Иван Денисенко - Город в кратере

• Название: Город в кратере
• Автор: Иван Денисенко
• Жанр: Повести

Коллектив газеты, обречённой на закрытие, получает предложение – переехать в неведомый город, расположенный на севере, в кратере, чтобы продолжать работу там. Очень скоро журналисты понимают, что обрели значительно больше, чем ожидали – они получили возможность уйти. От мёртвых смыслов. От привычных действий. От навязанной и ненастоящей жизни. Потому что наступает осень, и звёздный свет серебрист, и кто-то должен развести костёр в заброшенном маяке… Нет однозначных ответов, но выход есть для каждого. Неслучайно жанр книги определен как «повесть для тех, кто совершает путь». «Город в кратере» – попытка автора найти свой выход.

---

– Это что ещё такое… – он потрогал маленькие дырочки, постучал по стене. Почесал затылок. Вздохнул. Снова постучал. Потом достал из верхнего ящика стола молоток и заново приколотил атрибуты своей власти. Они не провисели и десяти минут, причём в этот раз стена умудрилась выплюнуть гвоздики, которые зловеще просвистели над редакторской головой.

Бердин вскочил и потряс кулаками. Враг был невидим, а потому неуязвим.

К сожалению, другие участки кабинета плохо подходили для создания красного уголка. Расчёт был на то, что собеседник, сидя напротив, сможет созерцать и осознавать. Поэтому Анатолий Павлович решил проявить твёрдость и снова достал молоток.

В кабинет постучали. Бердин успел напустить задумчивость. Заглянула Саша:

– Анатолий Павлович, у вас всё в порядке?

– Да, всё хорошо. Работаю вот над планами, плюс ещё море разной документации надо изучить, договоры, отчёты, – редактор небрежно повёл рукой над столом. – Не успеваю, просто не успеваю. Зашиваюсь. У вас был ко мне вопрос?

– Нет-нет, это я так, был какой-то шум…

Девушка вознамерилась закрыть дверь, но редактор вспомнил:

– Саша, вы сегодня идёте на интервью с художником?

– Да, скоро выхожу.

– Обязательно поинтересуйтесь, с чего начался его творческий путь. У кого учился, где выставлялся, каковы дальнейшие планы. И получится хороший живой материал. Только имейте в виду, полполосы максимум. И никаких согласований. Всё, удачи.

Саша закрыла дверь – и почти сразу со стены посыпалось. Анатолий Павлович был не промах и сразу распознал ментальный конфликт. Он медленно встал, повернулся к стене и посмотрел на неё высокомерно.

– Главный здесь я, – сказал Бердин стене. – Это мой кабинет. А ты создана лишь для того, чтобы я мог повесить на тебя всё, что мне вздумается. И твоё мнение меня не интересует. Потому что ты – всего лишь стена.

Стена невыразительно молчала.

– Тебя сделали из неодушевлённых, мёртвых материалов. Возможно, когда-нибудь на тебя посмотрят с интересом лишь потому, что здесь работал я. У тебя нет своей воли, и однажды тебя снесут. Чугунная гиря, висящая на конце мощного троса, сокрушит тебя, разметает, поднимет облака пыли.

Ответа не было.

– А сейчас, – деловито подытожил Бердин, – я приколочу к тебе свои грамоты, и они будут висеть.

Он раздражённо вогнал гвоздики, развесил атрибуты своей власти и медленно, сохраняя достоинство, сел. Очередное падение не заставило себя ждать. В этот раз часы треснули и остановились, а рамочки просто распались на части. Стена злорадно молчала.

13.

– Извините, – сказал Николай старику с длинной белоснежной бородой. – Не подскажете, как пройти на улицу Кизюрина?

Старик махнул:

– Вон там свернёте и до первого перекрёстка.

Николаю предстояло найти местную старожилку и сделать о ней очерк. «Ей то ли сто двадцать, то ли двести десять, точно не помню, – пояснял Серафим в плане. – На самом деле разница невелика, после первого прожитого столетия уже не так важно, сколько там за плечами, потому что минувшее становится туманом».

За поворотом начался частный сектор. Заборы с почтовыми ящиками, скамейки у калиток, флюгеры и фонарики.

Улочка блаженно пахла ветхостью и сыростью. Клёны и тополя, склоняясь над дорогой, дарили обильную тень, редкие солнечные лучи были отчётливыми и обжигающими. Как всегда на исходе лета неистово летали и кишели насекомые, точно предчувствуя долгий сон, переходящий в смерть.

Большая лохматая собака внимательно следила за мальчиком, который старательно орудовал совочком под раскидистой ивой.

– Если зарыть куриную кость, – говорил мальчик, обращаясь к собаке, – из неё вырастет цветок, а в нём будет спящий цыплёнок.

Собака улыбалась, высунув длинный мягкий язык.

– Если будешь вести себя хорошо, – продолжал мальчик, – я научу тебя читать по крыльям бабочек. А когда наступит зима, я покажу, как надо мариновать сосульки.

