Елена Семёнова - Ели халву, да горько во рту

• Название: Ели халву, да горько во рту
• Автор: Елена Семёнова
• Жанр: Исторический детектив

80-е годы ХIХ века. Странные события происходят в коломенской усадьбе князей Олицких. При загадочных обстоятельствах умирает старый князь, его сыновья получают угрожающие письма, а по дому ночами бродит призрак Белой Дамы. Княгиня обращается за помощью к своему старому другу доктору Жигамонту. События развиваются стремительно: один за другим погибают члены семьи Олицких. Почти каждый обитатель дома прячет скелет в шкафу и может оказаться убийцей. На помощь доктору приезжают следователи Немировский и Вигель. Между тем, коломенский сыщик Овчаров, получив заказ от одного из обитателей усадьбы, отправляется в Москву, чтобы узнать о судьбе фигурантов страшного преступления, имевшего место 20 лет назад. В этом ему помогает Василий Романенко, для которого то дело было первым в сыщицкой практике. Как связаны нынешние преступления с давним? Что скрывает «дворянское гнездо», оказавшееся разорённым пороками своих обитателей? В этом предстоит разобраться сыщикам.

---

– В таком случае, вам остаётся положиться именно на Его Волю…

– Да-да. Вот, и отец Андроник говорит мне то же самое. Отец Андроник с недалёкого времени служит в нашем приходе. Это удивительный человек. Вам непременно нужно с ним познакомиться!

– Уверен, что так оно и будет, потому что надеюсь задержаться у вас на какое-то время. Раз уж, наконец, я вырвался навестить вашу любезную матушку, так уж и загощусь, сколь обстоятельства позволят.

– Матушка будет очень рада, – улыбнулся Родион. – И я тоже. Ах, я всё-таки бессовестно рассеян! Ведь матушка же наказала распорядиться насчёт обеда, а я утомляю вас своими разговорами. Приказать подать обед в столовую?

– Не стоит беспокоиться, – ответил Жигамонт. – Я не столь великая птица, чтобы брезговать кухней.

– Тогда идёмте, – кивнул молодой князь.

Родион провёл Георгия Павловича на кухню, где хлопотала молодая румяная девушка с полными руками и весёлым лицом.

– Даша? А где Фоминична?

– Так вышла она, Родион Александрович. Скоро возвертается. Что прикажите? – отозвалась девушка, с любопытством косясь на гостя.

– Подай нам с доктором что-нибудь пообедать.

– Извольте, барин. Нынче ушица стерляжья у нас есть, отбивные телячьи, пирожки со вчерашнего дня оставались… Сейчас Фоминична придёт – будем с нею ужин готовить. А насчёт обеда нынче не распоряжались…

– Подавай, что есть, – махнул рукой Родион. – Садитесь, Георгий Павлыч.

Жигамонт сел, откинувшись на спинку стула, привычно внимательно разглядывая всё вокруг.

– Вы не подумайте дурного, доктор, – продолжал молодой человек. – У нас с обедом странная история. Непонятно, обед то или ужин. А всё потому, что вся семья живёт по своим правилам, мучая бедную Фоминичну. Матушка вечно занята, и к обеду даже редко показывается, приказывая принести себе что-либо в кабинет. Дядюшка часто бывает болен и тоже редко спускается и обедает у себя. Антон и Володичка ведут такой образ жизни, что и сами не имеют понятия, где будут через полчаса. А Владимир у нас англоман. Он обедает вечером, то есть тогда, когда вся остальная семья имеет обыкновение ужинать. И жена его соответственно. Только за ужином и собирается наша семья вместе. Завтракают все тоже в разные часы. Матушка поднимается в шесть утра, а Антон, к примеру, спит до полудня… Так-то и живём…

Между тем, проворная Даша уже разлила по тарелкам золотистую уху, от аромата которой сладко щекотало внутри, подала отбивные, пирожки, сыр, овощи и фрукты, нарезала свежий хлеб, кокетливо поглядывая на доктора, и, наконец, замерла, ожидая других указаний.

– Спасибо, Даша, – улыбнулся Родион. – Ты у нас настоящая искусница.

– Полно вам, барин. Это Фоминична искусница, а я так… – махнула рукой Даша.

– Не скромничай. Дашенька, пожалуйста, отнеси княгине кофе и её любимый грильяж. Она просила.

– Сию минуточку, Родион Александрович, – кивнула Даша.

Ветер слегка колыхал занавески, и дышащие свежестью ветви растущей под окном берёзы врывались в комнату, ласково шелестя листвой. Алексей Львович Каринский, надвинув на глаза очки, внимательно просматривал листки бумаги, исписанные чётким, ровным почерком и довольно кивал седовласой головой:

– Дивно, душечка, дивно! Се экселент!1 У тебя прелестный почерк, дитя моё. Я уверен, что с твоей помощью, наконец, осилю мои воспоминания для семейной хроники и в назидание потомкам.

– Я счастлива, дедушка, что могу хоть чем-то отплатить вам за ваши благодеяния ко мне, – тихо ответила стоящая у окна русоволосая девушка в простом сером платье.

– Ах, брось, брось! – замахал руками Каринский. – Ты просто обижаешь меня, душечка, подобными словами. Отплатить! Мои благодеяния! Разве же ты чужая мне? Ты моя родная внучка. Ты Марья Алексеевна Каринская! И у меня нет человека роднее тебя! Я уж не говорю о том, что с твоим появлением моя, едва не уничтоженная смертью обоих сыновей жизнь вновь обрела смысл! Ты радость моя, мой луч света!

