Осип Бес - Души прекрасные порывы. Сборник прозы и поэзии

• Название: Души прекрасные порывы. Сборник прозы и поэзии
• Автор: Осип Бес
• Жанр: Русское современное

Сборник прозы и поэзии «Души прекрасные порывы» посвящен столетию Великой Октябрьской социалистической революции, но он и о том, что случилось с нами за все это время. Что изменилось, что осталось прежним, и почему сейчас актуальны все те же вопросы. В книге представлены семнадцать авторов: Захар Прилепин, Сергей Шаргунов, Сергей Спайкер, Дмитрий Факовский, поэт и музыкант Бранимир и другие. Все средства от продажи сборника будут перечислены на поддержку политзаключенных.

---

– Никто не надоумил, – сказал Конев.

– А, то есть, то, что это написал ты, ты больше не отрицаешь, – сказал рыжий. – Уже хорошо.

– Погодите. Я этого точно не писал. Когда нас привели в цех, там уже это было, – ответил Конев. – Да вы спросите у мужиков. Я все время с ними был. Нас же никуда не выпускали. Везде охранники стояли.

– Ну, правильно, – кивнул рыжий. – Поэтому ты ещё с вечера зашёл в цех и написал.

– С вечера? Меня там и не было вечером.

– Значит днём, какая разница? Говори, опарыш, кто подговорил написать эту хуйню? Эту грязную, подлую хуйню!

– Никто меня не подговаривал, – выдавил Конев.

– Может, мастер ихний? – подал голос пухлый.

– Мастер, думаешь? – ответил рыжий. – Да ну, вряд ли. Он же старый пердун и алкаш. Хотя… Ладно, пусть будет мастер. Как там его звать?

– Мастеру-то зачем такое? – удивился Конев. – Он через два месяца на пенсию уходит.

– Как его зовут? – спросил рыжий.

Конев вдруг понял, что забыл имя мастера. Первый раз за девять лет. А своё имя? Нет, своё имя он помнил.

– Как мастера зовут? – повторил рыжий.

– Я… Я… Не помню.

– Да ты что, охуел совсем? Мы с тобой по-хорошему, как с мужиком, а ты… Нет, слушайте, это пиздец просто! – Рыжий даже засмеялся. – Ладно.

Он открыл сейф и достал оттуда полиэтиленовый пакет с надписью «Пятерочка». В пакете лежала странная штуковина, похожая на автомобильный аккумулятор, но меньшего размера. Из штуковины торчали провода. Рыжий положил штуковину по левую от себя руку, а пакет по правую.

– Так вот, – сказал он. – Сыворотку правды нам сегодня не завезли. Поэтому…

– Ты что выбираешь? – спросил пухлый. – Подключиться к интернету? Или сходить в магазин?

– Я это…

Конев не знал, что сказать. Его стало тошнить. Пока не сильно.

– Начнем с магазина, – сказал рыжий.

Ему накинули пакет на голову. Рыжий держал за плечи, а пухлый умело затягивал полиэтилен. Нечем дышать! Нечем дышать! Нечем дышать! Конев сучил ногами. В ушах шелестело, и казалось, что полиэтилен прилип прямо к глазам. Он начал терять сознание, но неожиданно всё закончилось. Ему дали небольшую передышку.

– Вспомнил имя мастера?

– Вы что, не можете на заводе узнать? – прохрипел Конев, закрыв руками глаза. Казалось, они сейчас выпадут.

– Я хочу, чтобы ты мне сказал.

– Давай, ты теперь, а я подержу, – сказал пухлый.

Пытка повторилась. Конев пытался ухватить полиэтилен зубами. И тут он вспомнил это етитское имя мастера.

– Романцев, – прокричал Конев на вдохе, когда пакет сняли. – Олег Иванович.

– Ну вот, стоило выебываться? – спросил пухлый ласково. – Давай, Саша, пиши.

Рыжий достал бумагу и стал что-то писать. Конев смотрел на него.

– Не смотри на меня, – прервался рыжий.

– Вы же сказали, смотреть.

– А теперь говорю, чтобы закатал бельма…

Пухлый отвесил подзатыльник. Но легкий. Скорее, для порядка. Рыжий закончил писать и положил эту писанину перед Коневым.

