Лариса Алексеева - Цвет винограда. Юлия Оболенская и Константин Кандауров

• Название: Цвет винограда. Юлия Оболенская и Константин Кандауров
• Автор: Лариса Алексеева
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-097262-3

Книга восстанавливает в картине «серебряного века» еще одну историю человеческих чувств, движимую высоким отношением к искусству. Она началась в Крыму, в доме Волошина, где в 1913 году молодая петербургская художница Юлия Оболенская познакомилась с другом поэта и куратором московских выставок Константином Кандауровым. Соединив «души и кисти», они поддерживали и вдохновляли друг друга в творчестве, храня свою любовь, которая спасала их в труднейшее лихолетье эпохи. Об этом они мечтали написать книгу. Замысел художников воплотила историк и культуролог Лариса Алексеева. Ее увлекательный рассказ – опыт личного переживания событий тех лет, сопряженный с архивным поиском, чтением и сопоставлением писем, документов, изображений. На страницах книги читатель встретится с М. Волошиным, К. Богаевским, А. Толстым, В. Ходасевичем, М. Цветаевой, О. Мандельштамом, художниками петербургской школы Е. Н. Званцевой и другими культурными героями первой трети ХХ века.

---

‹…› Мы пока живем у Толстого и будем жить, пока не приведем все в порядок. Сегодня приехала Соня за вещами и паспортом. Они разошлись друзьями. Соня похудела и, должно быть, очень страдает. ‹…›[73]

7 августа 1914. МоскваК. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

Радость моей жизни! Я опять получил от тебя два письма в один день ‹…› Не унывай, что не можешь работать, т. к. есть много причин, не зависящих от нас. В настоящий момент мало кто может спокойно мыслить и работать. Все смутно понимают, что идет обновление и новый ослепительный свет зальет нашу жизнь. Новый дух, новое творчество и новые идеи озарят нашу жизнь. Как я жду, как хочу жить и работать! ‹…› Я все еще ночую у Толстых. Сегодня Соня едет окончательно в Петербург. ‹…›[74]

8–9 августа 1914. МоскваК. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Господи! Как хорошо, что ты мне много пишешь. Соня вчера уехала в Петербург. Алехан ищет маленькую квартиру и переедет, как найдет. О себе могу сказать, что думаю о тебе и день и ночь. Труден путь, да милостив Бог! ‹…›[75]

14 августа 1914. МоскваК. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

Моя дорогая! Ты так засыпаешь вопросами, что ответить на все ужасно трудно. ‹…› Я не хотел смотреть портрет[76], пока не будет готова рама, но ты заставила. Я нашел его великолепным. Я его ждал таким. В это время пришла Соня, и я не успел его закрыть. Она пришла в восторг, повторяла: «Вот это вещь!» ‹…›[77]

Короткое отступление в качестве «цветной» ассоциации к сюжету этого письма. В своих воспоминаниях С. И. Дымшиц-Толстая пишет, как в первое свое лето в Коктебеле она позировала поэтам в серебряном венке и синем платье, полулежа на фоне моря и голубых гор, а они «соревновались» в написании ее поэтического портрета. Лучшим из них оказалось стихотворение Толстого, которое с посвящением жене он включил в свою книгу стихов «За синими реками» (1911). Автопортрет Оболенской в красном платье – живописная рифма «голубому» периоду Коктебеля и яркий знак его «огненного» периода. «Переехав» из Петербурга в Москву, он неизбежно привносил в кандауровский дом непокой затаившегося вулкана.

6 сентября 1914. МоскваК. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Вечером постоянно смотрю на твой портрет и, мысленно целуя и обнимая, ложусь под ним спать. ‹…› Передай Фед<ору> Конст<антиновичу>[78], что если у него есть Алешиных денег 300 р., то попроси выслать не меньше 150, а то тут многие пристают с уплатой. Если денег меньше, то пусть вышлет все, что есть. Не огорчайся беспорядочности письма. Крепко и сильно тебя люблю. ‹…›[79]

6 сентября 1914. По пути в КиевА. Н. Толстой – К. В. Кандаурову

Милый Костя, возвращаюсь в Киев. Я так устал за 4 дня непрерывной скачки в телегах и бричках по лесным дорогам под дождем, воспринимая единственные в жизни впечатления, что писать о них сейчас не могу. Прочтешь все равно. Москва, Маргарита и вы, мои друзья, – далекий тихий край. Поцелуй Маргариту, но не смей говорить, что я прошу тебя ее поцеловать, они на это очень сердятся. ‹…›[80]

9 сентября 1914. МоскваК. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

Моя милая! Моя дорогая! ‹…› Ты одна меня поняла всего целиком, и потому, оставшись один, я очень сильно грущу и тоскую. Я теперь живу только тобой и твоей работой. Вчера была у нас Пра, и вчера же приехали Рогозинские. ‹…› Я так люблю оставаться один на один; сижу против твоего портрета и смотрю на дорогое мне лицо. В театре тоже скука и тупость. Живу мечтой о тебе. Сегодня принесли раму на портрет и оказалось, что надо подправить наверху и сбоку. Подправлю, когда буду снимать фотографию. Передай Фед<ору> Конст<антиновичу>, что денег пока довольно и я уплачу долги Алеши, а 100 руб. пусть оставит пока у себя. Я рад приезду Рогозинского, т. к. будет с кем говорить о тебе, моя дорогая. ‹…› Рама на портрет большая и тяжелая, цвета темной бронзы. ‹…›[81]

10 сентября 1914. ПетроградЮ. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