Николай невесело подумал о старушке. Скорее всего, её разум блуждает в прошлом, среди воспоминаний. Наверняка у неё проблемы со зрением и со слухом, вопросы придётся кричать, а после каждого второго слова она станет терять нить и говорить не по делу, а может, и вовсе уснёт.

И ведь надо ещё как-то объяснить цель визита. Если старушка греется на солнышке, придётся кричать на всю улицу, прохожие станут прислушиваться, в окнах и калитках покажутся соседи.

– Пресса приехала! – крикнет одна хозяйка другой. Прибегут дети со сбитыми коленями и выгоревшими белёсыми волосами и станут смотреть с тупым любопытством.

Львов с раздражением повёл плечами. И увидел героиню своей публикации.

Старушка во всём чёрном сидела в тени, положив распухшие руки на палку. Казалось, она давно стала частью скамейки, пустила корни, превращаясь в дерево. Дунул ветер, взволновалась листва, и внезапный луч солнца вызолотил хрупкую паутину между палкой и туловищем – и маленького чёрного паучка.

14.

К Ивану Афанасьевичу постучали – и он сразу понял, кто это, тем более что два дня назад у него стала шелушиться кожа на ладонях. Стук был особенный, добрый и негромкий, рождённый от союза живой тёплой руки и влажного дерева.

Иван Афанасьевич на мгновение замер, а потом кинулся в прихожую и распахнул дверь. На пороге стоял Серафим. Взгляд был доброжелателен, волосы мокры: шёл дождь. Старик открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но смолчал и улыбнулся.

А потом они долго сидели в кухне, не включая света. Нагретая можжевеловая подставка и пучки высушенной мяты в углу выдыхали уходящее лето. Старик достал сухари с маком и графин с вишнёвой настойкой. Тёмно-красная жидкость побежала по чайным чашкам: стопок не было, бокалов тоже.

Преломившие хлеб и разделившие питие были спокойны и сосредоточенны, их молчание напоминало совместную молитву.

– Вот вроде бы и недолго я здесь, а кажется, столько времени прошло… – сказал наконец хозяин. – Как полагаете?

Серафим пожал плечами.

– Знаю, знаю, спрашивать бесполезно, у каждого оно по-своему… Я ещё хотел сказать о тех, кто приехал газету делать. Надо бы им помочь.

– Надо бы, – согласно повторил Серафим.

Иван Афанасьевич нахмурился.

– Хитро всё устроено, – вздохнул он. – Я, конечно, попытаюсь, если успею.

На мгновение воздух потемнел. За окном скользнула размашистая тень, кувыркнулась, взмахнув рукавами, и в пространстве остался, оседая, отпечаток бледного лица.

– Помните, вы как-то спрашивали, где бы я хотел оказаться? – спросил старик и, зная, что ответа не будет, продолжил: – Я выдумал себе озеро в горах. Представьте: высокая скала, по которой никто никогда не забирался, а на самом верху, в зубчатой каменной впадине, на подушке из синего снега – озеро, ледяное и чистое. За всё время бытия в нём отражалось только небо – облака, звёзды, метеоры. Оно особенное: ни один взгляд не касался этой воды, никакие слова не звучали над ней.

Старик встал и подошёл к окну. Метрах в пяти темнела крыша, за ней вставал ещё один дом, высокий и узкий, с грязно-серыми стенами и маленькими окошками, а далеко в дождливом пространстве темнели здания завода.

– С вами одно удовольствие разговаривать, – сказал Иван Афанасьевич. – Вы удивительно точно умеете молчать. Знаете, как это мучительно, когда отовсюду торчат лишние слова? Точно обломки арматуры в заросшем котловане…

– Мне нынче снился странный сон, – снова заговорил он. – Будто у меня в комнате трое часов. На стене, на полке, на столе. И вот смотрю на них и вижу, что первые безнадёжно отстали, вторые невероятно спешат, а третьи просто стоят. И тогда я начинаю соображать, как же узнать правильное время, и вообще – возможно ли это…

Серафим с улыбкой покачал головой, медленно встал и вышел.

Тихо щёлкнул дверной замок.

Иван Афанасьевич распахнул окно и высунулся в ливень. Пахло дождём, озоном, травой, землёй в горшке на подоконнике, морем. Пахло уходящим летом.

Непрерывное бурление воздуха и воды подтачивало город, словно стараясь сдвинуть его с насиженного места. Огромный улей цепко держался за землю пуповиной труб и проводов, корнями деревьев – и делал вид, что будет жить вечно.

15.

Едва Нина Авдотьевна переступила порог цеха, её ошеломило шумом и вспышками. Она прибавила шаг, стараясь держать диктофон поближе к Петру Андреевичу. Его речь, проходя сквозь шум, теряла связность.

– Инновационный задор… важнейшие задачи, стоящие перед и после… в третьем квартале… непрерывное обновление с целью…

Он остановился возле станка. Потёртый корпус в тускло-зелёной краске шёл масляными пятнами, резцы сверкали бессонным стальным блеском. Рабочий хмуро спустился со своего пьедестала.

– Здесь обрабатываются детали… – кричал Крылов. – Сюда они поступают после печки, а отсюда идут дальше, на механику, в соседний пролёт…