Анна Берзер - Слушали - постановили

• Название: Слушали - постановили
• Автор: Анна Берзер
• Жанр: Публицистика

---

Тема Сталинграда дорога нам, и можно было бы только приветствовать писателя, если бы он написал правдивое, честное произведение. И в данном случае я целиком присоединяюсь к оценке Александра Александровича Фадеева, соответствующих органов печати и к выступлению товарища Львовой. Несомненно, что Василий Гроссман написал порочное произведение.

Против этого произведения восстала сейчас вся страна. Достаточно поговорить и спросить любого сержанта-пограничника, что он думает об этом романе. Об этом всюду говорят.

Показателен и другой факт. Почему Василий Гроссман, член правления ССП, не явился сюда? Разве у него не хватает для этого силы, воли и мужества? Мы видим здесь Казакевича, который честно пришел и выслушал нас, и мне нравится то, что он сидит спокойно, не подавая никаких реплик. А Василия Гроссмана здесь нет. Что это - упорство? Или у него есть какие-то "тылы", которые поддерживают его в трудную минуту? *. Мы должны пригласить члена Правления товарища Гроссмана и сказать ему все это (я не знаю, может быть, он болен или, может быть, ему не сообщили). Во всяком случае, разговор с автором необходим, так как его роман превратился в серьезное явление.

Александр Александрович Фадеев правильно здесь отмечал тенденцию восхищения отдельными страницами. Такая вещь произошла и с Казакевичем, когда мы слышали разговоры: "Идеи, правда, здесь нет, но как здорово написано!" И этот ход, который сделан с романом Гроссмана, он нашел отклик и в Ленинграде, где, как нам рассказывают, также люди ходили с хоругвями. Это наводит на странную мысль, что во всем этом деле есть какая-то организация **. Товарищ Николаева сказала, что она подчинялась групповым соображениям, что делила писателей на "своих" и "чужих", что у нее были какие-то "они". Может быть, спросить ее - кто это? Меня лично это дело взволновало, и хотелось бы, чтобы она сказала, кто такие эти "свои" и "чужие", что это за групповщина?

* С большим знанием дела, выворачивая это слово "диверсия" (от диверсантов на границе до диверсанта в Сталинграде), он наполняет его зловещим, вредительским, сталинским смыслом... Как будто Гроссман уже находится в бериевском застенке... И Первенцев допрашивает его именно там... Особенно после его вопроса о том, какие у Гроссмана есть тылы.

** Вот появилась и целая "организация". И бедный Первенцев так "взволнован"... Агентура Гроссмана, как он только что выяснил, раскинулась по всей стране.

И последнее. Я слышал выступление товарища Твардовского. Мне показалось это выступление искренним, хотя, может быть, формулировки были не такие, как полагалось бы, но надо учесть, что он выступал уже много на различных собраниях и ему, может быть, просто надоело говорить. Но я хотел бы принципиально возразить против одного тезиса.

Александр Твардовский сказал, что он молодой редактор. Да, он молодой редактор, и он мог ошибиться в Гроссмане, но у него есть опытный помощник и умелый - Тарасенков. Когда Гроссман издавал "пифагорейцев", ему помогал Тарасенков... Тарасенков, который в присутствии нас, сидя в комнате товарища Фадеева, когда зашел разговор о Гроссмане, сказал: "Об этом человеке я не могу говорить сидя, я должен сказать о нем стоя".

Нам всем очень жаль нашего любимого большого поэта Твардовского, что он попал в эту кашу. Но мне хотелось, чтобы поручить Твардовскому проверить кадры "Нового мира", кто там всем этим занимается. Очевидно, там есть люди, которым выгодно запускать такие шурупы. Мы могли бы писать романы, стихи, драмы, а мы занимаемся всеми этими делами. Мы занимались Гурвичем целую неделю, а теперь занимаемся Гроссманом.

Я думаю, что Президиуму надо решить очень многие вопросы, и прежде всего поставить вопрос о моральной диверсии против писателей и всей нашей литературы *.

* Хочется сказать о встающем с этих страниц образе писателя Василия Гроссмана - главном положительном герое этой трагедии. Он не пришел... Не выступил... Не отказался от себя... От своего романа... Наперекор всем законам, канонам, травле, угрозам, уговорам и приказам... Наперекор стоящей за его спиной расправе, аресту и тюрьме.

