Игорь Костюченко - Парфянская стрела. Роман

• Название: Парфянская стрела. Роман
• Автор: Игорь Костюченко
• Жанр: Триллер

Начало Великой Отечественной войны, лето 1941 года. Выполняя приказ Л.П.Берии, майор госбезопасности Петр Волохов пытается найти часть золотого запаса Испанской республики, пропавшую во время эвакуации из Барселоны в 1937 году. Волохов не предполагает, что судьба приготовила ему ловушку, которая властно ломает его характер и убеждения.

---

Самолет потерпел аварию. Пассажиры и летчики погибли. В акте комиссии по расследованию причин катастрофы было указано: «Падение аппарата произошло из-за неисправности элеронов».

Возможно, элероны действительно были неисправны, но в руках у мертвого и до неузнаваемости обезображенного при падении крылатой машины Агарбекова Пётр Волохов, одним из первых оказавшийся на место катастрофы, увидел «брауниг».

Из него Агарбеков застрелил пилота, пытавшегося покинуть самолет с парашютом. Пистолет Агарбекова Волохов утопил в ближайшем ручье.

Через пару недель по протекции начальника секретно-оперативной части Грузинского ОГПУ Лаврентия Павловича Берии получил сотрудник угрозыска Волохов повышение по службе, еще через месяц был переведен на службу в ГПУ. По комсомольской путевке.

Пётр Николаевич усмехнулся. Он подтрунивал над своими слабостями. Особенно, когда судьба загоняла его в тупик, и ничего, кроме как пошутить над собой, больше не оставалось.

А впрочем… Нет, пожалуй, не стоит ему грешить на судьбу. Наоборот, должен быть ей, чертовке, благодарен. Хотя бы за встречу в августе 1926 года. Когда привелось познакомиться с молодым, но уже настоящим комиссаром – Лаврентием Берией. Мать Петрухи Волохова стирала этому степенному и тихому грузину белье. Берия проживал по соседству, в доме, примыкавшему задним двором к их пролетарской трущобе, почти развалившейся за годы гражданской войны.

А с другой стороны, если о судьбе подумать… Кошмарным пророчеством сочла бы мать Петра Волохова, Елизавета Алексеевна, выпускница Смольного института, рассказ о своем будущем: придётся ей в расцвете лет скрывать буржуйское прошлое, нищенствовать за тысячи верст от родного дома, перебиваться трудовой копейкой.

А отец, дед могли бы подумать о такой ее жизни? Дед Пётр Петрович Волохов, землемер, брал мелкие подряды на строительство, нанимал в работу каменщиков и плотников. Дед копил копейку, чтобы выучить в университете сына Николая, который стал после окончания курса Петербургского университета врачом.

За неблагонадежность (участие в митинге) Николай был выслан под надзор полиции в Опочецкий уезд, на родину. Университет закончил экстерном, вскоре получил место земского врача. В начале 1908 года он женился на помещичьей дочке Елизавете Львовой, отхватил за супругу в приданое хутор возле усадьбы Крулихино. Хутор – скромный дом, конюшня, скотный двор, гумно – раскинулся на берегу речки Теребянки, земли его примыкали к шоссе Опочка-Новоржев. Там и появился на свет весной 1909 года Петя Волохов.

Отец зарабатывал на частной практике неплохо. Любил охоту и движение, долгие блуждания по псковским лесам. В такие походы брал с собой сына. Петьке нравилось, как лихо батя мог стрелять зверя, бить острогой рыбу на Черном озере. Охотничьему промыслу учил с маленства сына. Да, Николай Волохов был хорошим отцом.

«Одно плохо, – говорила мать, – азартен наш батюшка больно». По субботам резался с помещиками в карты, часто выпивал, денег в доме вечно не хватало. Единственному ребенку в семье Пете иногда не было на что и башмаков купить. Но голодать не приходилось. Хутор сытно кормил всю семью. Даже в голодные годы революции.

Осенью девятнадцатого сытой жизни на хуторе пришел конец. Дом, конюшню сожгли пьяные красноармейцы, искавшие припрятанное зерно. Реквизировали двух коней да порубали шашками коров да овец.

Волоховы собрали пожитки и отправились сначала к брату матери Никите Алексеевичу под Псков. Он служил в комиссариате по снабжению, помог с продуктами, с ордерами на жилье.

В 1925 году отец умер от тифа. Шестнадцатилетний Пётр сильно горевал. После смерти отца он не оставил мать, не поехал на рабфак в Питер, хотя секретарь комсомольский настаивал.

Через месяц после отцовских похорон арестовали дядю Никиту. За растрату. В Пскове говорили, что гораздо дешевле жить в Сухуме или в Тифлисе, чем на заваленном снегами Севере. Пётр отправился с матерью на юг.