Маша опустилась перед Алексеем Львовичем на колени, прижалась губами к его морщинистой руке:

– Я так люблю вас, дедушка!

– И я тебя, душечка, – ответил Каринский, гладя её по голове. – Что бы я без тебя делал! Вероятно, не жил бы… Дитя моё, прожить долгую жизнь – это, может быть, великое счастье. Но лишь в том случае, когда есть для кого жить. Иначе жизнь становится непосильной ношей. Величайшее горе пережить всех своих близких и друзей. Ещё год назад я горестно роптал, что Бог покарал меня долголетием, но ныне я всякий день благодарю Его за то, что послал мне тебя.

– Бог милостив, дедушка…

– Да, душечка. И я молюсь, чтобы Он не оставлял тебя. Знаешь, дитя моё, что я подумал?

– Что, дедушка?

– Тебе пора выходить в свет!

– Нет, дедушка! – испуганно вскрикнула Маша.

– Отчего же нет?

– Меня никогда не примут в благородное общество… Ведь я… Моя матушка была всего лишь ключницей…

– Но твой отец был моим сыном! И я твой дед! И я выведу тебя в свет, и никто не посмеет дурно отозваться или даже посмотреть на тебя! – ответил Каринский, снимая очки. – Тебе пора подумать о замужестве. Найти хорошего человека! Я уже стар и хочу быть спокоен за твою судьбу, а спокоен я буду, лишь зная, что есть человек, которому я могу вверить тебя.

– Разве хороший человек непременно должен быть знатен? Бывать в свете?

– Совсем нет. Твоим мужем станет тот, кого ты полюбишь, и кто полюбит тебя, ма анфан2. Но ты не должна дичиться людей. Тебе пора привыкать к ним. Это неизбежно, мой ангел.

В глазах Маши заблестели слёзы:

– Я не хочу… Но всё будет так, как вы прикажите, дедушка.

– Ну, ангел мой! – сплеснул руками Алексей Львович. – Перестань плакать немедленно! Пощади старика! Я не могу видеть твоих слёз!

В дверь постучали. Маша быстро утёрла слёзы и отвернулась к окну.

– Антре3! – громко произнёс Каринский.

В комнату впорхнул внучатый племянник Алексея Львовича Родион, а следом вошёл незнакомый старику человек:

– Здравствуйте, дядюшка! – сказал Родя. – Позвольте представить нам нашего гостя. Георгий Павлович Жигамонт, врач. Из Москвы.

Каринский надел очки, протянул гостю руку и приветствовал его радостно:

– А! Вот, и вы, шер ами! Же суи контант дё ву вуар!4 Лиза говорила мне, что вы приедете, и я с нетерпением ждал вас!

– Бесконечно раз знакомству с вами, Алексей Львович, – с поклоном ответил доктор.

Каринский с первого взгляда с удовлетворением определил в госте человека благородного и наделённого большим вкусом. Его костюм был пошит по последней моде, элегантный лёгкий пиджак коричневого цвета прекрасно гармонировал с галстуком. Лицо доктора имело тонкие черты, которым морщины лишь придавали благородства, а умные глаза его смотрели внимательно и участливо. «Милейший человек!» – решил про себя Алексей Львович и, подозвав внучку, представил её:

– Это Машенька, ма птит фий5.

Жигамонт учтиво поклонился и легонько пожал девушке руку. Машенька зарделась, присела в реверансе и, не поднимая глаз, пробормотала нечто приветственное и вновь отошла к окну. Каринский поманил доктора и, когда тот наклонился, шепнул ему на ухо:

– Машенька ещё очень юна и всех дичится…

Георгий Павлович понимающе улыбнулся.

– Присаживайтесь, шер ами, – пригласил Алексей Львович, указывая на глубокое кресло, стоявшее напротив него. – А тебе, Родя, я полагаю, не очень хочется слушать мою стариковскую болтовню, которую ты уже слышал бесчисленное множество раз?

– Что вы, дядюшка… Я всегда рад…

– Ну-ну, се не па врэ6, – улыбнулся старик. – У тебя, наверняка, найдутся занятия интереснее. Я думаю, доктор не будет возражать, если ты нас покинешь. Не так ли, доктор?

– Разумеется, – кивнул Жигамонт.

– Ступай, мон шер! Увидимся за ужином!

Родион удалился, и Алексей Львович, сняв очки, обратился к Георгию Павловичу:

– Ах, шер ами, в нашем доме так редко бывают гости… Когда я был молод, в доме моего отца всегда собирались люди, и у себя я поддерживал тот же хлебосольный обычай. Каринские – не самый знатный род в России. Титулов мы не имеем… Наши давние предки были простыми воинами. Но один из них, Даниил Феодорович, стяжал себе ратную славу при нашествии поляков. Он служил под началом самого князя Скопина-Шуйского и был им отличаем. Есть во Владимирской губернии Каринское поле. Там в 1609-м наши славные войска разбили латинян. В той битве Даниил Феодорович отличился особенно. Он был сильно изранен. И за отвагу свою пожалован потомственным дворянством, землёй и получил фамилию – Каринский. Вот, оттоль мы и пошли…

– Историю прекрасней всего изучать по следам своих предков, – промолвил Жигамонт.

– О, вы правы, голубчик! Как вы правы! – с чувством произнёс Алексей Львович. – Потому-то я и вознамерился написать воспоминания. Всё-таки я прожил на этом свете скоро девяносто лет и кое-что видел на своём веку. А не станет меня, и кто-то вспомнит, кто будет знать? А самая полная история слагается не пером одного летописца, хоть бы он был и самим Нестором, но живым потоком множества голосов. Вы понимаете меня, шер ами?