– Подписывай, – подмигнул он. – Давай. С моих слов записано верно, и автограф.

Конев стал читать. Почерк был мелкий, корявый, буквы лезли друг на друга. Будто писал первоклашка. Но смысл дошёл быстро. Романцев вёл публичную пропаганду против действующей власти. Конев, наслушавшись этих речей, решил устроить акцию. Он изготовил на своём станке взрывное устройство…

– Да что за хуйня? Какое устройство? – закричал Конев.

– Устройство ты заложил под трибуну, но его нашли, – сказал рыжий. – Ну, и надпись оставил. Это типа вишенка на торт, хехе.

– Какой торт? Зачем бы я туда вообще пошёл, если бы бомбу подложил?

– Так ты, наверно, камикадзе, падла! – сказал пухлый. – Бери ручку.

– Нет, – ответил Конев.

Стул вылетел из-под него будто сам по себе. Конев больно ударился копчиком. Он попытался встать, но не успел. Удары посыпались со всех сторон. Словно били его не двое, а четверо или семеро.

– Я – Тайсон, я – Тайсон, – повторял пухлый, молотя кулаком по ребрам.

Конев сумел перевернуться на живот. И неожиданно всё закончилось.

– Давай интернет, – послышался голос рыжего.

Пухлый принёс штуковину с проводами. С Конева стащили брюки и трусы.

– Ты гляди, какие у него огромные шары.

Один провод прицепили к крайней плоти, а другой к мошонке. Рыжий покрутил маленькую ручку на штуковине. Боль была страшная. Будто засветили кирпичом или ботинком или палкой с гвоздями. Конева выгнуло, на пару секунд он потерял сознание, а когда очнулся, почувствовал, как изо рта что-то вытекает.

– Надо напряжение убавить, – сказал пухлый. – А то все причиндалы ему спалим.

– Погоди, – ответил рыжий. – Слышь, будешь подписывать протокол допроса?

– Дайте воды, – прошептал Конев.

– Эй, ты дурак, что ли? Ты же под напряжением. Какая вода?

Конев почувствовал запах паленого. Он боялся дотронуться до мошонки, боялся посмотреть туда. У него тряслась голова, тряслось всё тело, но голова особенно сильно.

– Давай, подпиши и пойдёшь…

– Куда? – спросил Конев удивленно.

– В камеру, не домой же. Ты что, ебанись! Ты же диверсант!

Рыжий покрутил ручку. Конева трясло мелкой дрожью, у него закатились глаза, изо рта поползла новая порция пены. Это повторилось несколько раз. Потом рыжий и пухлый устроили перекур. Они стояли у окна и тихо разговаривали.

– Саш, не хочешь в субботу в баню сходить? – сказал пухлый.

– Только вечером. Мне утром надо детей к тёще отвезти в деревню, – ответил рыжий.

– Ну, ясно, что вечером.

– Слушай, а ты слышал про Ковалёва?

– Что такое?

– Ну, он листовки напечатал, что-то там про черножопых, и отправил какого-то слабоумного расклеивать. А сам в машине сидел. А тот листовки скинул и убежал. Ковалёв за ним побегал, побегал. Короче, взял эти листовки и пошёл сам ночью клеить. А тут его пэпээсники прихватили. У него с собой ксивы не было. Короче, сам чуть не пошёл за экстремизм…

– Хаха, вот мудак-то.

Потом они вернулись к Коневу.

– Ну, что, гнилой урод, будешь подписывать?

Конев взял ручку. В голове у него всё перепуталось. Эти стояли над душой и смотрели. Но он взял себя в руки насколько мог и быстро вывел поперёк текста: «Старые разъебанные суки».

(Из сборника «Сжигатель трупов»)

Владислава Броницкая

Родилась 07.11.1975 в г. Харькове. Ранее публиковалась на интернет-ресурсах. Лауреат сайта «Российский писатель» – 2016 в номинации «Новое имя».

«Мою страну стирали морем бед…»

Мою страну стирали морем бед
До выжженных имён, и вырванных страниц,
Разбитых алтарей, украденных побед,
Оплеванных могил и вспоротых границ.
Пусть нет её, пусть больше нет её,
Ни смыслов, ни надежд её, ни вер…
Безродное продажное ворьё,
А Родина моя – СССР.
Я к ней в любви нелюбящих правей.
Слёз – звёзд рубиновых – пылающая влага
В крови моей, и множеством кровей
Кровь красного растерзанного флага.

