Валериу Реницэ - XXI-я хромосома. Роман-притча

• Название: XXI-я хромосома. Роман-притча
• Автор: Валериу Реницэ
• Жанр: Русское современное

Купив на развале старый эзотерический фолиант, герой книги – Учитель – пытается найти на основании законов мистики выход из сложного лабиринта, в который загнала его жизнь. СССР развалился, демократия не работает, заповеди православной веры полузабыты. Опытный журналист средних лет вступает в схватку с властью, чтобы вернуть семье крупный денежный долг, право честно жить. Неудачи, однако, продолжают его преследовать. Волшебство теряет свою силу, и герою открывается новый путь.

---

– Ты что это… на бабку Агафью намекаешь?

– Нет, – сказала Катя, – дело не в колдовстве…

– Да она же все посты держала, она меня креститься научила!

– Дело в том, что ты стал пугаться белого света.

Я сначала подумал, что Катя шутит. Так я и не стал дипломированной гадалкой. Не было денег, чтобы съездить в Москву на выпускной экзамен. Но дело не только в этом. Некоторое время по утрам я продолжал, по привычке, бросать себе карту на день… Какие они всё-таки разные, эти похожие друг на друга дни! Я обнаружил, что гадать небезопасно. Об этом предупреждала и Небесная матрица. Глядя через замочную скважину в будущее, ты влияешь на свою судьбу. Жизнь теряет смысл, если ты догадываешься, как она повернёт. Как можно спрогнозировать себе сто лет, когда миллионы людей ошибаются, заключая пари на результат матча, который длится всего лишь полтора часа? В незнании – надежда. Ведь, по сути, всё во Вселенной происходит от великой тайны – от её замысла до возникновения Земли. Лучше крепко запомнить слайд мечты… Упорно нащупывать путь. И ждать.

С сильной дрожью в руках открываю дверь пустого дома. Нужно успеть первым делом выпить кружку воды. Снимаю грязные ботинки, опираясь о проём двойной двери. От сырости и холода знобит, но включать газовое отопление неэкономно: правила Кати действуют и в её отсутствие. В тёмном углу коридора сторожит её ржавая тяпка, сошедшая с высохшей ручки. Долго, мучительно долго вожу губкой по кухонной столешнице под каменную крошку, потом перебираю посуду в шкафу, методично собирая последние крохи воли. Какое-то существо трётся о ноги, пытаясь передать мне скудные калории через кошачью шерсть и грубую джинсовую ткань. Дни разные, но вечера очень похожи друг на друга. Выбор ясен и до грубости осязаем. Стоит ведь только нагнуться к ведру и зачерпнуть воды… А можно сделать три шага вперёд и два направо и достать из-под рабочего стола рядом с чёрным ящиком компьютера пятилитровый бутыль с красным вином.

Раньше Катя сразу же усаживала меня за стол и подносила стеклянную кружку, похожую на колбу. Специальная кружка с посеребрённой ручкой и колпаком, приобретенная в комплекте с брошюркой по диетологии. Жена тщетно пыталась научить меня пить перед едой воду вместо вина. В начале лечебного курса она ни в чём меня не упрекала, просто ставила кружку на стол, пытаясь уловить мой взгляд. Бывало, наши взоры пересекались с такой яростью, что я с тревожным сомнением вспоминал о клонировании женщины из мужского ребра. Так смотрит из глубины веков напряжённым и взыскивающим взглядом один род людской на другой. Первый – выживший за счёт гибкости, смирения и умственных исканий и находок, другой – упрямо и дерзко бросаясь день за днём в драку за какую-то свою, сермяжную правду. Теперь с выбором проще… Если бутыль пуста, я звоню Однорукому, у него в погребе не менее тонны вина.

– Извини, – говорит солдат, – что я коснулся тебя рукой… Я прикасаюсь только к тем, кого уважаю… – таковы всегдашние приветственные слова Однорукого.

После первого стакана задетые градусом клетки жадно и волнительно шевелятся в томительном ожидании. Вожделенное помутнение приходит после второго стакана… Я обычно пью один, и очень благодарен Калипсо, когда она выдворяет Однорукого из подвала, куда мы спускаемся докуривать и допивать.

– Тётушка, это неправильно! Я пришёл в гости к Учителю, а не к вам!

– А я тебе говорю, хватит, – угрюмо поучает гречанка бывалого солдата… – Я ему сегодня готовлю, значит, я тут хозяйка!

В таких случаях я развожу руками, осознавая гуляющую по моему лицу глуповатую улыбку.

– Мы выживаем… – открыл мне как-то Однорукий свою философию бытия, сидя на пыльном подвальном табурете.

Школу жизни он начал в пехотной учебке, в которой его готовили к Афгану. Потом – ТуркВО, часть 40-й армии, где старослужащие доводили салабонов до самоубийства. Перед дембелями трепетали, как евреи перед фараоном. За невыполнение любой прихоти получали гирей по грудной клетке через гладильную доску, лазили от боли по стенам от ударов тока «пташки», динамо-машины коричневого полевого телефона, ручку которого крутил по приказу дембелей твой лучший боевой товарищ.

