Номен Нескио - Я – украинский солдат. Кома

• Название: Я – украинский солдат. Кома
• Автор: Номен Нескио
• Жанр: Русское современное

Дебютный роман загадочного сетевого писателя. Издается впервые. Молодой человек попадает в зону боевых действий на Донбассе. Предлагается описание предполагаемых событий, ощущений и переживаний солдата после своей гибели в течение сорока дней. Солдат является образом всех погибших ВСУ в гражданской войне на Украине. В произведении он пребывает в двух состояниях – убитый и в состоянии комы.

---

Нас посадили в автобусы, а добровольцы лихо погрузились в тентованный КамАЗ, и больше мы не видели друг друга. Двери закрылись, отделив или даже отрезав нас от прошлой мирной гражданской жизни, и колонна тронулась вслед за машиной ГАИ. А я смотрел на своих родителей, которые все это летнее утро простояли на площадке у военкомата. И вот впервые в жизни где-то там, в груди, я ощутил, как сердце сжала неописуемая тоска, плотный, тугой комок подкатился к горлу, сжав его клещами спазма, и я старался побыстрее проглотить его, слезы готовы были пролиться ручьем. Я никогда в жизни не испытывал подобного по отношению к своим родителям, до этого все было как-то обыденно, как-то естественно. Сразу навалилось столько вины за то, что было в тягость мне тихое семейное существование, и все хотелось поскорее убежать к друзьям и с ними провести вечер, а то и ночь. А они, мои родители, так и не спали, они ждали меня, прислушиваясь ко всякому шуму в подъезде, не сводя глаз с часов или, не отрываясь, смотрели в окно: где же я есть?

Все это как-то всплыло в один миг, и я боялся, что мои терзания заметят другие. Я не мог оторваться от окна, видя, как мама и папа, все более уменьшаясь в размерах, сливаются с остальной массой провожающих. И вот вскоре исчезли совсем, но это не беда, это ненадолго, три недели в учебном центре и два месяца в зоне, а к осени я вернусь домой, пообещав при этом самому себе, что наступающий Новый год всенепременно буду отмечать дома, с родителями, игнорируя все уговоры друзей. С родителями, конечно, и только с ними. Муки совести, так вот, оказывается, как это происходит, но я же ничего не сделал предосудительного! А Новый год будет, обязательно будет, и мы только втроем, ну а после, может так случится, они меня отпустят повидать друзей. Ну конечно же отпустят. Они любят меня. А я люблю их, и очень скоро мы увидимся, и все будет так, как я задумал, потому что иначе не может не быть. Я восстановлюсь в институте, и, конечно же, для мамы на 8-е марта будет от меня большой букет цветов в подарок, чего, к своему стыду, я никогда не делал самостоятельно. Ну конечно же цветы.

Внезапно грянул гром, и ясное летнее небо пролилось краткосрочным ливнем. Стена из дождя ненадолго скрыла улицы города, по которому мы продвигались, отчего наша колонна несколько замедлила движение. У меня был сильный жар, я плотнее прижался к оконному стеклу, от прерывистого дыхания стекло запотело. Слезная муть заволакивала глаза, только бы никто не увидел моего состояния. Я стыдился этой своей сентиментальности. Сердце готово было выскочить из груди. Прощайте, мои родные!.. но почему же «прощайте»? почему мое подсознание не подбирает другие слова?.. Нет… я не хочу так… До свидания, мои родные, именно до свидания!!! Но опять: «Прощайте… прощайте…» – там, в груди, где сердце… прощайте… Прощайте-е-е…

В автобусе царил шум. Мои будущие сослуживцы, не очень-то скрываясь от сопровождающего офицера, пили водку, громко смеялись, привлекали внимание девушек, шедших по улицам, подпевали песням, звучавшим из мобильных телефонов, при этом постоянно передвигались по салону автобуса, сливаясь в группы, закрепляя новые знакомства взаимным расположением друг к другу. Я всеми силами старался раствориться в настроении общей массы, но чувство тоски от прощания с родителями держало меня невидимыми цепями, и не было никакой возможности разорвать и освободиться от этих оков. Я напряженно всматривался в людей, идущих или едущих в автобусах или машинах, когда наш автобус проезжал мимо. Я искал ее, искал Леру.

– Пацаны-ы, город плачет, это он нас провожает! Это знак, хороший знак, – заорал мой сосед по автобусу, сидевший слева от меня, и остальные поддержали его криком: «Ура-а-а!!!». Достав небольшую фляжку, он протянул ее мне:

– На, попробуй, это вискарь. У бати отмутил тару, раритет с войны, ну и по-шурику налил пойла. Отдам ему потом, когда домой вернусь. Может, еще чего прихвачу… ну, ствол, к примеру, он охотник у меня, любит эти всякие штуки. Когда на Афган уходил, рассказывал, что вот как тогда поехали, тоже дождь лил. И вернулся живой, погулял еще немного, оторвался на полную катушку, потом с мамкой познакомился и меня после заделал. А там у них тогда в Афгане с духами замес серьезный был, не то что у нас какие-то ополченцы. Куда же они прут, мы же регулярная армия, в момент наголо побреем всю эту шайку-лейку и по домам, пэтэушниц тискать, я такую общагу знаю, закачаешься от восторга, гарем, одним словом, вахтер за пару «Боярышника» пропускает, и аптека рядом. Давай, пей уже.

