Людмила Прохорова - Колькотар. Сборник

• Название: Колькотар. Сборник
• Автор: Людмила Прохорова
• Жанр: Русское современное

В сборник «Колькотар» входят повести «Колькотар» и «Прелатура», объединенные общими темами одержимости, наставничества, формирующей и вместе с тем разрушающей силы творчества.

---

Я возвращаюсь к себе в мастерскую. Пока иду по темному промозглому коридору, думаю, что же делать. Нет, для себя я все, конечно, уже решил. Пошел он со своим заданием. Я не его марионетка. Я не буду делать то, что он мне скажет. Я не продажная тварь, как Яна. Не вежливый трус, как Янин. И не сумасшедший, как Януш. Для каждого из них есть только один способ существования – четко придерживаться установленной иерархии. Есть мастер и есть воля его, а все, что ты сам чувствуешь, испытываешь, желаешь, понимаешь, в конце концов, не важно! Я так не могу. Я так не могу. Не могу и не хочу. Я знаю, что у каждого свой путь, но не понимаю, как художник, творец может следовать по пути раба. Это невозможно. Это противоестественно! Мастер должен лишь обучать ремеслу, а не указывать путь. Но кажется, наши учителя позабыли это. Наш учитель. Элемов. Когда-то я пришел к тебе, потому что восхищался тобой. Ранний Элемов. Ваши картины, были неопалимой купиной. Отчего куст горит огнём, но не сгорает? Оттого что вы были собой и никем другим. Несочетаемое, прекрасное, дикое, настоящее, ваше. Вы были свободны в своем искусстве. Вы были Вы. А сейчас вы стали «ты». Твои работы продаются. Ты имеешь успех, но теперь ты – никто. Подневольный своих званий и наград, каторжник своего положения в обществе. Теперь ты не можешь сказать, что гавно – это гавно, а сука – это сука. Теперь ты говоришь, что воздержишься от суждений. Не ты судья. Не ты? Тогда кто ты? Художник – всегда судья. Художник – творец. Художник должен судить, должен говорить правду, разделять добро и зло, красоту и уродство. Художник – творец! Но ты теперь боишься натворить такого, что могло бы разрушить так тщательно сооружаемую тобой карьеру. Тебе страшно обидеть того и не угодить этому. Конечно, ведь тот дал тебе Народного, а этот Почетного. Ты у них в долгу по гроб жизни. Ты не можешь написать море, потому что море сейчас плохо продается, да и вообще – это моветон. Так тебе это говорит твой арт-агент и галерист из Брюгге или Берлина. Галерея от слова галера. Это твоя галера. Твоя расплата за «успех». Про тебя знает весь старый и новый свет. Ты не можешь его разочаровать, не можешь заниматься «самодеятельностью». Но и не можешь больше называться художником среди художников. Знаешь, что про тебя говорят? Говорят, что ты – продажная девка. Элемов, ты – шлюха. И это теперь невозможно изменить. Ты продал свой талант. Продал. Но зачем же ты хочешь сделать нас себеподобными? Ты же живешь в Преисподней. Твоя неопалимая купина давно сгорела, от нее даже углей не осталось. Так, только пепел. Ты был свободен, как ветер. А теперь кто-то другой стал ветром. Кто-то молодой и бесстрашный. И этот кто-то другой развеет пепел, и от тебя ничего не останется.

Когда я вхожу к себе в мастерскую, первым делом я раскрываю пошире окно и выбрасываю тюбик с колькотаром. Сажусь на широкий подоконник и принимаюсь делать наброски будущей картины. Уличный фонарь светит своим болезненным оранжевым светом мне прямо на бумагу, даже свет не надо включать. Я вставляю наушники и включаю рок. Волны звука бьют мне в барабанные перепонки, как волны о скалы, и я не замечаю, как начинаю рисовать 4B океан в своем альбоме. Элемов ненавидит воду. Все, что я когда-нибудь писал с морями, реками, озерами и океанами он ненавидел. Говорил, что это бездарно. Что написать море может любой дурак. Дай человеку кисть и он тут же выдаст море. А еще небо, солнце и траву. Это вульгарно. Это примитивно. Ты же не ученик какой-нибудь захудалой художественной школы? Не бездарность? Зачем ты опять пишешь море? Если не можешь не быть маринистом, то будь добр, мой друг, пиши как Айвазовский. Сейчас же я вижу полную профанацию. Либо делай превосходно, либо не делай никак. Не нужно тратить время на «хорошо» и «нормально». Не нужно. Я и не трачу время на «хорошо» и «нормально». Я всегда делаю «превосходно». Только твоя «слепота» не дает тебе это увидеть. Создавайте для восприятия либо невыносимо сложные произведения, либо олигофренически простые. Никогда не используйте золотую середину. Эта середина – путь в беспросветную бедность и безвестность. Вы сейчас можете этого не понимать, но когда поймете, будет поздно. Используйте свой талант вместе со своей молодостью. Гениальный сорокалетний художник, не понявший, как устроен этот жестокий мир, всегда проиграет молодому талантливому парню, который играет по правилам современных галеристов. Не стройте иллюзию, что вы особенные и знаете больше нас. Я желаю вам добра, даже если, порой, вам кажется, что я мучаю вас. Это для вашего же блага. Я не хочу, чтобы вы упустили ваше время. Вы не должны его упустить. Из всех я выбрал именно вас четверых. Вы все – продолжение меня. Ты хорошо говоришь. Ты хитрый и умный. А еще ты старый. Ты делаешь вид, что хочешь нам помочь, а на самом деле, ты хочешь нас зарыть живьем. Ты пытаешься нас похоронить, но ты не знаешь, что мы семена. Эти трое поверили тебе. Верят безоговорочно. Но не я. Я знаю из какого теста ты слеплен. Я знаю, что ты обманщик. Ты диавол. И именно поэтому я выкинул твой колькотар вместе с твоим долбанным шансом «безбедной» жизни. И именно поэтому я нарисую так ненавидимый тобой океан. Бушующий океан. Шторм. Это мой бунт против тебя и твоих правил. Это моя война. Война во имя свободы. И я ее выиграю, чего бы мне это не стоило.

