Андрей Буровский - Гений места, рождающий гениев. Петербург как социоприродный феномен

• Название: Гений места, рождающий гениев. Петербург как социоприродный феномен
• Автор: Андрей Буровский
• Жанр: Публицистика

В Петербурге становится реальным то, что в любом другом месте покажется невероятным.

Наводнение – бытовое явление. Северное сияние – почти каждую зиму, как и дождь в новогоднюю ночь. Даже появление привидения не очень удивляет. Петербуржцев скорее удивит отсутствие чудес.

Петербург можно любить или не любить. Но мало кому удавалось игнорировать город. Равнодушных к Петербургу почти нет; лишь единицы смогли прикоснуться к нему и продолжать жить так, словно встречи не произошло.

В Петербурге постоянно что‑то происходит в самых разных областях культуры. Он будит воображение, заставляет быстрее думать. Петербург – родина огромного количества инноваций и в России, и во всей Европе. Здесь были созданы теории, определяющие современную научную картину мира, здесь совершены научно-технические открытия и разработки, лежащие в основе современной цивилизации. Все это стало возможным благодаря уникальным качествам Петербурга как месторазвития – единства социально-исторической среды и занимаемой ею территории.

Эта книга – о том, почему наш город именно такой, а не иной, и как он формирует людей.

---

Вероятно, это фантастическое невежество стало одной из причин, погубивших армию Наполеона в 1812 году. Известно, что незадолго до переговоров в Тильзите в 1811 году Наполеон посылал в Китай дипломатическую миссию: попытаться заключить с Китаем союз против России. Логично: если китайский император может двинуть войска на Москву прямо от Челябинска и Оренбурга, то почему бы и нет? Остается сожалеть, что Наполеон не собирался заключить такой же союз с монгольским ханом, монархом Великой Татарии, – ведь она тоже показана на картах, опубликованных в энциклопедии.

Одну из карт, где за Уралом сразу начинался Китай, обнаружена в материалах походной канцелярии начальника штаба Великой Армии Бертье. Русские редакторы советского времени отказались публиковать эту карту.

Кто такие ученые сегодня?

При встречах британских ученых, позже организовавших Королевское научное общество, выяснилось: из 300 ученых джентльменов 298 имеют собственные средства. Для одного небогатого джентльмена остальные 298 устроили складчину, и он до конца своих дней жил на эту пенсию. Еще одного коллега взял к себе в имение в библиотекари. Взявшего звали Френсис Бэкон. Библиотекаря – Томас Гоббс. Два знаменитых философа.

Сегодня все наоборот: редкий ученый имеет свои частные источники существования. С одной стороны, это хорошо: наука перестала быть занятием богатых людей. С другой, очень плохо: наукой стало можно зарабатывать.

В XIX веке ученых и вузов было мало. Стать профессором – значило сделать серьезную карьеру. Это значило вдумчиво преподавать для небольшого числа студентов, быть материально обеспеченным и занимать высокое положение в обществе. Этакий «младший брат» аристократии.

Ученый в наше время – это преподаватель, сотрудник академического или отраслевого института. То есть чиновник. Это уже не ученый, строго говоря, а научный сотрудник – разницу не так трудно понять. Научных сотрудников немало, их деятельность не особенно элитна. Студентов множество, для них действует своего рода «производство дипломов».

Возникла система государственных или государственно-частных учреждений – каждое со своим бюджетом, штатным расписанием, своей бухгалтерией, отделом кадров и начальством. Работая в таком учреждении, ученый зависит от зарплаты. Работая в системе, ученый поневоле принимает правила жизни в системе. Становится научным сотрудником.

Научный сотрудник зависит и от начальства, и от уважаемых коллег. Всякий знающий человек вам подтвердит, что лучше бы зависел от начальства… У начальника еще могут появляться зачатки совести, а у «коллектива» – никогда.

Коллектив не имеет ни совести, ни стыда, ни чести, ни представления о приличиях. Тем более коллектив не знает стремления к истине и вкуса к научным исследованиям. Коллектив имеет интересы. Коллектив знает, как их защищать.

Коллектив отстаивает не истину, а свои корпоративные интересы. Если научный работник хочет есть (а он хочет) и притом не умеет зарабатывать на жизнь по-другому, кроме как научной работой (а он не умеет) – ему приходится входить в какие-то кланы, сообщества, междусобойчики. Находясь в них, он добывает и делит деньги, а потом на них еще и обедает. Но и корпоративной дисциплиной повязан.

Пресловутая советская наука конца 1980-х – это система, в которой из 600–800 сотрудников Академического института работали 30–80. Остальные «гордились общественным строем» и ролью интеллигенции в мировой истории.

С 1953 по 1989 в СССР выросло три поколения научных работников, которые могли получать зарплату заметно выше средней. И притом почти ничего или вовсе ничего не делать.

Но именно эти васисуалии лоханкины2голосовали на ученых советах и при защите диссертаций. Они могли решать, кому давать ученые степени, должности и средства для исследований. Разумеется, крупные личности их раздражали еще больше, чем крупные темы исследований.

