Виктор Кротов - Навстречу своему лучу. Воспоминания и мысли

• Название: Навстречу своему лучу. Воспоминания и мысли
• Автор: Виктор Кротов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Воспоминания охватывают период с середины двадцатого века до нашего времени. В книге много выразительных описаний реалий своего времени. Читатель встретится здесь с многими замечательными людьми, совершит путешествие по временам Советского Союза и перемен общественного строя. Молодёжь встретится с особенностями жизни, о которых ей известно не так много. И каждый найдёт в авторе собеседника, который постарается рассказать много важного о внутреннем мире человека и его возрастном развитии.

---

А какое расписное яйцо подарила нам Алёна на Пасху! Тончайше выписанный иконный облик Богоматери потрясал искусством миниатюры. К сожалению, удалось сохранить эту скорлупку всего лишь на несколько лет…

Елена Николаевна во многом помогла своей дочери стать художником, но не отпускала её от себя. Психологическая зависимость от матери была совершенно добровольной, Алёна её очень любила и смогла выйти замуж только гораздо позже, когда Елены Николаевны уже не стало.

Сейчас Елена Николаевна Флёрова (Алёна была двойной тёзкой своей мамы), как подсказывает интернет, очень известная художница, прошедшая замысловатый творческий путь, и я за неё рад всей душой.

Стройотряд в Чехословакию

После первого курса у меня была целина. После второго – отчасти тоже, но совмещённая с поездкой в Среднюю Азию, о чём расскажу в следующей главе, посвящённой путешествиям. После третьего курса я оказался в студенческом отряде, едущем в Чехословакию.

Конечно, мне очень хотелось побывать за границей, и когда объявили набор в такой стройотряд, я тут же записался, но верилось в эту возможность с трудом. Это был отряд не от мехмата, а от всего МГУ, и желающих было множество. Наверное, сказалось моё целинное прошлое и участие в культурной жизни, но как КГБ, проверявший всех выезжавших, прохлопал моего отца?

И вот мы едем в поезде, где я жадно въедаюсь в чешский язык с помощью тонкого самоучителя и толстенького карманного словарика.

В Чопе – первые в жизни таможенники и зычные команды кому-то из нашего вагона (я думал, только в тюрьме так говорят):

– Иванов, на выход с вещами!

А дальше за окнами – иная земля. Наше купе то и дело штурмуют здешние пассажиры, едущие в Прагу. Начинается языковая практика. В качестве толмача я стою у двери в купе и повторяю:

– То е забранэ (здесь занято).

В руках местных странные мягкие прозрачные пакетики с каким-то питьём, из них пьют через трубочку. Но у нас пока нет денег, кроме неприкосновенного запаса у командира отряда. Просто удивляемся.

Мы ехали по обмену: чехословацкий отряд в это же время отправился в СССР. Нас должны были на вокзале в Праге встретить двое русскоговорящих студентов. Но не встретили.

Куда звонить, командир отряда не знал (или не дозвонился), так что он решил использовать свой экстренный запас, поскольку все были голодными. Мы отправились в ближайшую «погостинстви» – закусочную с пивом. Там мы познакомились с приятным чешским обычаем – угощать пивом солдат и студентов. Но что же дальше-то делать?

Один из гостеприимных чехов, немного говоривший по-русски, узнав, что случилось, пошёл, слегка покачиваясь, срочно звонить в ЦК КПЧ (Центральный комитет Коммунистической партии Чехословакии), спасать советских гостей. Это казалось нам хмельной причудой, но я пошёл проводить его до телефона-автомата, чтобы не упал. Говорил он долго и возбуждённо, потом сообщил мне, что всё в порядке, хотя это казалось не очень убедительным.

Но спустя полчаса у нашей закусочной затормозил роскошный автобус с затемнёнными окнами. Нас отвезли в элитную партийную гостиницу, накормили ужином и завтраком, а наутро нас уже ждали парень и девушка, сильно опоздавшие к нашему поезду.

Жили мы в небольшой деревне Нетршеба, численностью едва ли больше сотни жителей. Занимались мелиорацией: прокладывали в поле керамический трубопровод. А до этого нас попросили выровнять небольшой откос у реки. Мы это сделали быстро и дружно, но местный прораб был недоволен. Чем – мы никак не могли понять. Не из-за языка – из-за разницы психологий. Наконец прораб растолковал: всё сделано правильно, но сопряжение поверхностей получилось не очень красивым. Изящнее надо: здесь сгладить, здесь подчеркнуть… Да, мы были в другой стране.

За обедом в столовой мы, четверо за одним столиком, сообразили, что рядом есть «погостинстви», откуда можно принести пиво. Я вызвался пойти, и седоватый хозяин тут же налил мне четыре кружки. Но, когда я протянул к ним руки, он возмущённо меня осадил. Оказывается, надо было подождать, пока пена осядет. Он долил кружки, но снова не позволил мне взять их. Так повторилось ещё пару раз. Только когда шапка пены начиналась ровно от края кружек, я получил разрешение их унести.

