Максим Карт - Тревожные видения. Роман

• Название: Тревожные видения. Роман
• Автор: Максим Карт
• Жанр: Триллер

Она разочарована в жизни после смерти матери, а он сжигает себя в непрестанном угаре. Они хотят любить, но их разлучают. Чтобы встретиться вновь, им нужно познать первородный страх. Он загоняет их в дебри безумия, откуда выбраться кажется невозможным… Психологический триллер о преодолении самого себя.

---

Так и уходят доброжелатели без доставленного страждущему глотка счастья. Но только не она! Сегодня ей нужна любовь.

Она повторила настойчиво:

– Гулять пойдём?

– Куда?

Неловкая тишина повисла между ними. Его глаза вернулись в прежние размеры: в них опять появилось желание жить, которое не позволяло ему разрушаться изнутри. Что бы он делал без неё? А она?

– Мне всё равно, – ответила Юля.

Пройтись, поговорить о пустяках, подышать зимним воздухом.

– Собственно… – протянул он. – Есть одно местечко, довольно интересное. – Он ткнул в неё пальцем, но одёрнул руку, вовремя разглядев в своём жесте глупость. – Я сейчас.

Дверь захлопнулась, Юля вздрогнула.

В ожидании она вспомнила далёкое утро, морозное и солнечное: ночью выпал глубокий снег, радостный отец колдовал возле чёрного от копоти мангала, пытаясь поджечь толстые вишнёвые ветки, он привёз их с дачи специально для шашлыка, мама стояла рядом и смотрела на своего мужчину жадно, он – её и ничей больше, запах слегка подгоревшей курятины, никогда не готовили свинину, папа не любил, он насаживал небольшие куски мяса на острые ивовые палочки и жарил, оно всегда пригорало, но тем не портился его особый вкус, ведь делалось своими руками, а потом пили красное сухое вино, домашнее, жили…

Две каменные глыбы нависали над журчащим ручьём: ни души – только природное одиночество купающихся в тишине валунов, и вонь – запах залежалого человеческого дерьма – разрывала ноздри. Он – ответвление городской канализации – отделялся от материнского русла и тёк по тротуарам, дорогам и автомобильным стоянкам, мимо кирпичных гаражей, по укрытым снегом окраинным полям в бесконечность. Он не замерзал зимой.

Они грели камни, попивая без дрожи кислое вино из горлышка бутылки, – сидели. Их мысли блуждали в далях, они молчали, медленно пьянея, и наблюдали за перекатами коричневых вод. Юле нравилась эта урбанистическая клоака с её непохожестью на те уголки природы, где всегда уютно.

– Что ты знаешь о смерти? – робко спросила.

Он даже не вздрогнул.

– О смерти? Зачем о ней разговаривать? Я пока не собираюсь умирать.

– Да нет же, – улыбнулась она. – Ты бы смог убить человека?

Он ответил без промедления:

– Конечно! Если б приспичило. Можно пойти даже на убийство, чтобы выжить.

– А как же совесть? – нахмурилась Юля. – Тебя бы потом загрызла совесть!

Теперь пришла его очередь улыбаться:

– А я бы в запил. Ха! На исповедь к попу точно не пошёл бы! Время лечит – всё забывается постепенно.

– Ты прав.

– В чём? Конец жизни неизбежен. Смерть слепа! Она как тень – всегда за твоей спиной. Она может достать любого.

– Саша, а тебе женщины нравятся?

– Кому они не нравятся? Я ж не пидор.

– А у тебя есть кто-нибудь? – спросила Юля.

– Нет, да и не нужно мне никого. А у тебя?

– Тоже нету.

Тут обязательно должно было последовать «давай дружить», но не пошло, разговор расклеился. Осталось только допить вино в тоске. Думали о неизбежном: пора уходить отсюда.

9

В Б-ске не было католической церкви, поэтому Юлю в младенчестве покрестила бабушка, в домашних условиях. После такого свойского обряда девочка считалась полноценной католичкой и могла без зазрения совести носить крестик. Но выросла деваха и сняла с шеи серебряную безделушку, раз и навсегда покончив с религиозной показухой: Бога надобно носить в душе, а не знаки-идолы – на шее. Обычно она питала к хозяину небес лёгкое подозрение: для неё он был лишь обителью вымаливаемой удачи в тяжёлые времена кризисов, если ничто уже не помогало, а в отсутствии потрясений божественного и вовсе не существовало для Юли, и тогда она старалась не вспоминать о нём до следующей душевной бури. Её вера лоснилась простотой и правильным отношением к бытию, таким же, как и у остальных смертных, не обременённых идолопоклонством и любящих безоблачное небо над головой.

