Номен Нескио - Я – украинский солдат. Кома

• Название: Я – украинский солдат. Кома
• Автор: Номен Нескио
• Жанр: Русское современное

Дебютный роман загадочного сетевого писателя. Издается впервые. Молодой человек попадает в зону боевых действий на Донбассе. Предлагается описание предполагаемых событий, ощущений и переживаний солдата после своей гибели в течение сорока дней. Солдат является образом всех погибших ВСУ в гражданской войне на Украине. В произведении он пребывает в двух состояниях – убитый и в состоянии комы.

---

– Послушай-ка меня, стрелялка, читал он что-то… Ты че, дебил, что ли? Хотя ладно. Я тоже в окружении не был, но после трех лет обучения в сумской «пушке», по крайней мере, имею представление о том, каким прокладками пользоваться, когда оказываешься, как курица на гриле. Не хочу многого рассказывать, только я в армии, чтобы отработать некоторые косяки, ну а потом восстановиться. Во-о-от!.. Я смотрю, ты не фашик, какие у нас тут есть, слушай меня внимательно, прежде всего, мы действительно в заднице, только почему до нас не доводят реальную обстановку, мне непонятно.

– А если нам передвинуть орудия в другое место? – начал я размышлять и тут же по взгляду сержанта понял, что несу полную ерунду, и решил, что больше не буду рассуждать на стратегические темы вслух.

– Менять позицию никто не даст, да и смысла нет, мы же не танкисты и уж тем более не пехота, с нами не все так просто. И вот перво-наперво я хочу знать обо всех терках, которые идут в подразделении. Есть у нас всякие типы, от которых можно и пулю в спину выхватить. Так надо, это необходимость, пойми меня, и нет в этом ничего предосудительного. Ты должен, просто обязан меня понять, что это странная война. У нас нет разведки, нет корректировки, нет никаких сведений о противнике, мы ничего не знаем о них, они же знают о нас все. На карте, которую принес Нормалёк, даже очко нарисовано с широтой и долготой. Ты понимаешь меня? Они, с той стороны, смеются над нами, а там далеко не возмущенные шахтеры с отбойными молотками. И я не хочу, чтобы твоей мамке прислали в пакетике обгоревший пальчик, которым ты в своем носу ковырялся, чтобы похоронить тебя торжественно. Так что надеюсь, ты понял меня, и вообще, для остальных наше дело – ящики подтаскивать, а тебе еще и очень внимательно слушать, что и кто говорит. И не стреляем мы уже которые сутки, переговоры там какие-то идут.

Недолгая пауза повисла в воздухе. Сержант, докурив сигарету, достал следующую и, прикурив ее, вновь обратился ко мне:

– Да, вот еще что, я замечаю, что ты тоже не против пыхнуть, как этот турист?

Я на мгновение смутился, сержант был не намного старше меня, но сейчас казалось, что нет в настоящее время в мире человека опытнее, старше и более расположенного ко мне, чем он, и я понял, что в этой жизни я еще ничего не видел.

– Ну, я так, только за компанию. Понимаешь, у нас в институте была компания, у меня нет машины, как у моих друзей, и семья моя не очень состоятельна, а так хочется быть на уровне. Да и денег на дурь у меня нет. Я больше всего из-за своей девушки, она там, в этой тусовке, а мне так хочется ее видеть, а сказать ей ну никак не мог, больше от того чтобы впечатление произвести и для смелости. А тут так даже не знаю, предлагают, и как-то отказываться стремно. В общем, как все.

Сержант усмехнулся:

– Вот эта самая штука меня и подвела в «пушке», я командиру слово дал завязать, и он пообещал помочь восстановиться, и ушел я по-тихому, без учета у «нарика», а так вообще без вариантов было бы, если бы тему раскрутили. Значит, и телка у тебя есть? – неожиданно сменил он тему. – Это хорошо, с одной стороны, ждет, небось. Или, как моя дура, на Майданах скачет с разрисованной рожей? Говорит, что она тоже, как и я, на фронте, за компанию со мной, значит. Ну, реально дура. Вернусь, заделаю ей киндера, может, образумится, революционерка хренова. А вообще в нашем случае лучше, чтобы кроме родаков и друзей не ждал никто, я о бабах сейчас. Чтобы без обязательств и всяких там соплей, о верности. Так спокойней, поверь мне, а то начинаются чудеса, то бегут, то стреляются или вешаются му***ки всякие.

– Нет, моя не скачет и на себе ничего не рисует, мы вообще далеки от всей этой политики, – ответил я. Слова сержанта о Лере несколько задели меня.

– Ну, не скачет, так повезло тебе с ней, радуйся. Ладно, пошли на базу, – сказал сержант, давая понять, что беседа закончена, и мы, поднявшись, направились в наше расположение.

Ну почему он так о Лере? Почему она «телка»? Вовсе нет. Он просто не знает ничего. Хотя и прав отчасти. Мне бы очень хотелось, чтобы он стал моим старшим товарищем, другом, и мы дружили бы семьями. После войны я обязательно найду сержанта и приглашу к себе в гости, познакомлю с родителями и Лерой, а может, и даже на свадьбу приедет, и там вот я обязательно припомню ему наш разговор, хотелось бы посмотреть на него, когда он будет извиняться за сказанное сегодня.

