Петр Альшевский - Барабаны летают в огне

• Название: Барабаны летают в огне
• Автор: Петр Альшевский
• Жанр: Русское современное

Посильное описание происходившего на Пафосе и в Чикаго, в кантри-циклоне и в правом ухе Создателя – автоматная очередь, выкапываемое из мерзлоты тело, застыли волны, зашумела пустыня.

---

Накануне и во время того плавания Макровий Валлос был охвачен рвением не умирать, еще пожить, спаси меня, Господи, от урагана, избавь от инфаркта, не нашли на меня сорвавшуюся с креплений балку, Иисус Христос Макровия Валлоса не сокрушил. Мертвенным холодом после плавания от него не веяло. Потопав для восхваления Господа в церковь, на службу он опоздал.

А без малого СТО ПРОЦЕНТОВ КРЕЩЕНОГО НАСЕЛЕНИЯ на нее вообще не пришли.

С присоединением Валлоса на службе стали присутствовать Валлос и она – в берете, жакете, расклешенных джинсах, в выражении лица читается наличие недюжинного ума.

Задница фантастическая. Валлос бы ее отшлепал, но шлепки могут быть расслышаны батюшкой.

Приглашающим постукиванием по округлой женской плоти характерный шум сотворяется, подумал бы священник.

Ее приглашают к соитию, а меня? Присоединиться к соитию меня приглашают? Я священник, но мне всего двадцать девять лет и мой мужской орган покоится у меня под рясой полуразобранной бомбой, что меня бесконечно радует и расстраивает: себе, как Небесному человеку, я не изменяю, но ипостась Человека Живого во мне усыхает.

Не женившись, я было решил поставить на ней крест, но период увлечения ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ДУХОВНЫМ у меня, увы, прошел.

У нас, священников, сан, у каратистов дан…

Каратисты, похоже, невпопад мне припомнились.

«О премилосердная Владычице! К твоему заступлению ныне прибегаем, молений наших не презри, но милостиво услыши нас: жен, матерей…».

Не то поперло. До того в смуте, что женскую молитву произношу. Однозначно в силу непростительного для священника хотения женской плоти.

Но данное хотение не для оптимизма ли повод? До своего пострижения женщин я знал, навыков, надеюсь, не утратил, кстати, обряд пострижения, кажется, берет начало в античном обряде пострижения рабов, дабы от свободных людей их отличать.

Рабовладение церковью не осуждалось, но оно изошло, нынче у нас наука и техника, нашего устава новшества не коснулись. Вслед за твоим, даже воображаемым, познанием женщины тебя, греховодника, настигнет возмездие! За временное соединение двух современных особей камнем в спину, кирпичом в грудь, ПЕРОМ ЛЕБЕДИНЫМ В ГЛАЗ, с угостившей меня своим телом женщиной мы, учуяв после сношения разобщенность, разбежались, а с кривым глазом мне век доживать.

Кто же был бы сподоблен лебединым пером меня ткнуть…

Изыскивать персоналии бездумно.

Высматривать его или ее среди тех, кто меня не переносит и к лебединым перьям доступ имеет? Но в возможностях Господа направить на втыкание всякого, кого предпочтет Он.

Аналитически возьмем менеджера ночной смены Петуридиса.

Меня он с любовью чтит, лебединое перо он у себя в продуктовом не раздобудет, но неограниченно могущественный Господь, войдя к нему в душу и настроив его против меня, перо ему подкинет – в пачку сигарет вставит, в носок, что у Петуридиса под штаниной, у Петуридиса там зачешется и он, задвигав пальцами, выявит на щиколотке перо, а в голове спущенное с самого верха приказание ткнуть отца Онисифора пером в глаз.

Не поддавайся, Петуридис! Тебе указывает Господь, но В ГОСПОДА ВСЕЛИЛСЯ КНЯЗЬ ТЬМЫ!

Ты пережди, Господь его мигом выдавит, но пока ты Господа не слушай. Слабым голосом советую тебе не втыкать, не впутываться, а вообще ты, Петуридис, где?

Проведя ночь в магазине, Фаллелей Петуридис перед отсыпанием заходит в храм на заутреню: дремет, не дремет, но на богослужении отмечается, а сейчас его тут нет.

Из-за меня не пришел.

Сумели его, обработав, против меня, слуги божьего, восстановить. Очки мне какие-нибудь одевать нужно, чтобы от лебединого пера глаз уберечь.

В отсутствие Петуридиса моему глазу ничего не грозит и мне бы наслаждаться этим подольше, но я священник, сужение круга моих прихожан мне надлежит переносить, сожалея; у меня в храме их двое.

Митродора Тарапаонис и прежде не объявлявшийся здесь уродец.

