Антон Горохов - Дробью. Стихи

• Название: Дробью. Стихи
• Автор: Антон Горохов
• Жанр: Поэзия

«Дробью» – первый сборник стихов, в который вошли самые свежие и живые произведения автора. Несомненно, любой читатель найдет в стихотворениях что-то свое, оценив нестандартный слог, глубокий смысл и меняющуюся ритмику стихов Антона Горохова.

---

«Корень слова другой…»

Корень слова «другой» – это «друг»,
И здесь смысловая жемчужина,
Людей различных и судьб вокруг
Тьмы тем, с нулями дюжина.

Товарищ твой может иначе икать
И несколько громче сморкаться,
Но вас одинаково клонит поспать,
Когда начинает смеркаться.

«Ты прячешь крылья…»

Ты прячешь крылья, выдавая
Их за презренный, старый горб,
Не вижу я хоть малый толк,
Себя страданьям подвергая.

По настоящему зажить —
Собою стать, чужим не быть,
Не позволять другим давить,
Чтоб искру жизни остудить.

Но даже будучи дотошным,
Тебя не в силах оживить,
Являясь фениксом усопшим,
Сумей себя же воскресить!

Под тяжестью бесценных терций,
Сгибая внутренний росток,
Ты господам, жестоким сердцем,
Отдашь живительный глоток.

Вставай! Поведай, что желаешь,
И что боялась вслух сказать,
Ты ноты Бога прочитаешь,
Ты заглянешь в его тетрадь!

Он записал чудесный план,
Когда ты иго смело сбросишь,
Когда у матери иль мужа
Ты разрешения не спросишь.

Фантазии пусть станут былью!
Всходи на высший парапет,
Расправь свои большие крылья
И улетай на края свет!

В предвкушении успеха

Я в предвкушении успеха,
До Божиих краев одежды
Дотронуться хочу и жжет
Толь горделивая потеха,
Огонь надежды,
Иль мне опять виденье врет.

Боюсь разгона,
Вдруг не справлюсь?
Но отвергаю страхи я.
Дышу с квартирного балкона,
И сам собою задыхаюсь,
Зажала стоны трахея.

«Она шагала по бульвару…»

Она шагала по бульвару,
И размышляла о своем,
Как страстную узрела пару,
Как увидала их вдвоем!

Она таких ласк не ждала,
И все в душе затрепетало,
Настигла нервная жара,
Такое в книгах не читала.

Слилась та пара в поцелуе,
Они друг другом наслаждались,
А незнакомка все ревнует —
Ей хочется, чтоб в ней нуждались.

Она готова возмущаться,
Мораль на площади читать!
«В любви нельзя так забываться,
Так горячо нельзя желать!»

Ей стало дурно от волненья,
Она подругам всем трындит,
Что помнит страстное виденье,
Что это глупый вздор и стыд.

Она слегла с температурой,
Ее трясет который день,
Какой-то дикой партитурой
Звенит в ушах той пары тень.

Уже врачи не помогают,
И к ней священник приходил,
Подруги молятся, рыдают,
Чтоб чудо Бог послал, излил.

Она почти уже зачахла,
Вдруг странно розами запахло,
С порога входит незнакомец,
Толь русский, немец иль японец.

Она его не различила,
Но сразу встала и пошла,
Как будто сердце в ней ожило,
А может женская душа?…

…Ей не маячатся вдали
Чужие судьбы и светила,
Отвергнув призраков любви,
Та дама страстно полюбила.

Лебедь внутри

Рвется лебедь на свободу,
Не боится он упасть!
Жадной публике в угоду
Он всего себя отдаст.

К совершенству он стремится,
Жаждет искренней любви,
И втыкает в перья спицы,
Чтоб свои не подвели.

Грациозен и красив,
Он не просто воробей,
Дар его – его же миф,
Стоит сотней лебедей.

Ищет смысл, вырождаясь,
Шею кольцами сгибая,
И отчаянно, с надеждой
Крылья гневно надрывает!

Не желая птицей быть,
Хоть привык в выси летать,
Лебедь хочет просто жить,
Никого не удивлять.

Возвращение домой

Ты копишь жалобы на век,
На государство и измены,
Ты очень глупый, человек,
Коль молишься на перемены.

Ведь у кого-то мать ушла
И вкус грудного молока
Не ощутит, но не забудет
Ее глас он или она.

А у тебя все хорошо
И даже мыши живы в доме!
Могло прийти, но не пришло
К тебе вчера большое горе.

Ты мог серьезно заболеть
Иль во мгновенье обнищать,
От рук преступных умереть
Иль может сильно голодать.

Но мимо все прошло, как звук,
Ах да, не знал об том и что же?
Храни тепло знакомых рук,
Пока к тебе Бог расположен.

Не жалуйся, терпи, надейся,
И не ровняй себя с другим,
Хоть в порт вернулся старый крейсер,
Но все ж вернулся он живым!