Перед ней стоял храм, сверкая позолоченными куполами, – церковь, которая обязательно должна носить имя какого-нибудь святого. Но и без знания его позволительно войти в неё и открыться человеку, обязательно ему, а не иконе, которая не поймёт, даже если на ней и запечатлён светлый образ; однако смертный не имеет права отпустить грех. Юля нуждалась и в жалости, и в самой грязной ругани. Если полиции сдаться, то поругают и накажут, но… не то: правосудие человеческое – не божье, оно заставляет думать о некоторых людях лучше, чем они есть на самом деле, или хуже существующего, а церковь с исповедью излечивает душу и помогает забыть вкус дерьма. Юля боялась открыть тяжёлую дверь – подойти к божьему человеку и рассказать ему правду: не потому боялась, что раскроется её тайна, а от незнания ритуалов. Порядок свят. Нарушить его не представлялось возможным и виделось страшным. Не беспокоило её и то, что церковь православная – разницы Юля не чувствовала, никогда не замечала и не задумывалась о ней.

– Хотите войти? – пролилось песней.

Юля медленно оглянулась – а так не хотелось отвлекаться от созерцания величия духа. За её спиной стоял молодой человек в подризнике: он носил очки с тонкой оправой, редкая рыжая борода не портила его лица. Он улыбнулся. Она поплыла в растерянности: залилась краской с головы до пят и поперхнулась накатившимися эмоциями. Легко отворив массивную дверь, священник отступил в сторону, приглашая Юлю войти. Она подчинилась ему, зардевшись от смущения. И он ушёл. Почему не остановила его? Схватить бы за руку да выпалить всё махом… И – бежать, сгорая от стыда. Как вести себя теперь? Её взгляд блуждал по иконам, обрамлённым старым металлом, библейским росписям на стенах и свечкам, горящим ещё и потухшим давно. Она подошла к ним. Взяв кривой огарок, зажгла. Поставила. Воск расплавился и потёк по телу свечи. Иной мир, скрытый позолотой куполов и древностью икон, заворожил – мир божественных тайн, он спасёт. Мысли вернули её в ночь убийства. Зачем взяла в руки пистолет? Не понимала до сих пор, но надеялась докопаться до истины – хотела верить, что происшедшее есть правда и закон. Она пожалела вдруг, что пришла сюда. Для чего? Кому интересны её проблемы? Кто захочет открыть в ней грешницу? Если и примет Бог в райскую семейку ангелов, помиловав, то другие втопчут в грязь и заплюют. Она оглянулась на закрытую дверь: быстрее уйти! Воля манила. Жалкие мыслишки о покаянии – выбросить и забыть! Ведь живут же некоторые с клеймом на душе долго и счастливо! Нельзя надеяться на других. Юля повернулась лицом к двери, очень довольная принятым решением… Наперерез ей вышел из тени церковный страж.

В тишине его голос оглушил:

– Вы поставили свечу за упокой. У вас кто-нибудь умер?

– Нет ещё, – ответила Юля. – Все живы.

Перекрестилась бы, да не умела, не могла и обратиться к священнику, не обидев его своей тупостью.

– Вы хотите поговорить? – немного надавил молодой человек. – Я готов выслушать. Присядем. – Он усадил Юлю на истёртую скамейку. – Се чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твоё; я же – только свидетель…

– Я… я… – замялась она.

– Не волнуйся так, – улыбнулся он. – Здесь дом Божий. Здесь открываются сердца. Желаешь остаться наедине с Господом?

– Нет! Я согрешила, сильно согрешила, очень сильно! – Захлебнувшись сказанным, она с надеждой взглянула на священника, и он ответил кивком понимания.

– Не нам судить о тяжести грехов наших. Расскажи всё без суеты. Я внимательно тебя выслушаю.

– Я убила человека. – Он вздрогнул, но Юля уже перестала реагировать на него. Она вытолкнула свои чувства из темницы, в которой они тлели страхом: вперёд, быстрее, пока не наступило сожаление о содеянном! – Я убила человека, он хотел умереть. Но я могла и отказать ему, потому что он не заставлял меня стрелять. Он был сумасшедший. Я лишила его жизни и не сожалею об этом. Я поступила плохо, но… но… Что же мне делать? Я не чувствую большой вины.

– Если бы ты ничего не чувствовала, не пришла бы сюда. Твой грех страшен. И я не могу выбрать тебе дорогу. Как простой человек, посоветовал бы понести заслуженное наказание. Как священник, я уже принимаю у тебя исповедь и не имею права заставить тебя сделать что-то большее. Выбор за тобой.

– Но как… Как можно так говорить?

– Я всего лишь человек. Спроси у Господа, моли Его о спасении. Как твоё имя?

– Юля… Менцель.

– Так вот, Юлия. – Он наклонился к ней и зашептал чуть не на ухо. – Божий суд будет не здесь, а там, когда ты предстанешь перед Ним. Мне не дано судить тебя. Если ты за этим сюда пришла… Молись! – сказал он, встал и ушёл.

– Да кому нужна моя молитва? – заорала она. – Кто её услышит? Он? – Она посмотрела на икону с женщиной и младенцем. Стало жутко.

Вскочив со скамейки, Юля понеслась к выходу.