Алексей Каздым - Рассказы геолога. Археологические бредни. Рассказы и эссе. Воспоминания автора о работе в геологии и археологии

• Название: Рассказы геолога. Археологические бредни. Рассказы и эссе. Воспоминания автора о работе в геологии и археологии
• Автор: Алексей Каздым
• Жанр: Русское современное

Автобиографические рассказы, повести и эссе автора. Воспоминания о работе в геологии и археологии, о встречах с разными людьми.

---

Работа промывальщика ему нравилась, можно было думать о чём-то своем, смотреть периодически по сторонам, любоваться струйками воды, огибающей камни. Он по привычке не обращал внимание ни на гнус, забивающийся в уши, ни на ледяную воду ручья, ни на опухшие от воды пальцы. Как хорошо налаженный механизм, зачерпывал со дна ручья грунт, привычно осматривая, выбрасывал крупную гальку, тщательно промывал шлих, ссыпал в мешочек, шел ещё выше по ручью, автоматически отмечая по вешкам с белыми тряпочками каждые 50 метров. Опомнился он только через несколько часов, и понял, что гнуса-то давно нет, а дождь резко усилился. Да, ребятам сейчас нелегко, подумал он, надо было бы ему пойти – и сил побольше, и выносливости, опыта… Но против начальства, тем более молодого, не пойдешь, а промывку шлихов квалифицированно мог сделать только он, а это уже почти полдела.

Что ж, надо пойти посушиться, перекусить, а потом снова за работу. Через час он добрался до избушки… Дождь уже не шёл, а лил…

«Да, много я пропахал, сегодня, однако…», Лёня критически осмотрел груду шлиховых мешочков, подвесил их около печки, просушиться. «…Можно сегодня и отдохнуть, всю работу всё равно не переделаешь…». Подкинул дрова в печурку, угольки ещё тлели, раздул огонь, поставил свой личный огромный и закопчённый медный чайник невесть каких времен (в свое время обменял у чукчи—оленевода на лично выкованный нож), снял мокрые насквозь брезентовый плащ, энцефалитку, свитер, штаны, выжал досуха, повесил сушить над печуркой. Переоделся в сухое, закурил и по обыкновению, наматывая бороду на палец, погрузился в мысли о ребятах. Как идут, как опробование, как там погода, не было бы беды – и что-то волновало его, обычно спокойного, не теряющегося ни в каких ситуациях, прошедшего сотни тысяч километров по тайге и тундре, тонувшего в бурных сибирских реках.

Он вытаскивал, по пояс в болоте и грязи, завязшие и застрявшие машины и вездеходы, тушил лесные пожары, и чуть сам однажды не сгорел, спасал себя и других, падал вместе с загоревшимся вертолетом в тайгу, прошёл однажды почти 200 км по кочковатой тундре, таща на себе и на волокуше товарища, сломавшего обе ноги…

Но мало кто знал, что за внешним спокойствием, неким несерьёзным, даже детским отношением ко всему, к жизни, к людям, крылся точный, интуитивный расчёт в любой ситуации, и именно поэтому, несмотря на постоянные разъезды и «брожения», он ни разу не попадал впросак.

Шипение чайника вернуло к его реальности… Бросив в огромную, помятую и закопченную алюминиевую кружку (ее называли «Лёнина бочка») добрую пригоршню заварки и несколько кусков сахара, он опять закурил, отрезал от свежепосоленного чира хороший шмат, и с наслаждением принялся чаевничать…

…На сопках клубился туман, и Володя, тяжело дыша, карабкался вверх по склону, периодически сверяясь с компасом – держать направление можно было только по азимуту. Ему надо было пройти ещё всего несколько километров, прежде чем он дойдет к начальной точке опробования. Три дня… Три, три дня одиночества, именно того, чего Володя и боялся больше всего! Но как можно было показать свой страх перед другом, с которым вместе учился в школе, потом ещё и пять лет геологоразведочного, вместе попросились в этот Район, вместе отработали уже два года на Базе… Да и Лёня, несмотря на всё свое спокойствие, не так уж прост, стыдно было показать ему свой страх…

Ноги скользили по мокрым камням, приходилось быть крайне внимательным и осторожным, чтобы не соскользнуть вниз, на огромные остроугольные глыбы, и, помогая себе молотком как ледорубом, Володя вскарабкался на вершинку сопочки… «Туман, туман, густая пелена, мы к земле прикованы туманом…», – вспомнились ему слова песни из фильма про войну… Он попытался прикурить, но сигареты сразу промокли…

Так, первый прокол… «…Мы к земле прикованы туманом…»… И дождем… Дождь, противный, моросящий, мелкий, холодный, заливал через штормовку.

