Владимир Лисицын - Возвращение мессира. Книга 1-я

• Название: Возвращение мессира. Книга 1-я
• Автор: Владимир Лисицын
• Жанр: Русское современное

Тот, который искушал в пустыне, на заре Новейших времён, посетил теперь наше сегодняшнее Время. Что он выдумал на этот раз, как объясняет происходящее с нами, и что пророчит в будущем – вы узнаете из данного романа.

---

Точно, – ответила хозяйка, взглянув на капитана, – а вы, видать, разбираетесь в борщах, чего по вам не скажешь.

Приходится, – пожаловался капитан, – по долгу службы.

А-а, ну, да, – согласилась Зоя. – А что это вы всё в очках, больные, что ли? – ещё одним обстоятельством поинтересовалась она.

Что ли, – подтвердил её догадку капитан.

Боцман «рубал» борщ, не отрываясь ни на миг от своей тарелки, втягивая его из ложки в рот, таким громким звуковым сопровождением, что переговаривающиеся, в это время, за столом, с трудом слышали друг друга.

А Голицын, посматривал, то на красных раков, то на Зою, искоса. Эти раки изображены на его картине «ХУТОРОК». Они рассыпаны там по полу, поскольку, стол был перевёрнут, и эти красные раки выполняли у него роль крови, которую он не хотел рисовать. И ещё там был расколотый и растоптанный ногами красный арбуз.

Эх, жаль, что арбузы ещё не подошли! – громко воскликнул капитан.

Голицын вздрогнул.

Да, – отозвалась хозяйка, – арбузы ещё не поспели. Рано им ещё.

Голицын посмотрел на налитую ему стопку. Слегка наклонился над ней, но так, чтобы никто не заметил этого, и понюхал её содержимое. Пахло знакомым запахом водки. «А что» – подумал он – «Что если развязать себе руки? Вот, рядом сидит та самая Зоя. Значит, это судьба меня ведёт? Подарки мне преподносит, а я».

И тут, в голове его ударили глухие литавры, всё, реально окружающее его, исчезло. Голова наполнилась тускло красными точечками. Из них выплыла живая картина двора перед жёлто-грязным трёхэтажным домом. Во дворе стоит машина «скорой помощи». Из углового подъезда этого дома выходит он – Голицын, а за ним два санитара, в белых халатах. Он заходит в кузов «скорой помощи», а рядом с ним женщина. Но она уже не рядом, как ему кажется, она уже около – она, просто, сопровождает его. В нос ему ударил противный, ещё не совсем обозначившийся, незнакомый запах незнакомой больницы. Но вот, в голове его что-то щёлкнуло, картина с красными точечками рассеялась, перед лицом его была рука Мессира, с золотым перстнем на безымянном пальце, со сверкающим бриллиантом внутри. Рука щёлкнула средним пальцем о большой палец и удалилась.

Мессир стоял, возвышаясь над столом, и говорил, обращаясь к хозяйке:

Зоя, но хоть вы на него повлияйте! Водку не пьёт, женщин любить перестал, а в результате – перестал любить жизнь. Ну, что это за жизнь?!

И Голицын заметил, что лицо Мессира страшно напряжено, оно стало белым, как мел. Он, явно, с чем-то или с кем-то невидимым боролся. И, видимо, проигрывал, потому что от

него сквозило злом. Но ОН быстро оправился, заметив оцепенение окружающих, улыбнулся, лицо – из белого сделалось томно-бледным, ОН взял одного большого рака за клешню, и сел на своё место.

Господи, – нарушила нелепую тишину Зоя, – ну, не пьёт и не надо. Не пьёт и хорошо.

Мессир вновь побелел лицом, но уже не так явно. ОН, с хрустом, выломал клешню у рака, и стал грызть её своими мраморно-белыми зубами.

Что сидим-то, как у тёщи на блинах, – не выдержал боцман и, взяв рукой бутылку, наполнил стопки, – давайте-ка – по второй.

Вот, это правильно, – весело поддержала его хозяйка.

И они чокнулись, и выпили, не обращая внимания на двух насупившихся мужчин, за столом. После чего, она залепетала, адресуясь, почему-то к капитану:

Масло анисовое принимать в пище надо. Это придаёт мужчинам и женщинам желание к соединению. И любовь горячит, согревая всё нужное. А ещё трава «косая железнянка» – ростом в локоть, собой красновата, цвет жёлтый или

багровый, листочки ёлочкой, а растёт по брусничникам вдоль земли. Хороша та трава: у кого кутак не стоит, пей в вине и хлебай в молоке – станет, даже если десять дней не стоял.

Боцман расхохотался. Капитан улыбнулся. А их единственный пассажир заёрзал на своём табурете, угнув голову.

Чего вы хохочете, это в «травнике домостроевском» сказано. У Сельвестра-то.

Лицо хозяйки сделалось пунцовым, глаза её заблестели, губы стали пухленькими, а над верхней губой, у самой её кромки, прорисовалась испариной женская щетинка.

Хозяйка, а хозяйка, – обратился к ней боцман, отхохотавшись, – а где же твой хозяин?

Утоп, царство ему небесное.

Как утоп? – остолбенел от неожиданности боцман.