Родной мой, наконец-то получила от тебя письмо, я думала, что захвораю от беспокойства. ‹…› Вчера видела Иванова, от него узнала, что Грековы окончательно остаются в своей Гусевке; два брата Нат<алии> Петр<овны> – казаки – взяты на войну. Наш Калмыков остался в Оренбурге телеграфистом, а сам Иванов поступает на службу где-то на Николаевском вокзале, т. к. дела очень плохи. ‹…› Вот наш кружок и распался. Дело не в месте, а что работать им не придется. Хотя Магда и свободная – не работает. ‹…›[82]

Промельк о друзьях-званцевцах, учениках Петрова-Водкина – здесь и далее только фрагменты, крупицы биографий, затерявшиеся в хрониках времени. Взгляд в сторону еще одного повествования о художниках этого распавшегося круга – судьбы многих из них до сих пор остаются неясными или совсем мало известны. Наталья Грекова – любимая ученица Петрова-Водкина, героиня его работы «Казачка» (1912). В Гусевке, имении Грековых, Кузьма Сергеевич сделал и первые наброски композиции картины с купанием лошадей юношами. Другой его ученик, Сергей Калмыков, первым изобразивший красных коней на воде (1911), уверял, что причастен к будущему шедевру хотя бы потому, что именно он и есть тот самый юноша-всадник на известной картине.

10 сентября 1914. МоскваЕ. О. Волошина – Ю. Л. Оболенской

‹…› Вчера была у Кандауровых и пришла к заключению, что мне там бывать не следует. Это совершенно ясно сказалось в отношении ко мне Ан<ны> Вл<адимировны> и проглядывает более туманно со стороны К<онстантина> В<асильевича>, не желающего в таких мелочах идти против ее желаний. Очень мне грустно, что хорошие, дружеские отношения наши как бы пошатнулись, но нет у меня к нему никакой досады или неприязни; есть только жалость к человеку, страдающему и запутавшемуся в им же самим созданных условиях жизни. Квартира у них со всей обстановкой прекрасная: впору только людям с хорошими средствами. В гостиной над диваном красуется Ваш портрет. Смотришь на все это и ничего не понимаешь. ‹…›[83]

12 сентября 1914. МоскваК. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Ан<на> Влад<имировна> очень похудела и страшно грустит все это время, но живем тихо. Она все еще ходит в лечебницу и очень мучительно переносит впрыскивание йодом. Я боюсь, что она, натирая меня, тоже заразилась и будет так же мучиться, как я. Детка моя милая! Как я люблю тебя!.. Сегодня на твой портрет в моей комнате упал свет из противоположного дома и осветил твое лицо. Как оно хорошо осветилось. Мне было так хорошо. Целую, целую и обнимаю. Твой Котя[84].

12 сентября 1914. КиевА. Н. Толстой – К. В. Кандаурову

‹…› Мне кажется, что Маргарита совсем не любит меня, ей не нужна моя любовь. ‹…› Мне было бы гораздо легче, если бы Маргарита написала мне, что не любит, попросила бы оставить ее. Не знаю, какой властью, но я прикован к ней, я связан, я не могу жить, весь мир кажется мне пустым, и самое тягостное – неизвестность, неопределенность. ‹…› Узнай что-нибудь, милый Костя, и напиши мне поскорей или телеграфируй. ‹…›[85]

18 сентября 1914. МоскваК. В. Кандауров – Ю. Л. Оболенской

‹…› Приехал сегодня Толстой и завтра просит меня для разговора. Я не хочу путаться, но мне невольно придется слушать все, что он будет говорить. Я почти уверен, что у Маргариты нет к нему серьезного чувства, а потому все это расстроится. Он стал невероятно худ от поездки и опять скоро едет. Спасибо, дорогая, за последнее письмо, в нем столько тепла и чувства. Верь, дорогая, что пройдет зима, и если ты не разлюбишь, то получишь старую калошу. Я так хочу быть твоим. Будь здорова и береги себя, т. к. много надо сил возиться с такой рухлядью, как твой покорный слуга. ‹…› Был у Пра и отвел душу в разговоре о тебе. Было ужасно хорошо! Будь покойна, милая, и береги себя для меня, которому ты нужна, как солнце. ‹…› Твой портрет висит в раме и всем очень нравится, я подолгу сижу перед ним и нахожу еще новые красоты. ‹…›[86]

21 сентября 1914. ПетроградЮ. Л. Оболенская – К. В. Кандаурову

‹…› Бедный Ямбо, если правда ты думаешь, что серьезного чувства к нему нет, – вот и все к его услугам, и легче ему, чем тебе, быть свободным, а счастья нет. Ведь если даже она согласится, то будет ли это прочно? Она же не может этого знать. Я оттягала у Али карточки Маргариты и часто вынимаю их и смотрю. Она удивительная! Как все идет к ней, даже ее имя, которое значит: жемчужина. Более причудливого впечатления от красоты у меня не было, кажется. И невероятно фантастическое впечатление производит на меня еще эта тень сходства с тобой. ‹…›[87]

Небольшая ремарка о «таинственной» Маргарите, дочери младшего брата Кандаурова, Павла Васильевича, служившего в Большом театре. Мемуаристы, а вслед за ними и многие биографы Толстого, «запомнили» ее семнадцатилетней, хотя ей на два года больше. Образ этой девушки размыт, воздушен и совершенно бесплотен: она будто создана для любования, «цветок» и «лунное наваждение», как называет ее Толстой. Роль принца из балета «Жизель» ему не слишком подходила, и он сам это понял прежде, чем сочувствующие ему «зрители» изменили свое отношение к его герою. В связи с этим еще один «рефлекс» темы «лунной девы» видится в названии пьесы «Геката», где имя древнегреческой богини, олицетворявшей собой все таинственное и связанное с душами умерших на перекрестках, если не «сплошной смысл», то случайно-неслучайный намек ли, знак…