«…Так, вот с этой точки, вниз, и по ложбинке, и опробование каждые 200 метров, это часа 3—4, потом опять вверх, и опять вниз…». Было светло, стояли белые заполярные ночи, солнце лишь скатывалось к горизонту, а потом долго висело над черной тайгой угрюмым желто-красным шаром, окрашивая небо в сюрреалистические красновато-черные тона. Но это в редкую, хорошую погоду, а сейчас, ни солнца, ни неба, с сопки не было видно даже Реки и ручьев… Только клубящийся туман и только неумолчный шум дождя.

…Бодрым спортивным шагом, не думая ни о чем, лишь мельком посматривая на компас, он шел вверх по склону. Прилаженный рюкзак, удобные сапоги, выверенная по росту, самолично выточенная ручка молотка, нож на поясе, в кобуре «ТТ»… Как всегда в начале маршрута, не ощущая ещё гнетущей усталости, он был счастлив. Он начальник отряда, пистолет, ответственность, от него зависит план Базы, участок его самый дальний и по некоторым косвенным данным самый перспективный.

Его называли «спортсменом» и «пижоном», энергии было много, он организовывал волейбольные и футбольные матчи, к нему пристально присматривалось начальство, но почему-то большинство «населения» Базы относилось к нему скорее нейтрально, а многие считали выскочкой – то ли из-за его уверенности в себе и своих знаниях во всем, что касалось геологии (и не только), то ли из-за некого лихого полевого пижонства, любви к хорошим вещам и комфорту. Бороду он принципиально не отращивал, и тщательно брился каждое утро, испытывая терпение Володи и Лёни, ждущих его к завтраку.

На Базе как-то не было принято «красоваться», большинство мужского «населения» отращивало бороды различной длины и формы, и весь сезон носило грязные, прожженные телогрейки, штормовки и энцефалитки, исключение составлял лишь подтянутый, всегда гладко выбритый Главный, да ещё Нач. Спецотдела, но им по рангу было положено. Даже его друг, увалень, трусоватый, вечно неуверенный ни в чем Володя, и тот периодически пытался бурчать, что, мол, «вырядился как на свадьбу».

Так, вот и начало маршрута… Он уже не думал о друге, об оставшемся Лёне, только работа, работа, пробы и цифры на карте. Он не думал о том, что это нарушение ради работы, ради плана может кончиться печально, и для него и для Володи, его интересовал лишь результат, точки, значки и линии на карте, его жгла неуёмная слава первооткрывателя, «добро» от начальства, и кто знает, может его имя ещё окажется на карте, как мечтал Баклаков из «Территории» Олега Куваева, его кумира, любимого автора. Он как-то «заикнулся» при Главном о Куваеве, с которым оказывается, тот был знаком лично, но Главный скептически и как-то очень уж небрежно отозвался о его кумире…

…К ночи дождь почти прекратился, но туман стал еще гуще, и буквально в 10 метрах вообще ничего не было видно. Володя скинул тяжелый мокрый рюкзак, отвязал пленку, растянул в виде тента. Теперь бы надо костер, осушиться, обогреться. Он в последние дни не совсем себя хорошо чувствовал, знобило, побаливала голова. Но подать виду, что заболевает, не мог, стеснялся и друга, который сразу бы начал читать мораль и пичкать разными лекарствами, так как считал, что очень хорошо разбирается в медицине (как-никак папа – врач, профессор), и Лёню, которого почему-то побаивался. Да и срывать работы было нельзя, «Главное – план» – твердили на Базе, – «а всё остальное – лирика и наука!».

Весь валежник был мокрый, сушняка было не найти и Володя, борясь со сном и усталостью, решил перекусить холодной тушенкой, попить воды с сахаром, а потом залезть в спальник и заснуть.

…Охотничьи спички, непромокаемые и негаснущие на ветру, сделали свое дело, мокрый валежник разгорелся, можно было вскипятить чай, разогреть тушенку, поесть, подумать, даже помечать. А мечтать он любил – видел себя маститым ученым, даже академиком, «светилом геологической науки», «первооткрывателем месторождений». Поэтому и напросился при распределении сюда, в глушь, в непроходимые дебри тайги и гольцов, в край гнуса и комаров, короткого холодного дождливого лета и суровой зимы. Хотя была возможность остаться дома, тихо пристроиться в тихий академический институт, папа бы помог, у него полгорода лечится. А там аспирантура, степень… Но он хотел именно туда, где можно себя проявить, показать, а через несколько лет, собрав уникальный материал и получив навыки не академического исследователя, а именно полевика-производственника, он смог бы рассчитывать на лавры. А вдруг и открыл что-нибудь, месторождение, например! Слава, слава, неуёмная слава двигала им, и под шум дождя он незаметно уснул у догорающего костра.

…Лёня проснулся среди ночи, привычно нашарил сигареты и спички, закурил… Что-то тревожило его, что-то или случилось, или что-то должно было случиться, но как он не старался отогнать тревожные мысли, какая-то гнетущая тяжесть сидела внутри. «Или я старею, или что-то с ребятами» – подумал он, хлебнул остывшего чая, выкурил еще сигарету и опять заснул.