Пьяное одиночество сокращает расстояние до Небесной матрицы. Кайф, как и покой, сжимает пространство и время… События прошлого, настоящего и будущего складываются в оригинальную конфигурацию по законам гармонии, которую на второй день и не вспомнить. Синий раствор озёр идеального слайда, видимый с высоты Родны, перетекает в прозрачную колбу моей мечты о великом футбольном клубе. В пространном огненном сосуде зарождается невероятная картина райской красоты и адской глубины… Возникает что-то вроде сценического помоста с ракурсом на три стороны света. На сцене зелёного плюшевого стадиона танцует языческая маска, смахивающая на Цыпу. Чёрная Настоятельница молится на экран, который превращается в огромное стадионное табло, похожее на карту Таро. Это карта Отшельника. На нём остывший таймер и нулевой счёт. И в это мгновение на меня, кажется, находит прозрение. Винный бриз направляет паруса мысли в желанную гавань. Недостающие детали дорисовываются по эзотерическим предписаниям. Роняя голову на рабочий стол, я успеваю подобраться к истине.

Откуда-то издалека, с вершины горы, я слышу, будто через наушники, певучий голос, который доступными английскими словами рассказывает быль о перипетиях пастуха. Я вижу глазами Цыпы сон возможного невозможного. Ещё один переворот с головы на ноги…

Кто-то унылым, менторским слогом комментирует: «Вы не можете изменить сценарий жизни, но способны выбрать другой! Если вы чего-то сильно хотите, оно непременно появится в вашей жизни…» Прежде чем впасть в полное беспамятство, я наблюдаю себя посреди бурной постельной сцены. На белёсом страстном пути от гладкого колена к круглому бедру я обнаруживаю знакомую, дорогую сердцу родинку и осознаю: «Катя!»

Из вибрирующей на фоне библиотечных полок чёрной мембраны колонок рок-группа «Иглс» рассказывает историю утомлённого путешественника, попавшего в ловушку кошмарного «Отеля Калифорния». Возле полупустой и грязной трёхлитровой банки из-под козьего сыра в рыже-золотой от ночной лампы ауре сидит потерявшийся дня три назад котёнок. Ти-си с аппетитом лижет мою посиневшую от сыворотки руку с мелкими прилипшими к пальцам крошками сыра.

III

Рыцарь окинул взглядом коричневатые палатки, развернутые бастующими на рыже-зелёной лужайке, и с отвращением закрыл нос ладонью. Резкий, прохладный ветер нёс с городских очистных сооружений знакомый уже дурной запах. Он стоял на высоком пороге Президентского дворца, и, ощупав карман пиджака, понял, что забыл в ящике бюро ингалятор. «Без лифта вернуться будет быстрее», – решил он и взялся обеими руками за огромную дверную ручку, как за длинную полутёрку.

На улице Рыцарь заметил, что снесённый ветром транспарант подняли и устанавливают. Высокая, тяжёлая входная дверь медленно закрывалась за ним, в тёмную щель улыбалось лицо сотрудника безопасности. Два монаха со странными сплющенными головными уборами фиолетового цвета пытались упереть плакат во временные ограждения, расставленные на чёрном граните последней лестничной клетки. Перед палатками на холодном брезенте лежали женщины из группы поддержки мирян, одетые, как на религиозные праздники, в тёмные, грубые жакетки и цветастые косынки. Они отдыхали с подложенными под голову руками, как крестьянки в поле. На белом полотне кто-то неловкой рукой, а может, специально, кривыми красными буквами написал: «Мы за дискриминацию зла!» Как знаток словесности, он оценил мысль и формулировку лозунга. Возле большой палатки в центре разбитого лагеря, встал человек довольно молодых лет с редкой рыжей бородкой, в подряснике непонятного цвета с мятыми полами, и крикнул в его направлении: «Эй, избранник! Когда к нам выйдет Президент?! Вы нас за людей считаете вообще?!» Рыцарь хотел было что-то сказать о порядке обращения к официальным лицам или о здравом смысле, но дёрнул плечом и зашагал к машине.

«Лендкрузер» надёжно спрятал его от любопытных взглядов и от противного запаха, который уже год безнадёжно мучил столицу вопреки обещаниям городского главы. Рыцарь широко открыл рот, пшикнул два раза бромидом и завёл машину. Не дело спичрайтера вести переговоры с протестующими… Однако же спесивый советник по религии и культуре избегал открытого общения с бунтующими попами. У Президента были свои обязательства перед бывшей советской политической элитой, и поэтому он держал в штате немало чиновников старой школы, которым давным-давно пора было на пенсию. Формально это объяснялось необходимым в коллективе сплавом молодости и опыта. Уже неделя как на подписи в Президентуре лежал принятый Парламентом «Закон о недискриминации», который утверждал европейские права представителей сообщества секс-меньшинств – ЛГБТ. Возможное подписание указа оценивалась консервативной прессой как начало решительного наступления содомитов на православную церковь. После месяца осады Парламента воины, как называли себя члены религиозной организации «Святой Георгий», дислоцировали свой лагерь у стен Президентского дворца. Декларация Синода была грозной и обещала отлучить от церкви всех депутатов и высших чиновников, причастных к принятию закона. Однако же после, того как Парламент принял закон в третьем чтении, из Митрополии не было ни слуху ни духу.