Вальтер Скотт - Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана

• Название: Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана
• Автор: Вальтер Скотт
• Жанр: Историческая проза

Сэр Вальтер Скотт: «И да будет известно, сколь разнятся мнения автора и издателей, по крайней мере многих из них, относительно названия книг; и очень жаль, сколь важен титул для книгопродавца, который, в оправдание риска денежных вложений, заходит так далеко, чтобы продать еще не напечатанное. Автор же более всего желает быть вознагражденным с последней перевернутой страницей». Иллюстрации художника Пола Харди.

---

Пока Арнольд Бидерман был занят разговором с англичанином, молодые люди, не стесняясь, разглядывали Артура, время от времени расспрашивая Анну о нем, что следовало из их жестов и взглядов в сторону юноши. Но Анна отвечала коротко и с неохотой. Этим она лишь разожгла любопытство, которое, оставшись неудовлетворенным, пробудило в горцах шутливую дерзость. Артур догадывался, что шутки направлены против него. А горцев и впрямь забавлял человек, коего шатало на краю пропасти от головокружения, как нас позабавил бы запинающийся о мостовую. Быть предметом шуток всегда неприятно, но каково сносить унижения юности, где девичья красота – ее свидетель. Одно сдерживало Артура: девушка, кажется, не разделяла издевок молодых людей, и упрекала их в неуважении к чужестранцу; однако он опасался, что поведением ее руководила обыкновенная учтивость, какою хозяин гостю всяко обязан.

«В душе она тоже, может быть, смеется надо мной, – думал он, – и, вероятно, одна лишь вежливость, неведомая этим дикарям, заставляет ее скрывать улыбку. И поделом, ведь она судит обо мне только по тому, что ей пришлось недавно видеть; о! если б она знала меня лучше…»

Ступив в жилище Арнольда Бидермана – большую горницу, служившую и столовой и гостиной, – путешественники обнаружили приготовления к обеду. Вокруг по стенам висели орудия сельского труда и охотничьи снасти; но внимание старого Филиппсона прежде всего было привлечено кожаными латами, длинным тяжелым бердышом и двуручным мечом. Близ них висел покрытый пылью, потускневший от времени рыцарский шлем. Позолоченное украшение на шлеме в виде короны, почерневшее от недогляда, указывало на благородное происхождение его бывшего владельца; а хищная птица на короне уверила английского гостя, наслышанного о войнах швейцарцев за независимость, в том, что перед ним боевые трофеи, доставшиеся нынешнему хозяину от предков, одолевших некогда здешнего владыку.

Приглашение к столу прервало размышления английского купца, и многочисленное семейство Бидерманов, не чинясь, расселось трапезничать бараниной, рыбой, сыром и по-особому случаю – мясом молодого оленя. Сам ландман потчевал гостей с большим радушием, прося чужестранцев доказать своим аппетитом, что они не гнушаются его угощением. В продолжение обеда он разговаривал со стариком Филиппсоном, в то время как все прочие вкушали в полном безмолвии.

Но прежде чем обед закончился, свет от единственного окна на миг померк в столовой, и юные горцы заметно оживились. Бидерман строго глянул на сидевших против окна за его спиной, и после того, как порядок за столом восстановился, тихо спросил:

– Кто там?

– Кузен наш, Рудольф! – опережая прочих, торопливо молвил один из сыновей Бидермана, и спокойствие вновь нарушилось переглядами, шепотом и улыбками.

Это известие, видимо, доставило радость всей молодежи, и в особенности сыновьям ландмана; глава же семейства только лишь и произнес:

– Пускай войдет.

Двое или трое из его сыновей, как по уговору, тотчас вскочили оказать честь новому гостю. В зал вошел молодой человек высокого роста, атлетического сложения, с густыми, темно-русыми волосами, рассыпанными кудрями по плечам. Маленькая шапочка едва налезала на его голову, и потому сидела на ней набекрень. В прочем одеянии он ничуть не отличался от старого Бидермана, хотя сукно его платья было потоньше, соткано, верно, в Германии, и затейливо отделано. Один рукав, темно-зеленого цвета, был вышит серебряными узорами, меж тем как весь костюм был алым. За пояс, вытороченный золотом, был заткнут кинжал с серебряной рукоятью. Наряд его дополняли сапоги, длинные носки которых загибались вверх по моде, цепь и медальон из золота сверкали на груди.

Сей юный франт был тотчас окружен сыновьями Бидермана, считавшими его образчиком для подражания всей швейцарской молодежи, среди коей он слыл несравненным.

От Артура, однако, не укрылось, что двое из Бидерманов не проявляли к новому гостю того внимания и уважения, которые единодушно спешила выразить ему прочая юная поросль. По крайней мере, Арнольд Бидерман сдержанно приветствовал молодого бернца – Рудольф Доннерхугель родом был из Берна. Молодец, меж тем, вынув из под одежд запечатанное письмо, вручил его ландману с видом глубочайшего смирения и, казалось, застыл в ожидании ответа по прочтении. Но ландман лишь жестом пригласил его за стол, ни слова не сказав о письме. Рудольф занял место подле Анны, какое с живостью уступил ему один из сыновей Арнольда Бидермана.

