Дмитрий Романов - Из варяг в греки. Набег первый

• Название: Из варяг в греки. Набег первый
• Автор: Дмитрий Романов
• Жанр: Прочие приключения

Языческая Русь на пороге государственности. Первые столкновения с христианским миром. Когда могучая Византия поняла, что готовит ей север, а север учуял, какой дар может преподнести ему Царьград. Первый легендарный славяно-варяжский поход князя Аскольда, диалог меча и креста. История народа сплелась с историей простого человека, выходца из дремучих чащ Полесья, повторившего судьбу Одиссея. Сражения и странствия, коварство и любовь. Куда идёт человек? Куда – история? Неисповедимы пути…

---

– Почему же он привёз их сюда, а не к нам в Стоянище? – удивился Первуша, – Наверняка, это хорошие люди, раз понравились отцу.

– Почему он никогда не рассказывал об этом нам? – спросил Любор.

– Князь Стоян хочет заручиться поддержкой Царьграда. Хочет власти над всей землёй по Днепру и дальше, и чтобы она не досталась Киеву. Такая тяга к власти достойна великого воина и хозяина пашней, – согласился Любогост, – Но что, если для этого он и нам скажет отречься от наших богов и принять бога ромейского?

В наступившем молчании трещал костёр, и издали слышалась брань Стояна. Он извлёк из смердящей ямы грека-черноризца и теперь выражал негодование.

– Так вот почему отец не откликнулся на призыв Аскольда Киевского! Он хочет послужить христианскому Царьграду, – сообразил Любор и глянул на Витко.

– И не надо длинного носа иметь, да? – спросил тот.

– Мы могли бы пойти вместе с ними грабить Царьград, – загорелся Любор, – добыть себе столько славы, что потомки из рода в род передавали бы её, и она бы не оскудевала! Мы могли бы…

– Что? Идти плечом к плечу с людоедами? Может, князь и прав. Разве не нужен нам крепкий союз с ромеями? – спросил Витко, но Любор уже ничего не слышал, и глаза его ярко отражали огонь.

– Да, мы могли бы… Представь себе, как о нас бы заговорили! Русы и варяги сложили бы песни о нас!

– А теперь князь хочет наказать меня. И за что? За верность? – с горечью спросил старейшина и помотал седой головой, – Но тихо, дети… Я сказал вам это лишь потому, что силён тот, кто ведает, а я хочу, чтобы вы были сильны. Ведь вам править после Стояна.

На стогне появился князь, он вёл под руку худого бородатого человека в чёрных лохмотьях и мятой скуфейке на голове. Человек был бледен, и острый нос горбатился синюшным переломом. Запахло отхожим местом. Позади уныло плёлся сын Любогоста, видимо, отхвативший уже княжеской десницы своим затылком.

Стоян подвёл грека к огню и тяжело посмотрел на Любогоста.

– Скажи, Филипп, кто сделал это с тобой и братьями твоими?

Грек тоскливо поднял глаза и увидел скуластые грозные лица глядящих на него славян. И красные перепуганные глаза Любогоста.

– Не знаю, кнес, – вздохнул он, – Кто бы ни сделал, Бог простит.

– Эх ты, – буркнул Стоян, – мягкая шкура… А ты, Любогост, знаешь, кто?

– Нет, князь. Разве кто скажет? Неужто всё село накажешь?

Стоян пожевал губу.

– Ну а ты как допустил? – он ещё хотел прикрикнуть, но всё же Любогост был гораздо старше, а почтение перед годами почти равнялось почтению перед богами.

– Как скажет Филипп, так и сделаю, – заключил Стоян, – Что, грек? Как наказывать будем?

– Простим, – ответил тихо грек.

Со скамеек послышались смешки. Любогост на радостях осушил чарку.

– А ну цыц! – крикнул Стоян, – Вы слыхали? Великодушен сей гость. Хозяевам не под стать. Заберу у тебя великодушного человека, Любогост. Имя бы твоё забрал тоже, да в яму ту спрятал, ибо не достоин ты его. Недобрый ты хозяин.

Он положил руку на костистое плечо грека.

– Пошли, Филипп. Эй, рабичи, нагрейте-ка воды, да купель поставьте.

Собравшиеся у костра постепенно расходились искать мягкого сенца для ночлега, и только Любор всё сидел и хмурился в огонь. Никогда сердце его ещё не полнилось такой тоской, никогда не было, чтобы в один день, а, точнее, в ночь, боги повергали на него столько немилостей. Вот кричит Малинка, и чьи-то руки хватают её тёплое полное молодое тело и волокут в лес. Вот кузнец Варун отбирает у него победу и трофей, а вот отец считает его недостойным своих тайн. Какая-то игра ведётся у него за спиной, и всюду недомолвки, хитрость. О, не карают ли боги его – сына, за то, что их предаёт его отец?

Чарка опустела, а Любор хотел бы напиться ещё, чтобы свалиться прямо тут, под лавку, и сбросить тягу мыслей. Но он знал, что придётся носить её до утра, пока утомление не свалит его с ног. Возможно, он заснёт в седле.

Чтобы как-то отвлечься, он решил заняться конём. Вывесить у огня седло и сбрую, промокшие в реке, найти ему зерна, а ещё – срезать новое древко для перебитой топором судлицы. За околицей как раз рос орешник, а небо уже светлело.

