось нечто большее. И тому были причины. На мой вопрос в самом начале наших отношений она прямо ответила, что давно разведена. Но я не мог не заметить, что она избегает встреч в людных местах. Мы не ходили в кино, не посещали концертов вместе и не бывали с ней в ресторанах. Она никогда не представляла меня своим подругам, хотя любила потрещать с ними о своем, о женском. Мой статус для Чака остался прежним. Если взглянуть со стороны, можно было бы увидеть, что в ее жизни мне отвели особое место и время, вполне комфортное для меня, но без надежды хотя бы заглянуть за соседние перегородки. Так в особо строгих семьях приучают щенка не выходить за пределы холла. Случайному любовнику этого хватает. Но для того, кто имел неосторожность «вклеиться» по-настоящему, циновки в прихожей уже недостаточно.