Владимир Науменко - Код Адольфа Гитлера. Апрель

• Название: Код Адольфа Гитлера. Апрель
• Автор: Владимир Науменко
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-8726-6

Апрель 1945 года. Третий рейх агонизирует, как смертельно раненный зверь, но все еще продолжает огрызаться и искать пути спасения. Доверенные лица Гиммлера и Бормана ведут сепаратные переговоры с американцами и англичанами о «почетной сдаче» в плен фашистских бонз, готовых предоставить в качестве платы за жизнь самые большие секреты Германии – в том числе и материалы по разработке атомного оружия. Однако даже первым лицам рейха невдомек, какую гениальную авантюру задумал их вождь!..

---

– Задержанный, подойди сюда!

Услыхав голос чиновника, Брук понял, что ему предстоит испытать в будущем, но, чувствуя неотвратимость судьбы, был вынужден смириться со своей печальной участью, так как о своём спасении молил всемогущего Яхве.

– Господин Брук?! – положив на место телефонную трубку, осведомился гестаповец, заполняя анкету. Грубо притянув руки подавшегося было к нему еврея к столу, он с видимым удовольствием откатал пальчики арестанта. Сам по себе это был честный семьянин, заботливый отец и муж; в службе этот чиновник был неказист, но свято блюл устав внутреннего распорядка тюремной жизни. О таких ретивых исполнителях закона в народе говорят, что ради службы и приличного довольствия они вполне могут посадить в камеру самих себя, – в общем, верная рейхсфюреру СС гвардия.

– Да, это я! – ещё не пришедший в себя от воздействия снотворного и испытывая острую боль в носу, ответил Брук. Внезапность ареста повергла его в шок, в прямом смысле растоптала его веру в жизнь, но люди в силу своей природы – такие существа, что привыкают к любой, даже из ряда вон выходящей, обстановке. В этом здании голос Брука дрожал то ли от страха, то ли от творившейся в настоящем времени сумятицы в голове. Для чиновника он был одним из миллионов, что скорбным потоком прошли через его руки. Ему было всё равно, что случится с Бруком потом, – он лишь выполнял свою работу, а за неё тоталитарное государство платило деньги и, слава богу, пока не торопилось отправлять его на фронт воевать с русскими. Пытливо всматриваясь в лицо Брука, он в резком тоне проговорил:

– Евреи! Кругом одни проклятые евреи и их пособники. И куда от них деваться? Ума не приложу. Известно ли вам, господин Брук, в чём вас подозревает гестапо? Так вот, я вам доходчиво, но объясню. Ваш арест напрямую связан с осуществлением путём репрессивных мер идей нашего фюрера. Вы знаете, что наш фюрер имел в виду, когда озвучил их?

– Откуда мне знать, господин начальник! – Брук попытался было свалять дурака, но у него это вышло как нельзя плохо. – Герр Гитлер является главой немецкого государства, ему лучше знать, что говорить немцам и миру.

Брезгливо поморщившись, словно проглотил лимон к вечернему чаю, чиновник встал с места и медленными шагами подошёл к Бруку.

– Вы еврейская свинья, Брук! – некоторое время помолчав, высказался чиновник – И попробуй мне с этим не согласиться. Понимаешь, Брук, как ни крути, но существование твоей расы грозит безопасности рейха, а это означает, что скоро отсюда ты отправишься в концлагерь. Почему? Довольно скоро этот вопрос испепелит твою плоть в крематории, но прежде чем расстаться с тобой, грязный еврей, отвечу. Во-первых, в любых ситуациях фюрер всегда прав! Своими афёрами вы дурачили фюрера и водили за нос немецкую нацию. Во-вторых, национал-социалист – пример для всех и во всём. В-третьих, да будут тебе верность и отверженность высшей заповедью. И в-четвёртых, право – это то, что полезно Германии и германскому народу. Ясно?

Смерив высокомерным взглядом Брука, который поник от безвыходного для себя положения, гестаповец после этих слов возвратился на своё служебное место. Протёр очки. Оказалось, ненапрасно. Он услышал то, что громким воплем отчаяния вырвалось из груди еврея: «За что???» В наручниках жертва расовой чистоты имела жалкий вид, и сидевший перед ним чиновник мелкого пошиба упивался своей властью бюрократа.

Помыслив, было, ответ, гестаповец тихо ухмыльнулся, но мстительно произнёс:

– Вот это тебе, дружок Моисея, растолкует мой подчинённый!

Как ошпаренный выскочив из-за стола, тюремщик громким голосом окликнул:

– Зигфрид!

В тускло освещённую комнату быстро ворвался рослый эсэсовец. В мускулистых руках он сжимал шмайссер, а на лице парня проступила звериная жестокость.

– Подвергни арестованного обычным процедурам! На вот, возьми папку, ознакомься с находящейся в ней анкетой и живо выполняй!