Так вот. Очень даже просто. Покончил с собой.

Да ты что, – ещё больше изумился боцман.

Ох, – вздохнула она и на мгновение задумалась, – давно это было, ещё в «послеперестроичные» времена. Ревновал он меня страшно. К каждому столбу

ревновал. А я, в те времена-то, в «челночную» жизнь ударилась. В Ростов за товаром ездила. А то и в Москву. И даже в Турцию мне протеже делали. Да. А что

было делать? Надо было как-то выживать, в те времена-то, вы вспомните. Как-то все всё сразу забыли. А вы – вспомните! Тогда и осуждайте.

И у неё на глаза навернулись слёзы. Но, проглотив, так внезапно возникший в горле горький комок, она перевела дух и продолжила:

Фу. Был у нас тогда баркас. Так он с этого баркаса. Только крикнул людям на берегу: «Скажите моей суки, что я её любил!». И всё. А я в Турции была – грешница, – по-казачьи ударила она первую букву последнего слова.

Зоя посмотрела в сторону Дона, подперев правую щеку руками, и, облокотившись на стол, сказала, – Наливай, выпьем третью, не чокаясь, за хозяина.

Боцман наполнил стопки, и они выпили, не чокаясь.

Стало быть, вы – молодая вдова. Как в той песне.

Да-а, как в той песне.

И снова глядя в сторону Дона, она вдруг запела протяжную, доставшуюся по наследству, песню: «Ой, да разродемая моя, да и сторонка, ой да неувежу больше я ж и, да и тебя…»

Голицын, к его удовольствию, знал эту песню, и подпел ей. А она, не ждавшая такого, явно обрадовалась, и при этакой голосовой поддержке, даже задишканила, в нужных местах этой песни: «Ой, да не увежу, голоса, да и не вслышу, в саду вот и соловья…»

Песня у них хорошо выходила: голоса гармонично сливались и, даже, иногда возникал тот удивительный звон, который дорогого стоит.

Боцман заслушался. А Мессир, вроде улыбнулся, и отбросил, изгрызанную им, раковую клешню, к чёртовой матери.

Песня кончилась.

Ну, Пётр, уважили. Никак не ждала от вас. Жили у меня тогда, со своей-то, тише воды-ниже травы, – проговорила она, оглядывая его лицо, и добавила, посмотрев

ему прямо в глаза, и приглушив свой голос, – хотя, от вас – много чего можно ждать.

И на этой её фразе, они оба замерли, глядя в глаза друг другу.

А я вот здесь, под этой вишней, подсак свой чинил, – проговорил Голицын, не отводя своих глаз от глаз Зои, – подсак мой разболтался, так я нашёл у вас в сарае хорошую толстую алюминиевую проволоку, плоскогубцы, и укрепил его как следует, на рукоятке.

Правда? А я и не знала, – тихо обрадовалась Зоя.

Да, – подтвердил Голицын, – я всегда беру с собой подсак. Рыбаки смеются, мол – на крупную рыбу нацелился. А я говорю словами Пантелея Прокофьевича: «не заважит». Потому что, были у меня случаи, когда я приходил на рыбалку без подсака и, как назло, попадалась на крючок хорошая рыба, и уходила, как только я подтаскивал её к берегу. Вот тогда-то и кусаешь себе локти, да достать не можешь.

И Зоя с Голицыным снова замерли, глядя, друг другу в глаза.

Но тут, со своего места поднялся капитан, и громко сказал, – Ну, спасибо хозяйке за такое царское угощение!.. Засиделись мы. А ей, после нашего столь сытного обеда, ещё и убираться надо.

Да что вы, – всполошилась хозяйка, – сидите! В кои-то веки.

Боцман, – снова оборвал её капитан, окликнув боцмана.

Слушаю, – боцман встал.

А Мессир потянулся рукой к красным папкам, положенным ИМ, перед обедом, на перевёрнутое ведро в саду.

Мы с Петром Григорьевичем сейчас пойдём по своим делам. А вы здесь, во флигеле, устроите себе послеобеденный отдых. Ещё вздремнёте. Я думаю – возражений нет, – направил он свои зеркальные очки на боцмана.

Никак нет, – довольно ответил тот.

А вот это, – и ОН достал из папки экземпляр какой-то пьесы, – когда проснётесь, прочтёте, – и ОН вручил боцману этот самый экземпляр, как какой-нибудь важный пакет с донесением.

Что это?? – прочитав заглавие, недоуменно и дрогнувшим голосом, спросил боцман.

Это пьеса нашего друга, – указал Мессир своей тростью на Голицына.

«Каракуба», кажется, знаю, – рассуждал боцман, – где-то, по-моему, на Донбассе – станция была такая.

И ещё, Каракуба переводится как «чёрный город», – пояснил ему капитан.

А что такое «трибадия», – произнёс по слогам боцман, – не знаю.

Это, когда женщина любит женщину, – старательно объяснил капитан.

А зачем это мне?? – недоумевая, пробасил боцман.

Это мне надо, – настоятельно сказал Мессир, – я хочу, чтобы вы прочитали это. Вам ясно?

Так точно, капитан, – вымолвил боцман, с подозрительным прищуром.