Обходя низкие крыши землянок, Любор увидел Варуна. Тот полулежал на земле спиной к нему, и напротив него, обхватив руками колени, сидела пленница. Она была привязана к столбу за шею, как коза, и не могла встать. Варун что-то пьяно ворчал и пытался неверной рукой взять её за подбородок. Но она прятала лицо в колени, и он усмехался, глядя на неё снизу вверх. Любор поспешил к коню.

А когда проходил обратно, Варун храпел пьяным сном, отвалившись навзничь. Было уже светло, и Любор рассмотрел серое лицо пленницы. Он мог бы поклясться на богах, что никогда не видел таких прекрасных черт и невольно ждал, пока она посмотрит на него. И когда зелёные глаза прожгли рассветный сумрак, с первыми лучами кинувшись рысью ему в самое сердце, Любор понял, что просто так не сможет оставить её.

Он отбросил срезанное древко, и пошёл к девушке. Та дико глядела на него с земли, но не прятала лица, как от Варуна.

– Пойдём со мной, – прошептал он, сглотнув ком, и чуть не споткнувшись на последнем шаге.

Она улыбнулась, но улыбка переросла в крепкий оскал, и девушка зарычала, как зверь.

Любора это разозлило, и от ярости в теле проснулось острое желание женщины. Он принялся отвязывать её от столба, и оглядывался, подыскивая укромное место за околицей или в чьих-нибудь сенях, куда бы затащить её.

– А ну брось, – послышался хриплый бас.

Любор обернулся. Кузнец привстал на локте и у голени его сверкнул засапожник. Варун, хоть был и в летах, но огромен, плечист и на голову выше Любора, к тому же вооружён. И Любор знал, что кузнеца ему не одолеть, пусть даже тот и пьян. Пьяный, что вепрь – раны не чует. И Любор с позором поспешил прочь.

– Эй, – его окликнул Горазд.

Он теснился меж стогов сена, и улыбался.

– Иди сюда.

Горазд не отличался острым умом, как друг его Витко, и из всей их троицы был самым диким. Но, видимо, близкий к природе, он лучше всего понимал и природные потребности людей. Вот и сейчас Любор, подойдя к стогам увидел, что у Горазда из-под мышек торчат две женские головки.

– Хороши рабынюшки, – хмыкнул Горазд, щедро подталкивая одну из девиц к Любору в объятья.

Ну да, не Малинка, – думал Любор, закапываясь с девкой в сено, – ну да, не эта зеленоглазая… Но а что, если представить, что они? И удивлялся мягкой нежности и тому – сначала пугливому, а потом сладкому – трепету, с каким принимала его невольница.

Тихо минуло утро, и когда, уже отобедав, отряд Стояна собирался по коням, долго не могли найти Варуна. Но вот под удивлённые крики он показался у ворот. Мокрый от пота, с заткнутым за пояс топором, он тащил на спине огромное бревно. Затащив его на холм, опустил один торец в уже готовую яму, и тут всем открылось лицо, вытесанное на бревне. Усатый плосконосый Даждьбог, – бог, дающий блага, – в змеевидных руках держащий рог и серп. Всё было высечено грубо, на скорую руку, но угадать идола смог каждый. К тому же, высекать из дерева богов имели право далеко не все. Кузнецы же издревле чтились как люди посвящённые в надмирные тайны, и имели право на изображения кумиров.

Варун вновь ушёл за рощу, и князь не стал его торопить. Скоро он притащил ещё одно бревно и установил его рядом. Это был Велес.

Никто из людей Получья не брался помогать ему, на лицах читалось недоумение и праздное любопытство. Когда Варун, шатаясь от утомления, склонил голову в бочку с водой, Любор спросил у старейшины, от чего же племя не помогает и не идёт на поклон своим богам.

– А зачем? – пожал плечами Любогост, – Все видели, как богов свалили в реку обычные люди. Теперь мы увидели, что эти боги не могут за себя постоять. Так что зря он старался.

Небо заволокло, пошёл мелкий липкий дождь, и отряд был готов к отъезду. Пленницу Варун посадил позади себя на круп коня, но вышла заминка – что делать с пленником? Раненый, он хромал и оставлял за собой кровавые следы.

Тогда Варун спрыгнул с коня, схватил древлянина за волосы и потащил на холм к врытым идолам. Не дав тому опомниться, кузнец выхватил топор и всадил лезвие ему в грудь. Скользкие брёвна покрылись алым, и дождь растянул красную шапку по всему холму. Но и это не вызвало почтенного потрясения. Сверженным богам жертва не нужна, людям – тем более. Варун рыкнул, сплюнул в сторону Любогоста и поспешил обратно на коня.

Они уезжали молча.

***

Были такие, кто называл Стоянище городом, поскольку частокол острога огораживал его. Это было новое поколение селян, при которых этот частокол возводился. У старого поколения он вызвал лишь удивление – зачем-де столько сил тратить, когда пройдёт два-три лета, и надо кочевать на новое место? И там заново валить лес, жечь пни, корчевать коренья и пахать девственную землю, богатую на всходы. А потом, выпив земные соки, уходить и оттуда.