Сергей Корнев - Дофамин. О любви и нелюбви

• Название: Дофамин. О любви и нелюбви
• Автор: Сергей Корнев
• Жанр: Русское современное

Книга содержит рассказы о современном человеке. У каждого рассказа своя тема и свои герои. При этом они связаны общей идеей – человек как он есть: откровенно, неожиданно, иногда страшно. Искренне о любви и нелюбви.

---

На месте лысого типа стоило бы задуматься – нафига его вообще надевать-то, такое платье. Лично я терпеть не могу, когда моя девушка демонстрирует свои прелести каждому встречному. Это очень смахивает на лицемерную форму эксгибиционизма. Или блядства. Тоже некоторого рода игра в рамках «Правил поведения, соответствующих приличному человеку». Одежда-то как бы есть, совесть спокойна. И потребность разнагишаться перед мужиками удовлетворена. Овцы целы, волки сыты.

Ах, детка, твоё платье характеризует тебя в разы лучше, чем обычная женская вертлявость, замаскированная под невинность, и неприступность а-ля «я не такая». Как и твои взоры, полные загадочного вожделения.

Да, я – старый циник, ничто не заставит меня видеть «невинность» и «неприступность» там, где их нет. Ты – такая.

Мы въехали в город. Между рядами образовалась длиннющая во весь вагон толпа людей, вставших на выход. Вот и она со своим лысым влилась в толпу и вскоре исчезла из вида. Я проводил её задницу с тяжёлым сердцем. Увижу ли ещё раз? Или пора уже ставить «галочку», как на «оскальпированной» мной «Анне Карениной» – мол, прочитал?

Мне всё равно. Пусть даже моё «всё равно» лицемерие чистой воды. Воды. А меня раздражал огонь, который я пил и не мог напиться.

Жаловаться на правила – удел слабости, ничтожности и глупости. Если правила игры раздражают, их надо нарушить или не играть совсем.

Среда

Её не было.

Один раз – случайность, два раза – последовательность, три – закономерность, что-то вроде того сказал какой-то древний мудрец.

Видимо, для неё появление именно в этой электричке и именно в этом, третьем, вагоне вчера и позавчера – две последовательные случайности. А не закономерность, как для меня. Каждый день с понедельника по пятницу я сажусь в электричку и еду на работу. Неизменно в третьем вагоне. Третий вагон трещит, поэтому в нём всегда меньше людей. Людям не нравится, что он трещит. А мне всё равно. Всё, что мне нужно – найти свободное место.

Народу отчего-то ехало необычно много. Свободное место я нашёл с трудом. Присев, посмотрел в запотевшее окно. Утро сегодня выдалось холодным и пасмурным. Что поделаешь – нас, бывает, и лето погодой не балует.

Однако мои мысли были очень далеки от рассуждения о погоде. На запотевшем окне кто-то пальцем написал неприличное слово на букву «хэ», и оно совпало со мной душевно и физически. Очень тянуло оглянуться всякий раз, когда хлопали входные двери, но слово неотрывно держало меня на своей ментальной волне.

Был ли я огорчён? К чёрту лицемерие – да. Огорчён и разочарован. И беспощадно прозаичен сам в себе, сам к себе, как неприличное слово к запотевшему окну и ко всем собравшимся подле него дамам и господам, на виду друг у друга непременно соответствующим «Правилам поведения, соответствующим приличному человеку».

Впрочем, в беспощадной прозаичности нашлось что-то, немного похожее на облегчение. Это как угадать результат матча Россия – Бразилия на чемпионате мира по футболу. Если отбросить оголтелый патриотизм и веру в чудо, то надо быть безмозглым фанатиком, чтобы всерьёз ставить на наших. Ну, и вот – чэтэдэ! – наши упирались, как могли и не могли, но Бразилия выиграла.

Да, горько. Но это «горько» в такой привычной, предсказуемой глазу локации уютной, домашней, предсказуемой реальности. Где всё пронизано беспощадной прозаичностью неприличного слова на букву «хэ». «Хэ» тебе, «хэ» мне, «хэ» всем нам. На том жили, живём и будем жить. И потом умрём. Да и «пох».

Прямо передо мной сидел мужик в деловом костюме. На вид за сорок, лицо приятно-моложавое, но волосы обильно тронуты сединой. Он читал популярную книжку – новый роман модной писательницы Марины Донской «Любовь и убийство».

Вот тоже мне «роман». У нас на всё модное и популярное можно смело лепить бирку «Написано для задроченного быдла». Задроченное быдло всё равно будет читать. Потому что задроченность – состояние мозга масс. Массам лениво и трудно впихивать в себя нечто принципиально иное: где буквы имеют объёмный смысл, требующий перевода мозгов из автоматического управления в ручное.

