Джим Фергюс - Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд

• Название: Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд
• Автор: Джим Фергюс
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9906627-0-4

Желая успокоить индейцев, грозящих беспорядками, правительство США начинает программу «Невесты для индейцев», в рамках которой женщинам, физически здоровым и способным по возрасту к рождению и воспитанию детей, предлагают пойти на брак с шайеннскими воинами. Чтобы сохранить этот план в тайне, для участия в программе привлекаются женщины, находящиеся в тюрьмах, психиатрических больницах и трудных жизненных обстоятельствах.

---

8 апреля 1875 года

Форт-Сидней, территория Небраска

Мы прибыли в первое место назначения и разместились в домах офицеров в ожидании нового этапа путешествия. Нас с Мартой разлучили, и меня поселили в доме офицера по имени лейтенант Джеймс. Его молчаливая и анемичная жена Абигейл, кажется, относится к нам с тем же высокомерием, с каким нам то и дело приходилось сталкиваться с начала нашего путешествия. Хотя «официально» мы отправлялись к язычникам как миссионеры, все вокруг, кажется, были неплохо осведомлены об истинных целях нашего вояжа и презирали нас за это. Должно быть, я чересчур наивна, чтобы ожидать чего-то иного – что к нам должно было возникнуть какое-то уважение, как к добровольным участницам социально-политического эксперимента, но, разумеется, недалеким людям вроде лейтенантовой жены всегда нужен кто-то, на кого они могут смотреть сверху вниз, вот она и записала нас в шлюхи.

Вскоре после нашего прибытия моя хозяйка постучалась в дверь моей комнаты, и когда я ответила, отказалась войти, но высокомерным тоном потребовала, чтобы я не говорила о нашей «миссии» при ее детях за обеденным столом.

– Наша миссия – тайная, – ответила я. – И я вовсе не намерена ее обсуждать. Позвольте спросить, чем вызвана эта просьба, мэм?

– Дети не могли не видеть вечно пьяных, опустившихся дикарей, которые появляются в форте, – ответила женщина. – Этих грязных людей я бы и в дом не пустила, не то что за стол. И своим детям я запрещаю дружить с индейскими оборванцами. Командующий фортом велел поселить вас, но это было сделано не по нашей воле. Я не желаю, чтобы слух моих детей был осквернен упоминаниями о постыдной затее. Вам понятно?

– Совершенно, – ответила я. – И позвольте мне добавить, что я скорее умру от голода, чем сяду за ваш стол.

Так я и сделала. В течение недолгого пребывания в доме лейтенанта я не ела. Однажды утром я вышла пройтись, но тут же поймала похотливые взгляды группы солдат и каких-то людей бандитского вида, которых часто увидишь в форте. Их пошлые шуточки заставили меня, пусть неохотно, оставить всякую надежду пройтись. Кажется, наша миссия была самым известным секретом во всем форте, и, кажется, все, кто знал о ней, чувствовали угрозу и ужасались. А, да ладно – все это на меня почти не влияло. Я давно привыкла делать то, что неудобно… «неприлично»… Откровенно говоря, мне столько пришлось натерпеться от так называемых «цивилизованных людей», что теперь перспектива жить среди дикарей вовсе не пугает меня.

11 апреля 1875 года

Мы снова в пути – военный поезд везет нас в Форт-Ларами. В Сиднее мы лишились еще нескольких товарок. Должно быть, когда конечный пункт был так близок, они смалодушничали и передумали – а может, их разубедили в семьях, где они жили.

А может – и скорее всего – они приняли слишком близко к сердцу жалкое зрелище, которое представляли собой обитавшие возле форта дикари. Должна признать, более неприглядных пьяниц и нищих мне видеть не доводилось. Грязные, в лохмотьях, они спали прямо на земле, в собственных нечистотах. Господи, если бы мне сказали, что среди них – мой будущий муж, я бы и сама передумала! Как же они, должно быть, воняли…

Тем не менее в Форт-Сиднее мою подругу Фими приютила семья чернокожего кузнеца. Многие из женщин отказывались селиться с негритянкой. В свете того, что каждой из нас предстояло сожительствовать с человеком иной расы и более темнокожего, рожать ему детей, подобная избирательность казалась мне излишней – держу пари, когда мы окажемся среди дикарей, нужда в ней отпадет вовсе. На самом деле я надеялась, что Фими с каждым днем будет становиться неотличимее от нас… от белых женщин.

Кузнец и его жена очень тепло отнеслись к Фими и дали ей одежды в дорогу. Они же рассказали, что «свободные» индейцы, с которыми нам предстояло жить, совсем не были похожи на торчавших в форте бездельников, и вообще шайенны – одни из самых красивых и чистоплотных обитателей прерий. А женщины у них очень добродетельны. Для нас всех эти сведения стали большим облегчением.

Новый поезд предлагал условия более спартанские, нежели тот, на котором мы ехали раньше: сиденья оказались обычными скамьями неполированного дерева; точно нас медленно, но верно лишали благ цивилизации. Марта вся извелась; бедная немая девочка Сара впала в полуистерическое состояние: бедняжка изгрызла ногти почти до мяса; даже Гретхен утратила обычную бойкость и веселье и стала задумчивой и тревожной. Остальным тоже было невесело. Южанка Лавлейс то и дело исподтишка прикладывалась к фляжке с «лекарством», прижимая к груди старую пуделиху. К выражению непреходящего удивления на лице мисс Флайт тоже добавилось определенное беспокойство. Наша «черная вдовушка» Ада Вейр, и без того молчаливая, больше обычного смахивала на ангела смерти. Сестры Келли, кажется, насмотревшись в окно на бесконечность и пустынность прерии, тоже утратили немалую часть своей уличной бравады и приуныли. Вместо того, чтобы рыскать по вагонам, они сели друг напротив друга, точно отражения в зеркале, и стали смотреть в окно. Но был и один немаловажный плюс: Нарцисса Уайт молилась теперь не громогласно, а про себя.

