Лазарь Соколовский - Подмалевки

• Название: Подмалевки
• Автор: Лазарь Соколовский
• Жанр: Поэзия

Вливаясь в общий поток искусства, каждый художник пытается передать свое видение развернувшейся перед ним панорамы мира. Но как бы он ни старался, цельной картины не получается, так… как бы случайные подмалевки, в которых, однако, иногда прорезываются и какой-то смысл, и какие-то наметки дальнейших путей. Вероятно, это и есть то, что автор хотел бы донести до читателя, если он остановится перед несовершенными набросками без привычной суеты и спешки.

---

3

Ты смотришь на пейзаж с той стороны,
я – с этой. Словно братья перед фронтом
в Гражданской, так мы разъединены
лишь им или пунктиром горизонта.

По вертикали ж занавес меж нас,
где я на сцене – ты в глубинах зала,
а море, лес – случайный пересказ
художника, картонные лекала

картинок мира, чтобы без конца
мелькать в раскрасках хрупких декораций,
где мне не видно твоего лица
и голоса не слышно… Может статься,

найдет наш режиссер такой прием,
чтобы банальность сгинула к финалу:
спектакль кончится, а мы с тобой вдвоем
в одном пейзаже поплывем, сначала

не знающие, как с разрывом лет
вернуться к прежней общности понятий.
Ты столько там прошел, и этот след
неизгладим… Но уж почти не братья,

как в юности, когда отчуждены
годами поисков – тогда всего двумя лишь,
нащупаем тропу, где мы должны
признать, увы: ни на кого не свалишь —

не вышли в мастера… И каково
подсчитывать итог! Сказать неловко:
все, что писалось слету до то-го,
что думалось, – скорее подмалевки,
так, черновой подстертый карандаш…
Но как оглянешься – одно и было средство
осуществиться, вылившись в пейзаж,
что распростерся с нами по соседству.

Вторичный эпос

1

Тянет на эпос заброшенный… Что ж, подошло
время возвратное: снова случился на грани
дерзкого вызова, будто бы чье-то крыло
лишь прикоснулось слегка – повело на скитанья.

Фауст, мальчишка упрямый, не лучше ль, присев,
пересмотреть двойником обжитые страницы,
чем с Мефистофелем в трагикосмический блеф
поисков смысла в абсурде? Что сможет случиться

в хаосе – ясно: любовь промелькнет в унисон
с юностью купленной, долго б ее и не вынес —
сад соловьиный! Не разумом схватим урон —
сердце защемит… Какими бы ни были, вы не

полые боги – страстишки преследуют нас,
если же спутник такой темпераментный – вдвое!
Душу растратить до смерти, забыв про наказ:
не увлекаться… Куда заведет ретивое!

Разве мгновенье обещанным сдуру: пора
дальше и дальше – замена?.. Незнание шире
выданных глазу пространств, где наука – игра
детства ли, зрелости, старости, смерти. Четыре
есть временных протяженностей и ни черта
больше. Какие куличики сварят реторты
в тесной теории, даже когда пустота,
вроде, заполнена, пусть не без помощи черта?

Тот, что с ним спорил, не прав ли: буди – не буди,
тропка твоя поневоле дотянет до выси,
пусть искушенья, которых еще впереди…
стянут куда-то? Но только природы держись и

пей из нее лишь – возможно, тогда обретешь
силы живое принять, о себе забывая
в бешеной гонке надуманной. Прочее – ложь,
вроде награды за поиски крашеным раем.

Разве не тот испытующий гонит, что Сам
в волнах бытийного моря достичь сердцевины
тайного промысла тщится? По этим местам
слепо блуждать, погружаясь в не наши глубины,

где за печатями манит, за всеми семью,
тяга – хоть как-то избыть поднебесную смуту,
где сквозь абсурд Маргарита мятежность твою
судьям несет, что когда-то не тем ли маршрутом?..

2

Было бы проще: в деревьях затерянный дом,
старая теткина дача на ближней Казанке —
будто бы детство мелькнуло за мутным окном,
или вторичная память играет в обманку.

Редкие крепкие сосны, сухая хвоя
Снизу, кругами, скрывающий тайны подлесок
ближней окраины… Если бы воля твоя —
в этих границах остаться, органная месса

перетянула бы проклятую суету
мысли, еще не созревшей, но мчащейся прочь уж,
только набухнет, в грызню социальную, ту,
что в оправданье неверности высшему прочим.

Как же тебя затащил в эту музыку бес?
ты что пытался озвучить на рухляди старой? —
всех осчастливить, собой расплатившись… А лес
так и стоит, как стоял, хоть и вовсе без пары —

без Самого и посланника, с кем договор
наобещал о-го-го… на поверку же хрупким
сном оказался. Куда там! Серебряный Бор
если бы нам удержать от бандитской порубки,

Остров Лосиный сберечь бы от шустрых деляг,
дьявольский Брокен кремлевский хоть как-то приструнив…
Вовсе не сказки: за лесом уж новый ГУЛАГ,
есть развернуться где буйной совковой Фортуне.