Юный англичанин заметил также, что бернский модник был принят девушкой с прохладцей, несмотря на то, что тот был с ней весьма любезен и всячески ей тщился угодить. Он так увлекся, что за столом хозяйским сидячи невежливо забыл об угощении. Юный Филиппсон, увы, не мог слышать, о чем Рудольф Доннерхугель расспрашивал Анну, но от него не укрылся смущенный девичий взгляд, брошенный на Артура, и короткий ответ бернцу. Однако один из сыновей Бидермана, сидевший по другую руку с Рудольфом, был более словоохотлив: о чем он говорил осталось также неизвестным для Артура, но только оба молодца негромко посмеялись, а Анна смутилась еще больше.

«Попадись один из этих горцев, – подумал Артур, – мне на ровном месте не в здешнем логове медвежьем, уж я отбил бы у него желание смеяться. Не их лаптям топтаться рядом с леди, не им – медведям плясать с феей ригадон65. Хотя, что мне за дело до ее миловидности и их неотесанности, если завтра в дороге я забуду о них навсегда…»

Эти мысли Артура были прерваны тем, что хозяин дома потребовал вина, и пригласил чужестранцев выпить с ним из больших резных кленовых кубков. Такой же кубок он послал Рудольфу фон Доннерхугелю.

– Выпей, племянник, – сказал он ему, – хотя я слышал, тебе более по вкусу вина понежнее, чем наша Гейерштейнская лоза66. Верите ли, господин купец, – продолжал он, обращаясь к Филиппсону, – иные в Берне ставят ни во что родное, предпочитая дорогие французские или немецкие вина.

– Дядюшка это осуждает, – заметил Рудольф, – но ведь не всякая долина в Альпах родит такой же сладкий виноград как в Гейерштейн, и кое-что еще, радующее взор и сердце… – Последние слова со вздохом и взглядом обращены были к Анне, но девушка и бровью не повела, и Рудольф продолжил: – И что в том безрассудного, если бернцев побогаче манит вкус, и цвет, и запах не только местных вин. А впрочем, скоро бургундское подешевеет, когда мы бочками его забьем свои подвалы.

– О чем это ты, Рудольф? – насторожился Бидерман.

– Мне кажется, почтенный дядюшка, – отвечал бернец, – что из бумаг, которые я имел поручение вручить вам, вы поняли уже, что наш Союз67, скорей всего, войну Бургундии объявит!

– А! Так тебе известно содержание письма! – вспыхнул Арнольд Бидерман. – Вот еще доказательство того, что времена уже не те! Все в Швейцарии переменилось! А что, неужто старцы все сошли в могилу, и некого призвать к совету с бородой?

– Бернский Сенат и Совет Конфедерации, – тихо юноша ответил, – не возбраняют молодежи знать об их решениях, коль на ее плечи воля их ложится… Голове разумной руке разящей должно доверять.

– Но не допреж, чем голос старческий решенье огласит! – строго рек Бидерман. – Кто ты таков, чтоб разглашать отчизны намеренья в присутствии чужестранцев и женщин? Ступай, Рудольф, и все вы тоже… Играйте ловкостью и силой – вашей родине из того больше пользы будет. А ты, парень, коль хочешь, оставайся, – обратился ландман к Артуру, который поднялся из-за стола вместе с другими: – Не для тебя мои слова, да и то, горы сил лишают с непривычки.

– С вашего позволения, сэр, вы правы, но лишь отчасти, – возразил старый Филиппсон. – Мы в Англии полагаем за лучшее, снять усталость с дороги легкой прогулкой. Это куда полезнее, чем сразу свалиться в постель. Потому, если молодые люди примут его в свою кампанию, мой сын присоединится к их забавам.

– Они могут показаться ему грубыми, – отвечал Бидерман, – а, впрочем, дело ваше.

Повинуясь приказу, молодежь вышла на лужайку перед домом. Анна и прочие девушки уселись на скамейку, чтобы судить, кто из юношей выкажет более ловкости и силы. Оставшиеся в доме старики скоро услышали крики, смех, и все, что всегда сопутствует молодым забавам.

Хозяин дома взял кувшин с вином, наполнил чашу гостя, а остатки вылил в свою.

– В те лета, уважаемый чужестранец, – сказал он, – когда кровь стынет и увядают чувства, умеренное употребление вина возвращает им былое. И все ж я сожалею, что Ной возлюбил виноград68. В последние годы я все чаще вижу, как мои земляки, подражая немцам, напиваются допьяна и уподобляются животным, неспособным ни чувствовать, ни мыслить, что не подобает людям в рассудке.

– Этот порок, – сказал англичанин, – успел я заметить, входит в обыкновение и в нашей стране. От стариков я слышал, что всего сотню лет назад он был редок и почитался за сумасшествие.