Дни несутся быстро, но и я не опаздываю с работой. Кажется, я уложусь в срок, день в день. Часто навещаю Януша. Его мастерская – рядом с моей. Он безвылазно сидит у себя. Приношу ему еду, но он сам не ест, пьет один лишь кипяток, чтобы заглушить голод. Поэтому в последние дни я кормлю его сам. Кажется, он медленно сходит с ума. Ни на что не реагирует. Так погружен в работу, что не замечает, когда я прихожу, когда я ухожу. Иногда я останавливаюсь перед мольбертом, за его спиной, и смотрю, смотрю, как он выводит колькотаром, должно быть, красного льва.

Как там у Гёте в «Фаусте»?

«Являлся красный лев – и был он женихом,

И в теплой жидкости они его венчали

С прекрасной лилией, и грели их огнем,

И из сосуда их в сосуд перемещали…»

Да, и от этой смеси больные гибли все без исключения. В этом есть что-то пророческое, не правда ли, Элемов? Всех, кто болен, твой колькотар добьет в неволе. Бедный мой Януш. Судьба подарила тебе такой талант живописца, дала золотые руки и чувство меры, цвета, пространства композиции. Ты – реинкарнация Рафаэля, но только ты этого не понимаешь, не осознаешь. Ты находишься где-то далеко, хотя и здесь телом. Где ты? В каком мире ты обитаешь? Бедный Януш.

У тебя жутко смердит в мастерской. Ты вообще не проветриваешь ее. Какофония зловоний из растворителей, масла, человеческой грязи и полного отсутствия свежего воздуха могут лишить рассудка любого. Смотри, Элемов, смотри! Смотри до чего ты доводишь людей. Ты же знал, что Янушу нельзя давать такого задания, знал, что у него начнется помутнение, знал, что он, как никто другой, будет самоотверженно истязать себя вместе с холстом, чтобы в итоге вышел, как ты говоришь, «шедевр». Я прихожу с подносом. На нем горячая солянка, черный хлеб и черный чай. Все, как ты любишь, мой бедный друг. Кормлю тебя с ложечки, ты рассеянно глотаешь и моргаешь. Где ты сейчас находишься? О чем думаешь? Мысли твои далеки. Вытираю тебе подбородок, как маленькому ребенку. Кушай, пожалуйста, внимательнее. Пою чаем. Забираю поднос и отношу к себе. Потом помою посуду. Сейчас тебя надо вымыть. Иду за Янином. Мне в одиночку с тобой не справиться. Вроде бы ты худой и костлявый, но тяжелый, будто труп. Невозможно сдвинуть с места.

Привет. Привет. Поможешь мне? Да, конечно. Я помогу. Помогу. Что нужно? Нужно Януша помыть.

Идем к нему. Я его раздеваю до гола. Перед нами открывается тщедушное бледное тело, покрытое язвами и гнойниками, порезами и ранами, замазанные колькотаром. Берем его под локти и ведем в конец коридора в общую ванную. С трудом усаживаем его. Он что-то шепчет про лампы и копоть. Мы наполняем ванну горячей водой и принимаемся аккуратно оттирать грязь с него, стараемся не раскровавить раны на коже. Возимся долго. С нас сходят литры соленого пота. Тело Януша сидит молча, сам он где-то далеко. Моем его грязную, засаленную голову, слипшиеся темные волосы, следим, чтобы мыло не попало в глаза. Когда все завершаем, приводим его в мастерскую и укладываем спать в чистую постель в чистой одежде. Хорошо, теперь я за него не волнуюсь.

Я лежу в постели и думаю, как я ненавижу Элемова. Что он делает с нами? Но главное, почему если я такой свободный и мне никто не нужен, почему я все еще здесь? Почему я в учениках у Элемова, а не в его учителях? Отворяется дверь. Ко мне в помещении проскальзывает тень. Забирается под одеяло. Целует жарко, целует грязно. Вызывает влажные стоны. Мы сливаемся в одно целое. Тишину этажа нарушает наше громкое дыхание, и скрипы, скрипы, скрипы.