Там, где нет необходимости выдавать результат, творческим личностям душно. Где нет возможности заработать, процветает мироедство.

Фактически после Первой мировой войны в Европе и к 1990-м годам в России в официальной науке остались люди четырех типов:

1. Успешные мироеды, сумевшие успешно возглавить иерархическую систему и живущие за счет более талантливых, но зависимых от них коллег.

2. Люди умные, но слабые и пассивные. Они боятся делать собственную судьбу, и потому за их счет паразитируют мироеды.

3. Люди старших поколений, которым просто поздно бежать. Доживатели.

4. Неудачники, которые сваливаются в науку как на всякое другое дно жизни.

Официальную науку представляют мироеды. В темных костюмах и при галстуках, они масляно улыбаются с экранов телевизоров и требуют от имени корпорации, чтобы все общество:

• приняло научную мифологию, включая бредовые идеи Мирабо и подделки Геккеля и Гора;

• признало современных ученых наследниками Аристотеля, Геккеля, Дарвина и Мирабо, считало бы их носителями истины в последней инстанции и соответственно оплачивало их труды.

Фундаментальная наука все меньше и меньше дает. Чиновники выделяют все меньше средств. Эти средства жадно расхищаются мироедами, возглавляющими корпорацию… На саму науку как таковую попросту не остается. Наука все меньше объясняет мир, в котором мы живем, занимаясь мелкими частными исследованиями. Наука все больше зависит от частных и корпоративных подачек, красиво именуемых грантами. Естественно, она все меньше интересует общество. Тем более, выдают результат общественности опять же мироеды от науки. Кому нужны прилизанные глупые чиновники?

«Священная корова» и кормилица

Фразу «для одних наука – дойная корова, а для других – богиня», молва приписывает Генриху Гейне. Сказать по правде, я мало его читал, но в том, что успел прочесть, этих слов не нашел. Саму же исходную идею нахожу просто бредовой, потому что обожествляют именно дойных коров. Тех, что приносят пищу: вкусное парное молоко.

То, что кормит, то и обожествляется. Крестьянин поклоняется земле и корове, что ничуть не мешает ему пахать и доить. Он и поклоняется именно тому, что требует его трудовых усилий, но в награду дает хлеб и молоко. Точно так же ученый поклоняется науке, почитает науку, любит науку. Что нимало не мешает ему этой наукой заниматься: собирать факты, обобщать их, проверять, строить гипотезы и теории. И сегодня рождаются новые концепции – масштаба теорий Коперника и Фридмана. Но какое отношение к ним имеют 99 % научных работников?! Современный научный работник подобными глупостями не занимается.

У лабораторий и кафедр есть плановые темы исследования. Уважаемые коллеги и заняты решением частных вопросов этих плановых тем. Они пишут статьи и читают доклады под сомнительными названиями. Появилось даже такое обидное слово: мелкотемье.

Современная официальная наука поклоняется корове, которая давно издохла от неумелого выпаса и скверного корма. Институты современной официальной науки и в России, и за рубежом – это поклонение корове, которая была, но которой уже нет. Уважаемые коллеги даже не смогли снять с нее шкуру – потому что руки у них растут из того же места, в котором располагаются их умственные способности. А использовать тушу дохлой коровы для привады они тоже не могут, потому что волков и медведей боятся еще больше, чем своих жен и начальников. Если сотрудники любого сектора или отдела современного академического института увидят поблизости волка – придется их лечить от заикания.

Всякий умеющий работать в науке для этого общества опасен уже как заведомо успешный конкурент. Отношение к нему, к этому непонятному человеку, примерно как к пришельцу из иных миров или иных времен. К призраку того самого древнего ария, который обожествлял коров, но притом умел обращаться с живыми коровами и извлекать из них пользу. Для отторжения тех, кто не входит в их сообщество, научными работниками применяется ритуал изгнания злых духов. Сообщают с умным видом:

– Это ненаучно!

Так жрецы «истории КПСС» или «научного коммунизма» говорили недавно – о теории Гумилева, например, – с таким же точно выражением:

– Это не исторический материализм!

Научные работники искренне удивляются, что никто не боится их погремушек и шариков из жеваной бумаги. Кого только не объявляли «не ученым»! На тех, кто умеет пасти коров, доить молоко и делать из него сыр, официальные ученые очень сердятся и стараются их всячески пугать.

Несколько лет назад один уважаемый коллега «пригрозил» мне, что если я буду и дальше писать свои ужасные книги, три с половиной уважаемых коллеги проведут ученый совет и на нем меня сурово осудят. Даже в высшую инстанцию, в головной институт бумагу напишут.

Обижать юродов нехорошо, но ведь и ученые тоже люди. Я смеялся до икоты, утирая слезы со щек, а уважаемый коллега тоненько визжал и стукал себя кулачками в грудь, как сексуально озабоченная макака.