Тов. КАРАВАЕВА:

Выступление "Правды" и журнала "Коммунист" еще лишний раз напоминает Союзу писателей о том, как сердечно заботится партия, чтобы наша советская литература шла вперед к коммунизму на уровне с самыми высокими идеями нашего века, чтобы она не ошибалась, чтобы она работала без просчетов. Ведь в самом деле, идет вопрос о том, как мы строим литературу коммунизма. Стройки коммунизма вот уже вступают в строй, они смотрят нам в глаза уже новыми

жизненными отношениями, новыми великими завоеваниями всенародного труда. Как же мы, советские литераторы, должны на все это ответить?

Сейчас обидно заниматься такими историями, как история с романом Гроссмана, особенно в такие дни, дни незабываемой потери, какие мы сейчас переживаем. И вот в эти дни хочется на будущее заручиться какими-то организационными, моральными и творческими мероприятиями, чтобы все-таки работать без просчета.

Я хочу еще сказать, что нам очень помог сейчас, в эти тяжелые дни потери, тот глубокий анализ, который дал Александр Александрович нашей литературной обстановке и нашим идейным литературным ошибкам, той бдительности, которой мы должны обладать, и той идейной требовательности, которую мы должны предъявлять нашей литературе.

А вот тут сразу в этом романе что-то не то. Если взять хотя бы обстановку, в которой выходил этот роман в жизнь. Ведь три года шли разговоры об этом романе. Я не принадлежу к числу поклонников этого романа, я им не восторгалась, но я спокойно проголосовала за него, думая, что здесь есть отдельные неудачи, но тема святая - о Сталинграде, романом занимались три года уважаемые товарищи, и это оказывало влияние на людей. И это спокойное состояние было не только в Союзе писателей. Я обнаружила в новом издании Большой Советской Энциклопедии в томе 13 такую строку о Василии Гроссмане, что в 1946 году он написал ошибочную с вредной философией пьесу, а дальше идут слова, что "в послевоенные годы писатель работал над романом о героической обороне Сталинграда, отрывки из которого печатались в журнале". Так заканчивается статья в БСЭ. И у всех была уверенность, что этот роман - это какой-то гигант. Это людей очень успокаивало, и я также принадлежу к числу людей, которые спокойно отнеслись к этому произведению...

Словом, это спокойное ожидание, что это чудо, которое готовится в советской литературе, оно действовало. Я спокойно проголосовала, потому что это большое ожидание действовало. Вот, мне кажется, урок на будущее. Если со скрипом что-то проходит, если появляются сигналы против этого произведения, давайте задумаемся над этим.

Мне очень нравится статья Бубеннова, последовательная, страстная. Но мне кажется, если бы это обращение было в секцию прозаиков, то там было бы живое движение воды. Так что в будущем, если произведение долго не может войти в жизнь, если сигналы идут против этого произведения, надо задуматься. Оказывается, сигналы были, значит, надо было над этим задуматься...

Так вот, чтобы у нас действительно не было просчетов, чтобы мы работали хорошо, надо, чтобы вся наша машина, чтобы каждый винтик - большой и маленький - работал, вертелся.

Тов. КАЗАКЕВИЧ:

Товарищи, я могу сказать, что та критика, которая была в мой адрес вчера на нашем собрании и сегодня, была товарищеской критикой и я ее приемлю, как товарищескую критику, которую я продумаю придирчиво по отношению к себе.

Я не могу сейчас развернуто говорить о своих ошибках - все это обсуждение случилось за последние два дня, и мне трудно мотивированно сказать об этом что-либо. На секции прозы при более широком обсуждении я смогу сказать об этом развернуто. А сейчас могу только сказать, что критику я приемлю, сделаю из нее все выводы, - может быть, для этой вещи, а может быть, и для будущих вещей, которые я пишу и буду писать.

Это то, что я могу сказать сейчас.

Из заключительного слова А. А. ФАДЕЕВА:

Товарищи! Я считаю, что обсуждение, которое произошло, принесло несомненную пользу. Оно было содержательным и звучало так, что члены Президиума и наш актив правильно поняли все вопросы, и по существу мне особенно полемизировать не с кем.

Товарищи с различных сторон разбирали вопросы, которые я поставил, и с этой точки зрения от меня ничего не требуется в заключительном слове. Хочу остановиться только на нескольких моментах.

Когда был перерыв, мы разговорились с товарищем Грибачевым, и он сказал: "Я согласен с твоим выступлением, но обычно, когда ставился вопрос об опасности, говорилось - какая же опасность является главной". Он, правда, сказал, что время изменилось и идейные течения, которые выступают против нас, они смыкаются. Действительно, "новорапповское" течение может считаться "левым", но вы знаете, что "левые" новорапповцы смыкаются с "правым" Гурвичем. Так что здесь ставить так вопрос нельзя. А главная опасность - это та, с которой перестают бороться, - говорил нам товарищ Сталин.