Солнечная Грузия пригрела их. Веселый город на зелёных горах подарил не только хлеб и покой, но и дал Петру путевку в жизнь. Юный Волохов поступил на работу в местный угрозыск. Оттуда случай вывел его на самого заместителя председателя ГПУ Грузинской ССР, начальника Секретно-оперативной части Лаврентия Берию. И тот же всемогущий случай дал ему шанс заслужить полное доверие высокого покровителя.

– Здесь только за сороковой год, товарищ майор госбезопасности, – сказал Варфоломей Михайлович Чагин, начальник оперативного отдела лагеря №0267-бис, выкладывая на стол перед Волоховым несколько пухлых, набитых бумагами канцелярских папок. На каждой из них красовалась строгая типографская надпись «Для служебного ознакомления. Совершенно секретно».

– Все списки. Точно? – подозрительно спросил Волохов, глядя на потный красный лоб тучного Чагина.

Петр Николаевич мог бы и не переспрашивать. Чагин был отчаянный служака, чем-то похожий на Ефремова.

«Наверное, и Дима Ефремов будет вот таким солидным дядькой лет через двадцать,» – иронично подумал Волохов, наблюдая, как сноровисто Чагин раскладывал на широком столе канцелярские папки. Волохов вообще предпочитал иметь дело с педантами. Аккуратисты предсказуемы. Их поведение, мотивы поступков можно было прогнозировать с высокой степенью точности.

– Как можно… – обиженно протянул Чагин. И тут же осведомился: мол, не нужны ли еще какие-нибудь дополнительные документы?

– Нет, пожалуй, пока свободны, я вас вызову, Варфоломей Михайлович, – торопливо сказал Волохов. Он не притронулся к документам, пока Чагин не покинул помещение спецхрана.

В первой папке оказались листы с длинным алфавитным перечнем фамилий людей, с которыми в учреждении №0267-бис люди Чагина работали в январе 1940 года. Списки очень подробные, оформленные в виде таблицы. Напротив каждой фамилии – номер статьи Уголовного кодекса СССР, по которой велось дело. Тут же окончательная мера наказания.

В основном, подопечные Чагина получали не менее десяти лет лагерей. Многие – без права переписки, что означало одно – немедленный расстрел. В штате отдела Чагина была даже специальная группа обученных сотрудников, которая занималась осуществлением этого последнего вида наказания: меткие стрелки, с тщательно проверенной биографией, безупречного классового происхождения – все в прошлом неквалифицированные рабочие-пролетарии, несемейные бобыли, обиженные судьбой.

Списки за январь Волохова совсем не интересовали. Он просматривал отчетность за июль 1940 года. Красное графитное жало отточенного карандаша скользило по длинным рядам строк списков, датированных началом июля сорокового года. У одной фамилии в предпоследней графе на тридцать второй странице карандашное жало замерло.

Волохов хотел поставить рядом с именем в предпоследней графе жирную галочку, но заметил, что имя в графе кто-то до него уже подчеркнул синим карандашом. Чья-то неведомая рука аккуратно заключила в овал фамилию и помещенный следом за ней закавыченное слово. Не имя, агентурный псевдоним человека, фотографию которого Волохов видел на столе в кабинете Берии – «Мигель».

Волохов откинулся на спинку жесткого канцелярского стула. В лишенном окон, бетонном кубе архива спецучреждения Чагина не было вентилятора. Отдушины, забранные под потолком частыми решетками, почти не пропускали воздуха.

Волохов расстегнул крючки гимнастерки. Сто к одному, в таких апартаментах недолго и задохнуться. Вентиляционные каналы лет десять никто не чистил.

Подумалось вновь о причудах судьбы. Странно получается в жизни. Все зыбко и переменчиво, как игра света и тени на речной воде под ивами в солнечный день. Сразу и не разберешься, где черное, где по-настоящему белое. Качнулась ивовая ветка под дуновением ласкового ветерка, и на тебе, иная картинка. Чужая. Непривычная. И все иное: свет, мысли, чувства.

Волохов сделал закладку и бегло пролистал другие страницы в папке. Подчеркнутой оказалась только фамилия Мигеля. «Кому понадобилось выделять именно эту фамилию в общем списке? – подумал Пётр Николаевич. – Определенный интерес к этому делу. У кого? У Варфоломея? Цель?»

Волохов вызвал Чагина.

– Что это у тебя за художества в документации, Чагин? Чей автограф? Твой? – Волохов ткнул мизинцем в страницу, указывая на подчеркнутую синим карандашом фамилию.

– Никак нет. Не я писал, – поспешно стал отпираться служака – капитан.

– Кто же тогда? Объясни внятно. В состоянии?

– Никак нет, товарищ майор госбезопасности. Не могу знать. Но я точно никаких отметок не делал.

– Подозрительно все это, Чагин. Не находишь? Какие-то отметки в секретной документации.

Голос Чагина дрогнул.

– Дело прошлое. Объект в расходе. На сорок восьмой странице реестр боеприпасов. На этого Мигеля обойма списана. Как положено. По нормам наркомата.