Только Фими, дай ей Бог здоровья, кажется, остается спокойной и не колеблется – гордо держит голову и слегка улыбается. Сдается мне, она столько пережила, что у нее есть силы пережить и это. Она была воплощением уверенной силы.

А немного позже она несказанно удивила нас. В тот момент все остальные были на грани отчаяния, уставшие от долгого пути, ожидающие своей участи с унынием и страхом, и ехали в тишине, уставясь в окно, за которым не было ничего, кроме пустынной жути – сухая земля, камни и ни одного деревца; в краю, где нет ничего интересного, краю, как никакие другие созвучному нашему настроению, точно предзнаменование страшному миру, куда нас уносил поезд. И тогда Фими запела – своим низким, мелодичным голосом она завела песню чернокожих рабов про подземную железную дорогу:

Этот поезд нас к свободе везет
Этот поезд нас к свободе везет
Этот поезд нас к свободе везет
Поезд везет нас к свободе
Садись в него, он тебя спасет
Садись в него, он тебя спасет
Садись в него, он тебя спасет
Расскажешь нам свою историю…

Вскоре все глаза были устремлены на Фими, и кто-то из девушек улыбнулся про себя; точно зачарованные, мы внимали ее словам:

Здесь нет других поездов
Нет других поездов
Только полночный скорый
Нет, о нет других поездов…

Гордая, какая-то отважная грусть в красивом голосе Фими придала и нам смелости, и когда она снова запела первый куплет, «Этот поезд нас к свободе везет…», я тоже стала подтягивать, «Поезд везет нас к свободе…». Запели и другие: «садись на него, он тебя спасет, Расскажешь нам свою историю»… И вот уже почти все, – даже, как я заметила, Черная Ада, – пели эту воодушевляющую, веселую песню. «Поезд везет нас к свободе», да! К свободе. Хотелось бы в это верить.

Тетрадь вторая В дикие края

12 апреля 1875 года

Вот наконец и Форт-Ларами, – более заброшенного места еще поискать. Кажется, сто лет прошло с тех пор, как мы покинули роскошные чикагские прерии и прибыли в настоящую пустыню из камня и пыли. Господи!

Нас поселили в бараках, спали мы на грубых деревянных нарах… все жутко примитивное… Но нет, не время, я не должна позволять себе критику. Сколько еще неудобств нам предстоит пережить в ближайшие недели? Нам дается семидневный отдых, а потом в сопровождении отряда военных мы будем отправлены в лагерь Робинсон, где нас отдадут индейским мужьям. Иногда я четко понимаю, что я, должно быть, спятила – да и все мы. Неужели можно согласиться поехать в такое место, будучи в здравом уме? Согласиться жить среди дикарей? Выйти замуж за язычника? Господи, Гарри, зачем ты позволил им увезти меня…

13 апреля 1875 года

Милый Гарри!

Наверное, ты уже знаешь о том, что я уехала из Чикаго. Меня увезли на Запад. А может, ты еще в неведении? Может, головорезы, нанятые моим отцом, убили тебя? О Гарри, я честно пыталась не думать ни о тебе, ни о наших малютках. Неужто ты и вправду продал нас за пригоршню монет? Я так тебя любила, и меня мучает мысль о том, что я никогда не узнаю ответа. Неужели в ту ночь, когда нас уводили, ты пил и был с другой женщиной, не подозревая ни о чем? Мне легче поверить в это, чем в то, что тебя подговорил мой отец. Неужели я не была тебе верной возлюбленной, не я ли родила тебе детей? Неужели мы никогда не были счастливы, ты и я? Неужели ты не любил наших крошек? Сколько он заплатил тебе, Гарри? За сколько сребреников ты продал нашу семью?

Прости… наверное, зря я тебя обвиняю… я никогда не узнаю правды. О Гарри, милый мой, любимый… Они забрали наших детей… Господи, как я по ним скучаю… Ночью, когда я в отчаянии просыпаюсь, увидев во сне их милые личики… Я лежу, размышляя, как они там, гадаю, помнят ли они бедную свою мать, которая их так любила. Если бы только я могла узнать о них! Видел ли ты их? Нет, уверена, что нет. Отец бы тебе не позволил, как не позволил себе смириться с тем, что человек столь низкого происхождения стал отцом его внуков! Они вырастут испорченными детишками вроде меня, жестокими маленькими чудовищами, которые будут смотреть свысока на таких, как ты, Гарри. Странно, не так ли? Думать, что нашу жизнь разорвут так поспешно, что наших детей увезут в ночь, их мать упрячут в психушку, а отца… Что сталось с тобой, Гарри? Тебя убили – или купили? Погиб ли ты или продал нас тому, кто дороже заплатил? Что мне делать – ненавидеть тебя или оплакивать? Невыносимо думать о тебе, не зная этого… Теперь я могу лишь мечтать о возвращении в Чикаго после завершения моей миссии, чтобы вернуться домой и быть с детьми, чтобы встретить тебя и посмотреть тебе в глаза и в них узнать правду.