Дмитрий Герасимов - Возвращение ценности. Собрание философских сочинений (2005—2011)

• Название: Возвращение ценности. Собрание философских сочинений (2005—2011)
• Автор: Дмитрий Герасимов
• Жанр: Прочая документальная литература

Между христианством и язычеством, на путях выхода из духовного кризиса, связанного с тотальным обесцениванием природного мира, человечества, да и самой ценности в одномерном дискурсе классической мысли, рождается современная неклассическая теория ценности, воспроизводящая новый тип сознания, пребывающий по ту сторону идеала и абсурда, отличающий ценность от смысла и означающий возвращение европейской традиции ценностного мышления. Книга адресована всем интересующимся современной философией.

---

Вместе с тем, отличие Московского периода русской истории от Киевского заключалось в том, что в означенную эпоху исторического «синтеза» и в строгом соответствии с дискурсом неформализованной идентичности абсолютного мышления был выработан «третий элемент», ответственный за стабилизацию (и консервацию) всей общественной системы, построенной на непреодолимом этно-сословном антагонизме «верхов» и «низов». А именно – элемент абсолютной, вселенской власти, необходимой с точки зрения византийской «симфонии властей» (светской и церковной), но деспотически выраставшей из самой себя, ничем идеологически необоснованной, кроме природно-отрицательной религиозности, а потому – «равноудаленной» (с точки зрения конфликтующих общественных интересов), оправдывающей независимое друг от друга существование элиты и народа. «„Аз есмь царь, – говорил Грозный, – Божиим произволением, а не многомятежным хотением“. Русский государь не есть царь боярский. Он не есть даже царь всесословный – то есть общенародный. Он – Помазанник Божий»110. Сосредоточенная в одних руках, природно и социально безразличная, освященная религиозным авторитетом «богоугодности» такая власть, покуда она могла обеспечить собственное легитимирующее воспроизводство, служила мощным гарантом этно-социального равновесия, позволявшего высшим сословиям беспрепятственно противопоставлять себя «базовой» народности и под прикрытием единства веры (!) реализовывать фактически колониальную систему русского рабства.

С одной стороны, отлученные от истории и культуры «низы» соглашались нести все возраставшие повинности живущего «в себе и для себя» государства под пятой никак с ними не связанной элиты лишь при условии и в обмен на периодическое кровопускание, осуществляемое этой самой элите «истинно народным» («природным) царем, призванным восстанавливать Богом данное равновесие (что с необыкновенной точностью было повторено уже в советской России при большевиках и Сталине). Однако впервые идеальная модель такого общественного состояния, подогреваемого религиозным возбуждением масс, была реализована в правление первого русского царя и последнего из рода Рюриковичей Иоанна IV, по прозванию Грозного, свыше тридцати лет железной рукой опричнины «воцерковлявшего» русский мир: по мнению митрополита Иоанна, «опричное служение стало формой церковного послушания – борьбы за воцерковление всей русской жизни»111. С другой стороны, конституировавшая себя в отрицание собственных природных корней, заведомо беспочвенная, беспринципная и «воровская» элита послушно сбивалась в стаи вокруг того же цезаря в обмен на щедрые «кормления» и незыблемые сословные привилегии, важнейшая социальная функция которых как раз и состояла в обособлении от базового природного элемента. Взаимная культурная отчужденность знати и народа, опекаемая религиозным авторитетом царской власти, здесь была столь же необходима, сколь неизбежны были «воровство» первых и полное бесправие последних. Русское рабство с самого начала держалось исключительно на этно-сословном антагонизме народа и высшей знати. Оно и стало возможным только потому, что «верхи» однажды перестали в какой бы то ни было культуро устроительной форме представлять «низы», оторвавшись от них окончательно и бесповоротно (как если бы это были этнически чуждые, иноземные завоеватели) уже в Киевский период. Насильственная христианизация только закрепила данное положение вещей, придала ему легитимные формы, поскольку единственным культурным идентификатором, охранявшим относительное единство государствообразующего этноса, отныне становилась именно кафолическая, отрицательная по отношению к прирожденности религия («быть русским значит быть православным»)!