У нас были два выходных в неделю и свободные вечера. Мы съездили в город Мельник, где нам устроили дегустацию вина – в зале с видом на склоны холмов, покрытые виноградниками. Съездили в Пльзень, где мы созерцали работу цехов пивного завода. В Либерце мы побывали на международной ярмарке товаров широкого потребления. В Яблонце ходили в музей стекольного производства, а потом были на экскурсии в пещерах со сталактитами.

Узнав, что не так далеко от нашей деревушки находится средневековый замок с музеем, я решил отправиться туда в одиночку. Оказалось, правда, что идти не так уж близко, а попутных машин не наблюдалось. Мимо ехала девушка на велосипеде, и я решил уточнить дорогу. Она подтвердила, что направление верное, и предложила подъехать вместе – уступив мне руль и сев на багажник. Когда мы почти доехали до Нелагозевеса, она показала свой дом и зазвала меня пообедать. Родители встретили меня радушно, и я на часок окунулся в уютный, комфортный быт чешских деревенских жителей, до которого было далеко большинству не только наших крестьян, но и столичных жителей.

В старинном замке Нелагозевес проходила художественная выставка современного искусства. Почему-то меня потянуло именно туда, хотя в Нелагозевесе была большая коллекция классических картин, своя Оружейная палата и прочие прелести, более присущие замкам. У нас модернизм считался в то время великим прегрешением, и здесь я впервые встретился с неизвестными мне направлениями. Помню, как застыл перед картиной, на которой была наклеена, как мне показалось, мятая половая тряпка. Называлось это «Диалог Сократа с Платоном». Я недоумённо отошёл, обернулся – и застыл, увидев, как из складок грубой холстины возникли два лица, взыскующие истины (вспомнилось выражение «сермяжная правда») … Залы были большие, их было много, народу чуть-чуть. Социалистического реализма – никакого.

После окончания работ (ещё и денег заработали) мы девять дней жили в Праге. Полагалось ходить по городу группами (совковая инструкция), но я всячески этого избегал. Сторонился и тех, от кого на улице слышал русскую речь. Обычно она была слишком громкой – в расчёте, что никто не понимает (хотя в те времена многие чехи знали русский). И слишком часто в ней сквозило какое-то хамоватое самодовольство.

«Злата Прага» нравилась мне чрезвычайно, хотя эпитет вызывал удивление. Скорее она мне представлялась древней, сероватой, иногда переходящей в чёрно-белую графику (как силуэты башен на Градчанах). Я бродил по мостам, лазил на башни. Был поражён Национальным музеем на Вацлавской площади. Так вот каким может быть музей! Дружелюбным, заманчивым, втягивающим в знание. Вот что имел в виду Котс, когда говорил о перспективах музейного дела…

С интересом сходил в ночной клуб, которых в СССР не было в принципе. На входе с меня взяли кучу денег, но в подвале оказалось обычное кафе с барной стойкой. Я выпил чашечку кофе и был вознаграждён зрелищем драки по-европейски. У двух прекрасно одетых господ случился конфликт, и они минуты две, стоя между столиков, тихо трясли друг друга за лацканы, пока их не развёл массивный официант. На выходе мне вернули все мои деньги за вычетом стоимости кофе.

Любовался движущимися фигурками на Староместском орлое (часах-курантах, историю которых я читал у Алоиса Ирасека, в «Старинных чешских сказаниях»), а потом разговорился с чехом, который сначала принял меня за словака (о, это был большой комплимент моему чешскому языку). Узнав, что я из Советского Союза, он пригласил меня в маленькое кафе – как раз напротив орлоя. Чех говорил по-русски лучше, чем я по-чешски, и я с облегчением перешёл на родную речь. Поговорив на общие темы, мой собеседник затем тревожно огляделся по сторонам и сказал тихо, почти шёпотом:

– Я на стороне коммунистов, но нас очень немного. Почти все настроены против советской власти.

Мне подумалось, что он немного не в себе. Как в социалистической Чехословакии большинство может быть настроено антисоветски? Мы поговорили ещё на эту тему, но он ощутил мою недоверчивость и разговор постепенно иссяк. Это был 1967 год. Через год в «Злату Прагу» вошли наши танки.

Гуляя по Праге, я нередко прихватывал и кусок ночи. Пражские ночи оказались гостеприимнее московских. Ни один трамвайный маршрут не переставал работать полностью. Всюду хотя бы раз в час ходил трамвай, а в центре то и дело попадались открытые киоски с горячими шпикачками128, у нас тогда ещё неизвестными. Я уже чувствовал себя почти пражанином, даже газеты читал: заслышав пронзительный клич «Вечерни Праг!», спешил обзавестись местной «Вечёркой».