Фляжка была необычная, из какого-то мягкого плотного материала, овальной формы, с маленьким металлическим горлышком, в выцветшем чехле с прицепленным длинным портупейным ремешком, на ощупь напоминавшим бересту или выделанную кожу, не позволявшем внимательней разглядеть сосуд. Я сделал глоток, стараясь не смотреть на своего нового знакомого, чтобы он не заметил моего состояния. Ароматная, но крепкая жидкость потекла по горлу, и алкоголь сделал свое дело, комок в горле потихоньку растворялся, отчего стало несколько легче. Надо сильнее и чаще дышать, это пройдет. Я сделал еще один глоток, и все-таки выступившие слезы были списаны на крепость напитка. Пить из горлышка ничего крепче пива мне пока не приходилось. Тоска стала рассеиваться, а впереди было что-то такое неизвестное и, под действием выпитого, даже возбуждавшее интерес. Новый сосед изучающе следил за мной и, кажется, ждал с моей стороны восторга или другой реакции от предложенного им напитка:

– Ну вот, молодец, а то сидишь как в воду опущенный. Испугался, что ли? Не с***ы, давай вместе держаться, да и еще тут пацаны реальные есть. Меня Клим зовут. А теперь закрепи успех, глотни еще разок, и пойдем покурим к задней двери.

– Да чего-то зуб у меня разнылся, – попробовал я соврать. – Ничего, вроде отпускает. Все нормально. Я Иван. Пойдем и правда подымим.

– Ну, если так, то будем лечить народным средством твой зуб, буквально всем автобусом. Вон, сколько тут докторов если что, а вот медсестер, извиняй, нету, – авторитетно заключил Клим.

Мы пробрались к задней двери автобуса, усевшись на ступеньки, быстро покурили в щель двери, отодвинув резиновые уплотнители, и вскоре вернулись на свои места.

– Это твои предки были там, в военкомате?

– Да, – ответил я, – хотел еще им сказать, чтобы не приходили, тоску только нагнали.

– Понятно. А меня одна сеструха старшая со своим мужем пришла проводить. Мой батя сам не пошел и мать не пустил. Комиссар ему звонил, предлагал выступить с трибуны, ну, там пурга всякая про героизм и все такое, вроде как сравнить Афган и наш сегодняшний замут. Они же все ветераны, на учете стоят в военкомате, так старый мой че утворил-то, на х***р взял и отослал этих военкоматских, а потом и вовсе надрался со своим армейским кентом, такое я потом наслушался, сплошная контрреволюция. Я вот думаю так, что Афган это ж заграница, а тут вроде как одна своя страна. Ничего не понимаю.

– А у меня в той стороне бабка с дедом живут. И что, они террористы, что ли, или как их там, душманы, вот? – неосознанно для себя сделал я вывод, подбирая первые попавшиеся определения.

– Сепаратисты, – поправил меня Клим.

– Ну да, точно, сепаратисты, – согласился я. – Дед вообще лет сто на паровозе уголь с шахт таскал, до сих пор угольную пыль отмыть не может, бабуля обходчицей на железке была, и че дальше? Я вот к ним заявлюсь с автоматом, мол: «Руки вверх!», х***ня какая-то. Да дед и на автомат не взглянет, сдерет мне штаны и лозиной задницу так исхлещет, вся охота воевать сразу отпадет. Вот и весь сепаратизм. Хотя если там русские напали, как по телику трещат, то это другое дело. Своей земли мало, что ли, или чего еще им не хватает?

– Ну, твои старики – это же местное население, а москали – совсем другое. Местных-то мы валить не будем, они же наши.

– Ну как же, сейчас, – возразил я, – увидишь москаля, прицелишься, а тут какая-нибудь мирная бабка выходит с ведром, за водой она, видите ли, собралась, ни раньше, ни позже, и что делать будешь?

– Я не знаю, – смутился мой собеседник, подумав немного и не найдя другого ответа.

– Вот и я не знаю, то-то и оно. Они же террористы, в полях не воюют, типа один на один, они в городах прячутся за местных. Только мне кажется, что по телику нам какое-то фуфло втюхивают, есть у нас в России родственники, был я там, вот не скажи тебе, что это Россия, так будто с Украины и не уезжал, разве что вывески все на русском, а разговаривают ну как мы, и народ такой же. И чего это они на нас вдруг стали наступать?

– Да, да, у нас тоже есть там родственники и друзья, особенно у бати, – перебивая, поддержал меня Клим, – вот все как ты говоришь, я сам видел. Постоянно в Россию ездили, или они к нам. Батя как со своими афганцами стренется, так те орут: «Хохо-о-ол, живо-о-ой. Брату-уха-а!», – бухают, песни под гитару поют или на древнем мафоне, прикинь, кассеты слушают. А потом плачут, береты пооденут, а батька мой в шлемофоне, с собой всегда на встречи возит, он у меня танкист был там. И теперь эти братухи что, напали на нас получается? Тоже не догоняю тему. Ладно, на месте видно будет.