Братья Швальнеры - Рю. Квайдан

• Название: Рю. Квайдан
• Автор: Братья Швальнеры
• Жанр: Современные любовные романы

Япония, конец XIX века. Разделенные стеной общественного неравенства, влюбленные, Ромео и Джульетта эпохи Мэйдзи тяжело страдают. Не выдержав разрыва с любимой, главный герой – рикша по имени Рю – трагически погибает, во многом по вине своей родовитой избранницы, Йоко. Спустя пять лет она встречает его на улицах Киото, и эта встреча знаменует череду ужасных и мистических событий, начавшихся в ее жизни. Призраки, смерть и огромная, всепоглощающая любовь – в центре квайдана братьев Швальнеров.

---

Пройдя в свою комнату, он закурил трубку – он не делал этого достаточно давно. Знакомый запах заставил Иоши оторваться от своего занятия, чтобы взглянуть в глаза мужа и самой рассказать ему о том, какая удивительная ткань из тончайшего шелка сегодня ей удается. Как красива она и как красиво будет кимоно, что она задумала сшить для него. Мягко ступая кончиками пальцев по устланному циновками полу, Иоши показалась минуту спустя на пороге мужниного кабинета. В руках она сжимала фрагмент полотна.

Заглянула за ширму – Эйдзи не было здесь. Она дошла до спальни – и здесь мужа не было тоже, и лишь тонкий флер табачного дымка, едва касавшийся ноздрей женщины, напомнил о нем. Иоши вышла на задний двор и увидела, что дверь в домик старого Такаюки открыта. Отец мужа много лет назад построил эту маленькую хижину, чтобы хранить там древние реликвии своей семьи, курить опиум и вообще быть подальше от молодоженов, зараженных идеей Реставрации. «Если старую сосну пересадить к молодой сакуре, она не приживется. И не потому, что одно дерево лучше, а другое хуже. Потому лишь, что они слишком разные». Ах, как далек был Такаюки от тех перемен, что окутали своим ветром берега Хонсю – настолько, что спустя несколько лет он вовсе удалился в маленький домик, словно бы перестав быть частью жизни Эйдзи и Иоши. Там он и умер два года назад – и с тех пор нога обитателей дома не перешагивала порога хижины. Крутой нрав Такаюки, присущие ему особые черты, ореол воинственности и тайны, издревле окружавший родовитую семью мужа – все это не прибавляло старику общества. Да он, кажется, и не страдал. Что до Иоши, то она и вовсе последний год жизни самурая не отваживалась наведаться в его отшельнический мирок, ограниченный четырьмя стенами. Она и сейчас не отважилась сделать этого, несмотря на смерть старика. Ее хватило только на то, чтобы на цыпочках подбежать к маленькой хижине и стать у порога. Она стояла там, глядя в темноту, и слушала, и ждала чего-то. Стояла словно вкопанная, словно ее что-то держало там, у этой мрачной черной избенки.

Эйдзи зашел в дом старика, не зажигая свечей. Здесь было всего три комнаты – прихожая; кабинет Такаюки, уставленный никому не нужным старым скарбом, каждая деталь которого – верил Эйдзи – имеет какое-то значение для памяти отца, и потому ее следует хранить вечно; и маленькая кладовка. Он прошел сразу в третью. В полной темноте вытянул руки вперед. На высокой подставке лежало пять или десять идеально заточенных самурайских мечей и клинков. Такаюки любовно следил за ними, ухаживал, раскладывал в ему одному ведомом порядке, и незадолго до ухода в славный светлый мир оставил их в идеальном порядке лежать здесь. Время от времени Эйдзи приходил сюда и прикасался к ним руками – в такие минуты ему казалось, будто пролежавшие здесь нетронутыми со времен смерти старика мечи, оживают сейчас под руками Эйдзи. Они словно отвечали ему аккуратным еле слышным звоном заточенных краев, когда капиллярный узор пальца касался самого острия. В звуке этом – который Эйдзи слышал, приходя сюда, и который сейчас наполнил его до основания – был звук старой Японии. Звук воина. Звук, который слышали самураи перед битвами и накануне самой последней битвы в жизни – битвы с самим собой. Наконец он опустился к ним лицом и вдохнул их запах, чего раньше никогда не делал. Они не источали никакого духа, но Эйдзи показалось, что это не так, что от них веет воздухом, исполненным могущества и силы…

Когда час спустя их с женой вечерняя трапеза была окончена, Эйдзи мог вволю налюбоваться шелком, сделанным руками жены, а чашки с чаем заняли свое место на аккуратно сложенных у их ног полотенцах, Эйдзи взял жену за руку и произнес, глядя ей в глаза:

– Я должен сказать тебе важную вещь. Мы супруги, а это значит должны быть откровенны друг с другом. Кайко Синдзэн проиграл деньги, которые я выдал ему из кассы, а сегодня их пропажу обнаружили.

– Но ведь он сказал, что вернет их!

– Я говорил с ним – ему нужно еще десять дней, а у меня нет времени. Инспектор сказал, что передаст дело в суд уже завтра, если денег не будет на месте. А это слишком большая сумма, чтобы я мог разом вернуть ее.

– Но с инспектором можно поговорить, все объяснить!