Иосиф

Я ввержен в тьму ночных теней,
Пленен, раздавлен, как плебей!
Меня неправедно судили,
Я оправдаться не сумел
И кляпом лжи мой рот закрыли,
Хоть я не трус, не мягкотел!
Хотел бы знать, что нашептала
Жена на ушко Потифару,
Сколь изощрен был план отмщенья
За верность Богу и царю.
Как дерзко, смело приставала
Она к еврею и рабу!
Слуга я Божий и не смею
Польстить ей похотью своей!
Отца Иакова я помню,
Его заветы мне родней.
Узнав Египет под землей,
Быть может стану я сильней,
Найдя средь крыс, цепей и вшей
Грехом не пойманных друзей?
А может здесь сокрыт мой крик
От смут дворцовых и интриг?
Коль так, темница – это дар,
Сие докажет хлебодар,
В немилость впавший фараона
И от грозы ушедший трона.
С ним заодно стараньем чЕртей
Свобод лишился виночерпий.
Несчастья узы нас сплотили
И целью общей единили —
Взойти наверх, увидеть свет
И пред царем держать ответ.
Сильно желание свободы
От дня ко дню, от года к году.
Одно я знаю – словом Бога
Могу покинуть тьмы чертоги.
Как знать, дойдет ли до него
Мольба раба еврейского?
Моя история горька.
Надежда не обречена.
У голубя есть взмах крыла,
А у историка – пера.

Найти подлинник себя

Всем крикнуть, но не высказаться.
Ногою топнуть, не сплясать.
Устроить цирк, не представленье,
И глубоко внутри молчать.
Есть люди, словно музыканты,
Их жизнь – симфония, стройна.
Нет смысла верить им в судьбу,
Коль свыше им же власть дана
Собственноручно написать
Сценарий жизни, не молчать.
А кто-то пышет сим желаньем,
Он раздражен, ревнив и зол.
А зол на тех, кто не пленил
Себя венком чужих надежд,
Кто собственных идей посол.
Завистник может быть умен,
Разносторонен и силен,
Стремглавым взором наделен,
Но не способен знать, ктО в нем,
Кем должен быть он, кЕм рожден!
Себя он знает в половину,
Не до конца и никогда
Он не рискнул бы докоснуться
До своего двойного дна.
Одно он дно всем раскрывает,
Чем самолюбие ласкает,
Чем сущность также прикрывает,
Себя при этом обделяя
В раскрытьи подлинности «я»,
И просто правды не внося
В самооценку и тем самым
Узнав по истине себя!
Нет будет он кипеть в котле
Своей природы горделивой,
Не мочь принять простой совет,
И к цели сразу приближаться,
А не лететь с позором громким
В обычный жизненный кювет.

Счастливый цирюльник

Бритву новую в Фикс-прайсе
Я сегодня приобрел.
Узкоглазый и китайский
Мальчик бритву изобрел.

Сделал первое движенье,
Хоть не брился пару дней.
Где же легкое скольженье?
Ну китайский брадобрей!…

Бритва встала, как комбайн,
Словно трактор в целине,
То ли лезвие тупое,
То ли мальчик не причем.

Усыновление

Ношу в себе отца и мать —
Грехи, пороки, добродетель.
Хочу смеяться и рыдать,
Тому Господь сейчас свидетель.

Корнями в детство ухожу,
Когда отец меня смешил,
Когда гуляя по холмам,
Он на плечах меня носил.

И эти корни словно цепи,
Напоминают о себе.
Уж тридцать мне и не заметил,
Я на христовом рубеже.

Уйдет отец, уйдет и матерь,
Уйдет и бабушка моя,
И лишь в очах дремучих брата
Воскреснет память прежняя.

Не в горделивом покаяньи,
Не в меркантильной суете,
Преодолею расстоянье
Паря в небесной высоте.

Наверно, Бог отцом мне станет,
Наверно, Он же моя мать.
Когда душа пред ним предстанет,
Я перестану вспоминать.

Санамер

Пятигорской улицей еду,
На вонючей Газели лечу.
Вижу грустные очи деда,
И сойти с маршрута хочу.

Сотни разных людей за окном,
Наблюдаю их миг, а потом
Посетят меня в старческом бреде.
Пятигорской улицей еду.

Я люблю всех людей безотказно,
Хоть не Бог я и не Христос,
Да, я знаю, любовь не заразна,
Если ты флегматичен и прост.

По шоссейной аллее лечу,
Проезжаю степной Санамер,
Нежный ветер рукой щекочу,
Забывая приличье манер.

«Перспективный, молодой ученый…»

Перспективный, молодой ученый,
Красивый, тощий, не лощеный,
Отдаст нетронутый талант
За зарубежный грант.

И комнату он снимет в Осло,
И в Альпы съездиет с семьей,
Ведь все жилищные вопросы
Правительство решит с лихвой.

Отдавшись всей душой науке,
Он что-нибудь изобретет,
И пусть он с родиной в разлуке,
Она все вспомнит и поймет.

Малевич