– Слушаюсь, гауптштурмфюрер! – исполнительно щёлкнув каблуками и одновременно положив анкету в папку, бравый эсэсман стал дулом автомата подталкивать запуганного Брука. Под строгим взглядом чиновника они покинули помещение и окунулись в атмосферу доносившихся из ряда камер криков истязуемых гестаповцами арестантов. Брук, живо представив себе эту невыносимую картину, вздрогнул. До его слуха донёсся лязг запоров в ближайшей камере. Оттуда под руки вывели заключённого. На его лице мучители не оставили живого места – всё оно было в синяках, кровоподтёках и ссадинах. Куда твердолобые конвоиры повели обитателя камеры, – в концлагерь или на гильотину, – до сознания насмерть перепуганного Брука так и не дошло.

– Боишься?! – усмехнувшийся эсэсовец, не отводя автомата со спины бредущего арестанта, проявил любопытство садиста. – В подвалах гестапо, если мы захотим, можно умереть быстро и безболезненно. Хоть ты и еврей, но за свою жизнь отдашь всё, лишь бы продлить её на пару часов. Вот и этот не исключение, кого сейчас перед твоим носом вывели. Немец. Ты понял? Не захотел на фронт, проявил трусость, прямо из отправлявшегося на Восточный фронт вагона сбежал к мамке под юбку – редчайший пример предательства рейха. Так пусть лучше теперь на его шее выплачется гильотина, чем по ней грубо саданёт сапог русского ивана.

Брук стиснул зубы, но при этом побоялся найти ответ на реплику Зигфрида, что его и выручило. Этот громила эсэсовец, что сопровождал Брука, очень не любил, когда на специально поставленный им вопрос отвечали. Если это, не дай бог, происходило, то он сразу же со всей силой бил прикладом по зубам намеченной жертвы. Вот они миновали коридор, другой, прошли в соседнее крыло. Из-за толстых серых стен солнечный свет едва пробивал себе дорогу и многим заключённым он напоминал свободу, что было вдвойне тяжело им перенести, но конвоир на то он и есть конвоир, что по инструкции он должен доставлять несчастных к месту заключения. И памятуя об этом, Зигфрид выполнил свой долг перед рейхом. Дулом шмайссера подгоняя в спину Брука, эсэсовец грубо рукой втолкнул того в комнату, сильно напоминавшую душевую.

«Неужели газовая камера?» – Брук ужаснулся своим мыслям, но, на своё счастье, ошибся.

– Раздевайся! – грубо скомандовав, эсэсовец для пущей важности угрозы наставил на еврея автомат. От окрика Зигфрида Брук спасовал и стал себя обнажать. Поскользнулся и неуклюже упал на пол, прямо под сапоги эсэсовцу.

– Возьми свою новую одежду в углу! – аккуратно подняв еврея с пола и поддерживая под мышки, конвоир освободил запястья Брука от наручников. По всему телу разлилось облегчение, но прохлаждаться Бруку запрещалось. Тюрьма – не место для отдыха. Брук, подчиняясь власти этого грустного обстоятельства, усталой походкой подошёл к одежде и безропотно облачился в арестантскую робу. Наблюдавший всё это эсэсовец сохранял на лице непринуждённую ухмылку.

«Привычка, – вторая натура», – подумалось Бруку. Еврей понимал, что тут он далеко не первый, кого этот самодовольный истязатель принудительно сопровождал сюда. «В последний путь?» На этот вопрос очень скоро ответ Бруку должна была дать судьба, как он считал, записанная на небесах.

– Любишь фотографироваться, еврей?! – с издёвкой в голосе, насмешливо полюбопытствовал Зигфрид, самодовольно защёлкнув на кистях рук Брука наручники. – Пошли!

Они тронулись в путь, неизвестно какой.

– Да, еврей! Не следовало бы тебе сюда попадать! – упрекнул Брука конвоир, далее продолжив свою мысль: – Залёг бы себе на дно, а там, смотришь, и иван с джоном и с сэмом придут, возьмут и спасут твою жалкую и жадную до народного добра душу.

Брук в ответ промолчал, и правильно сделал. У ёрничавшего над ним эсэсовца так и не возник повод настучать еврею по зубам. Хорошо ли, плохо ли, но время шло. И вот Брук, в наручниках, благополучно дошёл до третьего крыла. Оно освещалось ярким светом. «Наверное, так решила администрация тюрьмы, чтобы заключённые не сбежали», – заметив это про себя, Брук на секунду отвлёкся и за этот малейший проступок получил от Зигфрида коленом под зад. Обходительность редко посещала Зигфрида в его работе. Здесь он устанавливал собственные правила, но он мог быть спокоен, что востребован в тылу, а не на фронте и за самовольные действия его не накажут. Невесть откуда возник фотограф. Он усадил арестанта на грубо сколоченный табурет и после недолгого колдовства с фотообъективом запечатлел Брука в профиль и в фас.

– Всё, снимок готов! – взглянув на охранника, сказал фотограф. – Можешь его уводить.

– Куда он от меня денется, еврей паршивый! – убеждённо обронил Зигфрид. – Чего сидишь? Глухой? Я быстро тебе прочищу уши. Давай, давай! Вставай и пошёл вон!

И опять Зигфрид повёл Брука по знакомому длинному коридору тюрьмы Плётцензее, где по пути не обошлось без насмешек и издевательств. И вскоре они оба оказались у камеры, остановившись у металлической двери.