«Мой город отчуждён до давящих пустот…»

Мой город отчуждён до давящих пустот.
Он вывернут, перелицован, выжжен…
До знаков уличных нарезок он не тот…
Зеркально-струйный ли, осенне-рыжий…
С январской сказкою под снежной паранджой…
Помечен в каждой части, как чужой…
До сбитых звёзд, до свергнутых гранитов.
В нём всё моё распято и убито.
Мой гордый, героический, мой звонкий…
Чужие песни режут перепонки…
Слова чужие повисают плетью.
Чужбиною в разлом тысячелетья…
Моя земля…
Которая чужая,
Святое всё давя и унижая,
Пальбой по журавлям.
Солдатам, что за землю насмерть бились,
А в смерти, в небеса ожуравлились.
Повторно убиваются обманом,
Сжигающим, что было звёздным, светлым…
Моим. Со мной. Во мне Святые пеплы.
В глубинах духа Марианской раной.
Страшнее бурь так стынуть в мёртвом штиле.
Средь мёртвых лиц, которым по Сатурну
Рубиновость, разрывность слёз Донбасса.
Так нестерпимо, как представить Тиля,
Который потрошит и сыплет в урну
Болящий и кричащий прах Клааса.
А после, к палачам и паразитам,
Отцеубийцам,
Холуйствуя, идёт иезуитом.
Как страшно. Удавится.
В петле забыться.
Как-то умереть,
Стирая память, и не помня впредь.
Всех отчужденнее сиднеев и сиэтлов,
Чужбиннее моя земля. Но светлым
Вновь грянет мир. И как тогда мне в петлю?
Я буду жить, святых хранитель пеплов…

«АН, МУЗА РАЗУМНА. [ЛЕЗУ В УЗЕЛ] палиндромов…»

АН, МУЗА РАЗУМНА. [ЛЕЗУ В УЗЕЛ] палиндромов.
А ЛУНА КАНУЛА. [ЛУНУ КОЛОКОЛ ОКУНУЛ].
И ТЕ СЕТИ? Любовь?
Обострение всех синдромов.
КОСИ В ВИСОК. [ТЕНИ НЕТ].
Ты ни разу не обманул.
Стокгольмский синдром – плакать за палачом.
Если держит в заложниках у тоски
три столетних недели.
ОКОЛО МЕНЯ НЕ МОЛОКО. [А МЕЧ ЗАЧЕМ?]
Ты совсем не при чем,
Что мучительно сладкий косит синдром Адели.
ЯД ЕМ, КАК МЕД Я. Раздираю твоей нелюбовью раны.
Горю твоим именем. ОГОНЬ – ИДЕАЛ ЕДИНОГО.
ТЕЛУ МАЛ АМУЛЕТ.
Телу жмут и огромные страны.
ГОРОД И НЕТ ТЕНИ ДОРОГ незабвения длинного.
И кошки скребутся, и воют волки – некормленый зоопарк.
А ТЫ САМА СЫТА? [ШАБАШ] ему, ШАЛАШ, отрешенная мать.
НА ГРАНИ ОРГАН. Обострился синдром
Жанны д'Арк.
Это значит, тобою плененная, буду тебя спасать.
ВЕДЬМЕ СЕМЬ ДЕВ. Во мне семь дев
и сто воинов.
АНАРХИЯ ИХ РАНА. Я спасу тебя от врагов.
Даже, когда расстроена,
заклинаниями раскроена.
БОЛИТ И ЛОБ. Все пути выгорают огнями снегов.
Вдруг погаснет луна, а в Байкале не станет нерп?
Мы не психи. МЫ – ДЫМ. [АТАКА ЗАКАТА].
Ты не царь. ПРЕСТОЛ ОМУТ, ЧТУ МОЛОТ И СЕРП.
МИР И РИМ. Я Ярилом явлюсь,
если тронет тебя Геката.
Судьбы ЗАКАЗ. И чёрту ДОВОД. Но не измена.
ТЕНИ НЕТ. Любимейший из палачей.
Многомерный синдром мой
с синдромом Питера Пена.
Ты ничей…

«Медным лбам не пройти медных труб…»