Женщина в берете и жакете – Митродора, уродец – Макровий Валлос, на право называться неотразимым героем-любовником он не претендует, но за уродца он бы на священника прогневался. Наступательный маневр и беззащитный противник повержен. За все поношения и оскорбления на отца Онисифора бы выплеснулось.

На удары не отвечай, другую щеку подставляй, но если священник ДУМАЛ О СЕКСЕ, он и об отпоре подумать может.

Он мое размашистое негодование не стерпит, и я от него нахватаю – без особого труда он меня одолеет.

Как и дьявол.

На параллель с дьяволом Макровия надоумила Митродора, безучастно сказавшая ему, что скоро на службе будет стоять только дьявол. Недоуменно усмехаясь столь очевидной победе.

Ты, поинтересовалась она у Валлоса, продрать меня не попробуешь?

Но мы же с вами в церкви….

Церковь – это моя вторая страсть. Беспрерывное удовлетворение моей сексуальности ее не остужает. Я удачно действую в обоих направлениях.

А я, сбивчиво сказал Валлос, ни в чем не преуспеваю. Не передумаешь со мной идти – вечно тебе обязанным сделаешь.

А квартира у тебя есть? – спросила она.

Я не из Лимасола. Жилье у меня в Пафосе – очень достойное жилье.

В Пафос-то мы… ВОЖДЕЛЕНИЕ МЕНЯ НЕ ОТПУСТИТ, но нам… на чем мы в Пафос?

Сюда я приплыл на корабле.

Так ты в морском круизе? – вдохновенно спросила она.

На корабле я не плаваю, а хожу. Помощником капитана.

Походить по морю и мне бы… вырвалась бы из рутины. Веди меня на твой корабль.

Что в моей власти, промолвил Валлос, я бы тебе организовал, но протаскивать на борт посторонних нам возбраняется, и я…

На корабль меня не проведешь – никогда мной не овладеешь, заявила Митродора. Из Лимасола вы в Пафос?

Да, пробурчал Валлос.

Найдешь мне место на корабле – в Пафосе со мной побалуешься, подмигнула ему Митродора.

А до Пафоса? – спросил Валлос.

НУ И РАЗВРАТНЫЙ ЖЕ ТЫ ТИП! – засмеялась Митродора Тарапаонис. – И в в самом плавании драть меня хочешь?

Для облегчения своего положения я бы тебя здесь вздрючил.

В храме божьем? – ахнула Митродора.

В Лимасоле. Это же твой город. Что тебе, негде в нем мне отдаться?

В мою девственную квартирочку с рюшечками на занавесочках я грязное мужичье не впускаю, процедила она. Ни за что! На корабль мы с тобой выдвигаемся?

Она в чем была, за сменной одеждой домой не заехала; не достояв службу, они с Валлосом в порт – куда они после преждевременного оставления храма пошагают, отец Онисифор не в курсе, но он считает, что отвалили они и пожалуйста.

Ссоры он не ищет, однако на нее он уже почти настроился. Настолько громко переговариваться на богослужении пастве не след, и если им самим не угомониться, прерывателем цепи их болтовни заповедано быть священнику.

Неразумные, ЗАРАЖЕННЫЕ БАЦИЛЛОЙ СУЕТНОСТИ, осаживать вас надо, как насаживать – пронизывая вразумляющую речь той же страстью, что и с девкой, когда натягиваешь ее; на Пелапасиу узенькие, крепенькие, ровные, задастые, стриженые, длинноволосые – проститутки.

Цветник!

Резко пахнущий.

Их уличное обаяние воздействует не на всякого, но на меня да: поселить бы их всех у себя и, чередуя, не давать бы им роздыха, выжимать из их прижатия к кровати ласкающие ухо вскрикивания, для оплачивания шлюх я бы и церковь обворовал!

Разойдясь, восклицаю, но насчет своей сущности не обманываюсь. Вираж с выносом из храма церковного имущества мне не заложить.

А не на шлюх? на операцию умирающему ребенку я бы вынес?

Правительство и разные благотворительные комитеты ОТ СИРОТЫ ОТВЕРНУЛИСЬ, и его старшая сестра приехала ко мне.

Из Киссонерги.

Впрочем, от Киссонерги до Лимасола многие километры, и дотуда разговоры о моем добром сердце вряд ли распространились. Если такие разговоры обо мне в принципе имеются.

Ну а почему бы видевшим меня людям меня не возносить? При крещении я не вздыхаю, при отпевании не смеюсь, при венчании не морщусь, в воскресенье у народа выходной, а я, запрягаясь, служу, отдаюсь совершению ритуала без остатка, уважение моих прихожан мне терять не из-за чего.

Уважать – не возносить, но за случай с пиццамейкером Харистилисом меня и вознести реально.