Поэтому быдло везде. Оно ходит в дорогих деловых костюмах, оно заседает в высоких кабинетах, оно подписывает многомиллионные контракты. Чтобы ходить в дорогих деловых костюмах, заседать в высоких кабинетах и подписывать многомиллионные контракты, увы, совсем не обязательно переключать мозги с «пилота-автомата» на «ручное пилотирование», можно вообще перевести в положение «выкл». А тут такая мелочь – какие-то книжки.

И, кстати, что характерно – дурной пример заразителен. Я вспомнил, что на днях купил «Любовь и убийство» в задрипанном книжном «стоке», где два экземпляра идут по цене одного, и что у меня в портфеле валялись оба экземпляра. На кой «хэ» мне сдался второй экземпляр объяснять бесполезно даже самому себе. Основной закон массового сознания: бери, пока все берут. С поправкой: бери, пока дают. Понятно одно – ничего не мешало приобщиться к массам, заодно сняв очередной «скальп».

По мере того, как моё огорчение теряло горечь, а облегчение становилось всё легче, привычная глазу локация жаждала привычных же действий. Я достал из портфеля экземпляр на чисто визуальный вкус поновей и стал читать роман.

Главная героиня оного, молодая и успешная девушка Анна Каменева, по совместительству ас частного сыска, занялась расследованием громкого убийства известного писателя Косорокина. Выяснилось, что Косорокин перед смертью активно работал над очередным своим гениальнейшим выпердышем под рабочим названием «Голубиное сало» о борьбе хохляцкого криминалитета с кавказской ОПГ. Поэтому подозрение пало на грузинского «вора в законе» Фандора Акунишвили по кличке Голубь.

В расследовании Анне Каменевой по доброте душевной и личной симпатии помогал майор МВД, ветеран-омоновец, повоевавший в Чечне, Захар Евлампиев. Разумеется, между ними пробежала пресловутая «искра», а затем возникла и интимная близость. Но вот беда – их, по меткому выражению Марины Донской, «безумной страсти» постоянно мешал бывший муж Анны, журналист-очкарик Виктор Романов, пытавшийся вернуть прежние отношения любви и согласия.

Когда-то сей благословенный брак был верхом всех возможных и невозможных идеалов, образцом счастья и единения душ. Виктор научил Анну буддийским духовным практикам, из-за чего её личность раскрылась и приобрела удивительные способности, которые с лихвой воплотились в образе частного детектива. Но потом, увы, любовь ушла. Анна хотела остаться просто хорошими друзьями, Виктор же никак не мог с этим смириться и преследовал её.

Захар – совершенно другой. А именно: настоящий русский мужик, сильный и независимый, с тяжёлой судьбой. Короче, прост, туп, бабьему полу покладист и угодлив, врагам, когда надо, может дать в морду. Чечня оставила глубокий незаживающий рубец в его душе, а точнее болезненную патологию, но такую – надрывно-искреннюю, очень мужскую. Война забрала у него самое дорогое – любимую женщину, ради какой он, по ещё одному меткому выражению Марины Донской, «был готов на всё». При этом «всё», что у него осталось – лишь малолетний сынишка, Санька. Но Захар мужественно преодолевал все удары суровой жизни, один растил сына и ни с кем не хотел связывать себя, пока не встретил Анну, а Анна не встретила его. Странное убийство помогло им обрести друг друга.

Как на грех, расследование зашло в тупик, потому что «вор в законе» Голубь загадочным образом покончил с собой. Тогда возникла другая версия – подозреваемым стал сотрудник издательства «Духов Лес», некто Минайский. Он как несостоявшийся писатель завидовал славе Косорокина и, вероятно, хотел выдать гениальнейший выпердыш «Голубиное сало» за собственное сочинение. Об этом косвенно свидетельствовало, помимо прочего, и то, что файл с текстом пропал. И пусть общественный резонанс, вызванный убийством, всё равно ставил крест на амбициях Минайского, его причастность к смерти Косорокина имела неопровержимые доказательства.

Так, опираясь на факты, считал Захар. В перерывах между оргазмами. Анна соглашалась с ним во время оргазмов, в перерывах же начинала сомневаться, потому что вечно преследующий журналист-очкарик Виктор убеждал её в обратном, полагаясь на интуицию, отточенную до совершенства буддийскими духовными практиками.

И интуиция его не подвела. Кто-то неизвестный толкнул Минайского под поезд, пытаясь инсценировать самоубийство. От полученных ран Минайский испустил дух, забрав с собой в могилу всё, что знал про тайну «Голубиного сала».

И вот когда не осталось ни единой зацепки, Анне вдруг позвонил Виктор и предложил встретиться, чтобы поговорить о чём-то очень важном. Она колебалась, – Захар заметил, что неудачи следствия как-то очень подозрительно пересекаются с «интуицией» Виктора, – но всё же согласилась на встречу.