Вновь ни вперед, ни назад, как бывало, с трудом
лишь сосчитать корабли, обложившие Трою,
да за колючкой бараки… Построил бы дом
в немолодом сосняке, где подруга удвоит
пыл не геройский – лирический. Если ж нужда
вынудит перелистать вековые страницы,
то на иной, что попроще дорожке, куда
был бы заброшен не делателем – летописцем.

Все объективней: не гнать поперек лошадей
вскачь по прошедшим когда-то и будущим далям —
что сохранится под будничной сутолкой дней…
Но не промчись мимо главных, не книжных деталей:

там, где любовь, и лукавый бессилен, хотя
вцепится крепко, едва протянуть ему палец…
Эпос по сути вторичен – ужели шутя
в этом потоке нас выкупал веймарский старец?

3

Эпос катил не спеша, отдаляясь строкой
от промелькнувших событий, что были не хуже
нынешних, видимо. Что же мы чести такой
не удостоились как-то, утешившись вчуже

малыми формами, где, подмастерье, итог
хилый тебе подбивать, оставаясь в сторонке
от роковых передряг. Почему-то в песок
наши поделки уходят, забыв похоронки.

В прошлом отечества черных канунов не счесть,
да и теперь не сказать, что намного светлее —
та же в учебники валит придворная лесть,
те же витии рыгают церковным елеем.
Разве трагедии века не стоят пера
пусть безымянных аэдов, что, выйдя из гущи
их породивших народов, смогли б из нутра
душу живую вдохнуть в омертвевшую сущность?

Нет, не сложить «Илиады», и даже Роланд
с кличем «Аой!» не прорвется сквозь полчища мавров,
хоть в 41-м вставал молодой лейтенант
перед фашистской броней, чтоб ответить за лавры

трусов в лампасах. Катарсис, грохочут валы:
море насилья не стерпит, как эпос! – куда мне
от озорного соблазна к познанью уплыть,
даже когда эту мощь разбивает о камни?

Хаос бушует… Сыскать приложения сил,
чтоб захватили тебя без расчисленной меры
кем-то, пускай сатана бы любой предложил
все испытать за мещанскую, сытую серость…

Домик в березках… – ну, нет уж! сменить полюса
истин привычных, готовых до смерти затискать!
Гениев грешных из рая гремят голоса:
а не пора ли в дорогу? Ну, где там расписка!

4

Вот неуемная прорва – не валится стих
в яму конца, что уже приготовлена, вроде,
эпос несет его дальше, во время глухих:
та же толпа ждет не этих – попсовых мелодий.
Видимо, перетерпеть нам и этот ледник,
гон перманентный, что снова сметет динозавров,
чтобы из хаоса звук музыкальный возник
в землях атлантов, в расщелинах горного Тавра,

почва нальется под осень – родится поэт,
что воссоздаст для потомков живые картины.
Эпос хотя и вторичен – истории нет,
коли умрет… память Трои не скрасят руины.

Лишь понесется по миру биенье струны,
самой высокой, с богами чтоб спорить на равных
в тех же сраженьях абсурдных – тогда со стены
запричитает опять о судьбе Ярославна.

Эпос есть со-бытие, потому родником,
словно кипящая жизнь, и течет нескончаем,
крохи познанья не валятся нам прямиком —
мы со-творцы, отдаем по чуть-чуть, принимая.

Ассоциация (концерт Р. Шумана для скрипки с оркестром)

Гидону Кремеру

Как будто тот же рыцарь проскакал,
что из застенка разбудить стремится
мир, спящий на ходу, где зал – не зал,
прискорбная больница – не больница.

Собратья по искусству на краю,
где до безумья так легко скатиться,
прощупывают музыку свою
по чуть живую сторону границы,

где разум отступал от норм, уже
не различимых на таком излете,
облатки нот отпали, и душе
теперь звучать одной, совсем без плоти,

как будто скрипка вырвалась из рук,
смычок за ней, касаясь струн едва лишь,
и звук в те выси полетел, где звук
неразделим на мелкие детали —

сноп света, да такой, что не объять
ничьими, даже ангелов крылами.
Лети! не истощайся! – и, как знать,
вдруг небо распахнется перед нами,

а там… Оркестр выдохнул, без сил
скрипач застыл: вот-вот – и рухнет зданье!..
Ах, слишком высоко опять … – решил
и растворился в сдвинутом сознанье.

Мы разошлись в ночную кутерьму
своих домов, где столь же одиноки
по сути, но давно чужды тому,
что вырывалось за земные сроки.

А рыцарь не сдавался, пусть слегка
и поскучнел под бременем таланта,
упрямо, взор вперив под облака,
гнал по раскисшим тропам Росинанта.

Свет без пламени