Подъем московского самодержавия в XV – XVI вв. объективно ускорил процесс конституирования двух антагонистически настроенных «наций» в рамках единого этноса. Все это время на Руси фактически велась необъявленная гражданская война, начатая еще греческим православием, затем успешно продолженная православием русским (обратившим «внешнюю» репрессию «во внутрь»), то затихающая, то вновь усиливающаяся и, наконец, разгоревшаяся в Смуту начала XVII в. (естественно возникшую в условиях прекращения династии Рюриковичей – «третьего», скрепляющего элемента всей системы). Характерно, что Москва недолго была Третьим Римом и уже в XVII в. – на вершине религиозного самодовольства и даже в последнем акте духовной саморепрессии (церковного раскола) – порвавшая с собственной прирожденностью (так именно и сознававшая себя) правящая элита оказалась под влиянием нового, более мощного внешнего центра притяжения, каковым на этот раз оказался католически-протестантский Запад, занявший ровно такое же место необходимой культурной доминанты, какое до него столетие назад занимала православная Византия.

Хотя процесс этно-культурного «дробления» нации завершился только спустя два столетия – к концу XVIII в., обретя свои законченные формы в законах Российской империи, антиномически-антагонистическая сущность православно-монархической государственности будет постоянно манифестировать во все моменты истории в стихийных попытках объединения решительно всех русских сословий в борьбе против одного – высшего, правящего слоя России. Завидные легкость и постоянство, с какими средние и низшие слои населения, т.е. в сущности весь народ, кроме боярского меньшинства, будет солидарно участвовать во всех без исключения бунтах и «изменах» (от И. Болотникова до Е. Пугачева и вплоть до революций начала ХХ в.), косвенно обличают глубоко антинародную, антинациональную сущность монархической государственности. Не случайно даже в самом православии – прежде всего, в лице приходского духовенства – разгром православной монархии и самодержавия в XX веке приветствовался с таким же точно «революционным» энтузиазмом и надеждами на избавление от государственного гнета, как и обществом в целом112. На практике скрепление теократической государственности в ветхозаветном дискурсе исключительности, иррационально соединявшем дух и прирожденность, оборачивалось для русских лишь дальнейшим их размыванием в окружающих народах, выдавливанием наименее конформной части населения в малозаселенные области Севера и Сибири, обращением в «лихих людей», «казаков», лишенных всяких корней бродяжек и т. д.

С победой православия в эпоху русского исторического синтеза (т.е. к началу XVII в.) духовно-идеологический механизм разрыва с собственной прирожденностью работал уже в полную силу. Национализация греческой церкви, осуществленная великими князьями владимирскими и московскими в строгом соответствии с заложенным в самом православии абсолютистским дискурсом неформализованной идентичности, неизбежно оборачивалась спиритуализацией (и идеализацией) природного сознания. Основанная на духовной саморепрессии («слезах и самоуничижении») монофизитская идеология православного национализма обжигающе близко соединяла религию и природное сознание через лишение последнего его эмпирического, чувственно-эмоционального, земного статуса, целиком перенося его в область мистического, постигаемого иррационально. «Тайна национальности коренится в мистических глубинах народной жизни (курсив мой. – Д.Г.)»113. На земле же ей просто нет места и не должно быть. Так думало русское православие. Так оно думает до сих пор, повторяя вслед за типичным «христианским империалистом» Ф. И. Тютчевым: «Умом Россию не понять …в Россию можно только верить»114, вопреки элементарным мыслительным процедурам не желая знать, что у прирожденности есть не мистическая по преимуществу, а прежде всего своя собственная — природная – глубина, которую нужно уметь, во-первых, видеть, а во-вторых, ценить и понимать, не прибегая к религиозному истолкованию.

Исторические следы и выводы

«Русские по началу своей истории были народом вполне европейским, ничем роковым образом неотделенным от своих западных собратьев. …Идейные соображения для разъединения и вражды с чужестранными народами у русских явились только с водворением у них христианства (греческой национально-религиозной исключительности. – Д.Г.)»115. Но главным явилось все же внутреннее культурное самоотчуждение, образовавшееся в результате длительно проводимой политики разрыва с прирожденностью – перенесения собственной идентичности с чисто природной жизни на религию, в основе своей резко противопоставленную миру.