Эйдзи изменился в лице, заслышав это. Иоши взглянула на него и вздрогнула – глаза его сверкнули с ожесточением и плохо скрываемой злобой, губы сжались, из них полились жесткие слова, не допускающие нареканий:

– Унижаться? Перед этим прохвостом? Ну уж нет! Такая участь подойдет кому угодно, кроме сына семьи Миёси! Это не для тебя и не для меня! Мы рождены для другого…

– Но суда допустить нельзя! Тогда тебя уволят, и мы останемся без средств к существованию…

– Суда и не будет.

– Что ты намерен делать?

Ни один мускул не дрогнул на лице Эйдзи. Но и ответить ему, как видно, было нечего.

– Что ты намерен делать? – во второй раз спросила она.

После обеда он велел ей приготовить ванну. Около часа он просидел в горячей воде, обдумывая случившееся и размышляя о будущем. Иоши уложила сына и подошла к коллекции бабочек на стене. Она любила рассматривать ее – созерцание маленьких существ, хоть и прекрасных, но навсегда лишенных сталью иглы способности нести свою красоту в мир – умиротворяло женщину, успокаивало ее, наводило на добрые и светлые мысли.

Эйдзи появился на пороге комнаты за полночь. На нем было надето все новое, свежее и белое – таким красивым он не был со дня их свадьбы. Поцеловав жену, он велел ей отправляться спать.

В ту ночь Иоши долго ворочалась и не могла уснуть – трудно сказать, что именно ей мешало, но даже созерцание бабочек перед сном не помогло. Она прислушивалась к каждому шуму, к каждому постороннему шороху – но их было так мало, кругом стояла такая тишина… И только когда первые лучи солнца начали пробиваться в окно, утомленная бессонницей женщина наконец сомкнула веки.

Она проспала долго и болезненно – так обычно спят чахоточные больные, компенсируя тяжкие часы на ногах сутками сна. Когда она пробудилась, был уже вечер. Стоило ей открыть глаза, как она увидела стоящего в колыбельке маленького сына, молча и упорно смотрящего на нее. В его взгляде она узнала взгляд Эйдзи и Такаюки, взгляд самураев – жесткий, прямой, но не пугающий, а скорее какой-то родной, свой, надежный. Поцеловав сына в лоб, отправилась она в комнату мужа.

Шума не было – Эйдзи ушел бесшумно. Только так истинный самурай мог достойно завершить свой путь. На полу возле него она нашла предсмертное хокку:

Жизнь коротка.
А зима будет долгой.
Буси не спешит…

***

На следующий день, когда Эйдзи хоронили, стояла страшная жара. Эту жару Орихара Сёку, приехавший из провинциальной тогда Йокогамы, запомнил надолго. Вместе с женой и совсем крохотной дочерью на руках шли они от токийского вокзала в сторону Синдзюку, где должны были разместиться в доходном доме для бедных. Ступая на усыпанные трущобами и грязью улицы этого бедного района, встретила семья похоронную процессию – при всей мрачности этого церемониала примета оказалась доброй, семья Орихара приживется здесь и пустит корни. Но если где-то прибыло, значит где-то убыло – семье Миёси судьба уготовила куда более мрачную участь.

Сам же Орихара Сёку тоже хлебнул немало горя. С женой и дочерью, практически без средств к существованию, он начал работать грузчиком в порту. Через полгода усердного и тяжкого труда скопленных от работы в кои-то веки денег наконец хватило, чтобы поступить в университет. Вот тут-то и началось самое тяжелое – днем ему приходилось учиться, а ночью работать, потому что жена его Сора вновь забеременела и не могла помогать ему. Он прожил пять лет в жутком напряжении, работая буквально на износ. Но всему приходит конец. Закончив университет, Сёку смог устроиться на практику к адвокату Мияки в квартале Эдо.

Каждый день картины сытой, обеспеченной жизни богатого токийского квартала представали перед его глазами. Десятки состоятельных клиентов посещали адвоката, блеск их украшений и лоск, излучаемый ими, завораживали молодого юриста. Однако, у медали была и оборотная сторона – он понимал, что ему самому очень далеко до его наставника и практически никогда не достичь таких вершин. Мияки поручал ему несложные дела и несостоятельных клиентов – и неудивительно, потому что в состоятельных нуждался он сам. С течением времени Сёку не рос по служебной лестнице и пять лет только и делал, что обивал пороги мировых судей и лицезрел человеческие нечистоты, которых ему хватало и в Синдзюку, чтобы видеть их еще и здесь. Он начал понимать, что чтобы изменить свою жизнь, ему предстоит открыть собственную практику.

Стажа для этого у него хватало – пяти лет, проведенных за конторкой у Мияки было вполне достаточно. Но вот денег, скопленных за эти годы и годы тяжкого труда в порту хватило только на то, чтобы открыть дешевый офис в Синдзюку. Понятное дело, что на резкий прирост доходов с таким положением вещей рассчитывать не приходилось. Его клиентами в первый год работы становились карманные воришки, хулиганы и бездомные, которым адвокат зачастую назначался за государственный счет. Однако, после одного из процессов карманник, которого он защищал, подвел к нему какого-то пожилого человека, с виду казавшегося состоятельным.