***

Что же будет теперь? Сомнения и некий страх поселились во мне, но никто не должен этого заметить, если действительно так все плохо, то нас должны вывести, ну не бросят же тут, или на худой конец мы отобьемся. Наших войск много в городе, да еще какие-то негры встречались, может, союзники. Я ждал, что сержант предложит нечто такое, но кроме приказа следить за настроениями ничего не последовало. Я несколько раз порывался сам предложить или спросить, что же делают в таких случаях, но вот очевидно, что все тот же плачущий дождем город определил мне выбор еще тогда, на дороге из военкомата, и удаляющиеся мои родители среди провожающих, ребята в автобусе, офицер и наконец Клим с фляжкой. И я вспомнил… опять в висках заныло: «Прощайте, прощайте»… Да нет же, до свидания! но все настойчивей: «Прощайте-е-е!». Ведь даже предательство из самых добрых и светлых побуждений останется все равно предательством, и к тому же моя Лера, если она вдруг узнает… Нет, о добровольном выходе с позиции не может быть и речи. Я останусь со своими. Я останусь один, даже если все уйдут и меня, конечно же, не убьют, Нормалёк вернулся оттуда, да и к тому же до нас еще надо добраться через наши авангарды. А переговоры… там договорятся, нас выведут по «коридору» и на ротацию.

Я поеду домой… я обязательно поговорю с Лерой. Она, конечно же, случайно будет проходить мимо того места, где я выйду из автобуса или лучше из военной машины, и мы столкнемся. Я все скажу ей, если успею, конечно, ведь она захочет первая, и чтобы дождь, как тогда, и мы стоим под дождем, и капли на лице, а вокруг изумленные прохожие… Она такая смешная, мокрые лицо и волосы, и дождь плачет за нас от счастья.

– Молчи, молчи… ну, прошу тебя… ты не знаешь много. Я так ждала тебя. Ты бы знал, во что превратилась моя жизнь. Новости и сводки оттуда, я даже не знаю, где ты живешь, чтобы спросить у твоих родителей, я нашла в институте адрес, но мне никто не открыл. Это все уже неважно, ты вернулся. Так должно было случиться. Почему ты сделал вот так? Ушел и не сказал мне ничего. Только молчи сейчас, умоляю тебя… Господи, что же я делаю, зачем это все?

Ее мокрая маленькая ладонь закрыла мне рот, чтобы, очевидно, я не смог помешать ей говорить. А я вдыхал запах ее рук, и казалось, не было более счастливого момента в моей жизни, и, крепко обняв ее ладони, я еще сильнее прижимал их к своему лицу. Только бы не кончилось это все вот так внезапно. Пусть это будет подольше. А она все говорила и говорила вперемежку с зубной дробью от холодного дождя, заикаясь от сумасшедшей скороговорки, переходя на шепот, когда не хватало уже воздуха. Вот она, моя самая большая военная награда, я люблю эту войну и с позиции не уйду. Так и стояли мы посреди стены из воды и островков из зонтов прохожих, идущих, спешащих, бегущих и стоящих в своих таких далеких от нас жизнях. Я держал ее ладони с посиневшими от холода ногтями, пытаясь согреть их своим дыханием, и не было более счастливого человека на Земле кроме меня. Тогда была уже осень.

Я люблю эту войну, обещающую для меня счастливое будущее, пусть пока только в мечтах. От этих мыслей мне стало легче, и я пошел в палатку, упиваясь мыслью о том, что время, проведенное в разлуке, неизбежно приблизит час нашей встречи.

***

Был конец августа. Солдаты с соседнего блокпоста поделились с нами полутушей барана, которого при его бараньей земной жизни намеренно вывели ночью на позицию блокпоста и застрелили якобы по ошибке в темноте. На приспособленной под мангал конструкции разделанная полутуша превратилась в ароматный шашлык, наполнив прилегающую территорию запахом из прежней жизни. Потом много пили и курили дурь. Сутки без сна в карауле и алкоголь с травкой сделали свое дело, я быстро опьянел. Голова моя была как в тумане, я плохо держался на ногах, но желание сходить в туалет и немного проветриться выгнало меня из палатки на темную улицу. От свежего воздуха стало мутить.

Кое-как справив нужду, я присел на деревянный ящик, надеясь, что голова моя «перезагрузится». Состояние было сравнимо с посаженным в центрифугу человеком. Все вокруг плыло, качалось, вертелось и кружилось, мир раскачивался в разные стороны, мне казалось, что голова моя сейчас расколется надвое от боли. Я обхватил ее руками и невольно замычал.

И тут в полной тишине я услышал равномерный топот, точнее сказать, это был звук шагающего военного подразделения. С большим трудом подняв тяжелую от алкоголя и дури голову, я увидел темную улицу и идущий по ней отряд римских или еще каких воинов с поднятыми копьями и большими изогнутыми прямоугольными щитами, их шлемы и доспехи блестели при лунном свете. Этот эскорт сопровождал запряженную повозку с большими и скрипучими деревянными колесами, на которой лежали три огромных деревянных креста, закрепленных веревками, с прибитыми табличками в верхних частях. Один из солдат вел большого коня темной масти, держа его за уздечку. Конь все время старался опустить голову, очевидно, для того, чтобы ухватить несколько травинок, росших по бокам дороги, но солдат препятствовал этому действию, иногда поглаживая морду коня.