Лев Усыскин - …Его досужие вымыслы

• Название: …Его досужие вымыслы
• Автор: Лев Усыскин
• Жанр: Русское современное

Когда-то Марк Блок совершил переворот в историографии, написав о французских королях, как об африканских вождях с их магической целительной силой. Усыскин попытался сочинить своих «Королей-чудотворцев» – но не о монархах, а о жестоком красном генерале Фрунзе. Мифологическая дистанция освобождает нас от необходимости сопереживать «красным» или «белым»; мы вольны заботиться о себе, об обычных людях… Но есть странный символизм в том, что «Хроники Фрунзе» не завершены. Кирилл Кобрин

---

17.

Вот что сказал тогда Фрунзе, желая утолить страсти, когда иные уже тянулись руками к нагайкам, у поясов их висящим. «Дети мои, с кем провел столько лет я, с кем делил до дня нынешнего все тяготы жизни военной, – друзья мои верные, те, кого не сгубили степи Царицына и волжские плесы, – кто уберегся пули лихой и клинка горячего, кому случалось кашу из травы придорожной солоной водою запить, – вы ли здесь передо мною? Вы ли уличаете друг друга – уже долгие часы, и шум стоит над собранием вашим? Разве не смиритесь вы перед мнением мужа опытного, уважаемого вами и достойного внимания вашего? Разве нет такого среди вас и людей ваших?» И стали кричать тогда пришедшие на собрание: «Ты, Фрунзе! Ты один нам судья – помыслам нашим и словам нашим! Ты рассуди нас, кто прав из начальников наших!» И ответил им Фрунзе: «Пусть так. Знаю, как разрешить споры ваши: пусть вспомнит каждый, чем поклялся, вступив под знамена эти, какой обет дал перед лицом воинства нашего!» И ответили ему: «Так! Помним мы слова наши!» И сказал он тогда: «Ведь клялись мы освободить народы страждущие, где бы ни жили они.» И ответили ему: «Так! Помним слова эти!» И, услышав это, сказал тогда Фрунзе: «Что ж худого тогда, если одни пойдут морем и освободят народы берега, в то время как прочие пойдут на Хиву и освободят людей Аму-Дарьи и Усть-Юрта? И воссоединимся после у Бухары и попробуем эмира: возьмет ли его рука наша? И коли возьмет, то не будет нам преграды до земли персидской к югу и до Ошских гор к востоку и напоим коней наших из ферганских колодцев, – и будем славны в тех землях более Искандера Великого!» И спросили тогда: «Кто ж разделит полки наши?» И ответил Фрунзе, что нет нужды – довольно охотников и в той и другой части, следует лишь выбрать верховного над всеми начальника. И просили его люди сделать это, и поставил Фрунзе над одними Салават-мирзу, над другими же – Матвея Плаху. И после разошлись все по шатрам своим, потому что близилось уже утро дня следующего.

18.

Вот имена начальников над полками, с тех пор как разделились они перед Макатом. Вот те, кто пошел за Салават-мирзой, те, кто выбрал верховенство его. Первым – Завьялов Неназванный, за ним Говоруха-Отрок и Ефим Дуга, после всех же Соленый и люди его. Всего же начальников – пять человек, считая Салават-мирзу. Разделившись же, двинулись они к морю Каспийскому и сражались на Мангышлаке и под Красноводском, и о том, как сражались они, и все дела их и слова их, и что стало с ними, написано в книге Говорухи-Отрока. Вот те, кто остался под Макатом и по взятии Маката пошел на юг, к морю Аральскому. Вот имена их, как звали их: Матвей Плаха, тот, что с одной рукой, – и поставлен он был над всеми как старший возрастом после Данилы Сыча, когда тот умер. С ним Архип Заяц, по прозвищу Горелый, Еврей Гольц, затем – Федот Сухой и плотники его, после – Ефим Небогат и Евсей Калина, астраханский рыбник. Всего же начальников – шесть человек, и пошел с ними Фрунзе, потому что было их больше числом, чем ушедших к Мангышлаку. О том, как сражались они, и все дела их и подвиги их, – все это описано в Книге Степи, известной еще как Вторая Книга Похода, также и в Книге Земель и в преданиях жителей мест тех.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ ПОХОДА

Книга Царицына

1.

Был человек в Царицыне, и звали его Степан Ветряной. Был он горшечником, дом его стоял над рекой, – и был паводок, и обрушился в реку дом его, и семья его, и дети его, и все погибли. Степана же в ту пору не было. Вот вернулся он, и рассказали соседи ему, как было, и отдали белого козленка ему – все, что сохранили от имущества его. И ждали соседи, что он скажет, – Степан же молчал. И после поднял козленка на руки свои и пошел прочь. Соседи же думали: «Вот горе у человека! Не будем ему мешать: позже вернется к нам!» Степан же не слышал их, горе заволокло сердце его. Так прошел он не одну версту, пока не стал просить пищи козленок его, – тогда опустился Степан на обочину дороги и пустил козленка пастись среди придорожной травы. Сам же заплакал о горе своем.

2.

В то время Федот Сухой набирал отряд свой, сражаться под знаменами его за свободу трудящихся народов земли. Раз ехали люди его дорогой и увидели плачущего у обочины ее и белого козленка, которого он пас. И был дождь, и спросили его, почему не идет он в дом свой к жене своей, и ответил он, что дом его теперь велик, и стены дома его – где небо касается земного края. И понравился им ответ его, и сказали ему: «Что ж, не пойти ли тебе с нами, друже?» И спросил он, далеко ли едут они, и ответили: «Далеко ли – а все будешь в доме своем». Попросил он тогда дать ему нож, и когда сделали по слову его, – привлек к себе козленка и вырезал ему клок шерсти его и схоронил в шапке своей. И тогда дали ему коня, и ушел он с отрядом.

3.

И стал славным бойцом Степан Ветряной, ходил он походами с отрядом Федота Сухого, и Федот поставил его над десятью. И ходил он, старшим над десятью, к соленому озеру Эльтон, и был отмечен за это Федотом Сухим, и получил аварскую папаху и бинокль из рук его. В те дни был взят Царицын, оставленный прежде. И был бой перед этим, и сражались на улицах его несколько дней, и многие жители его погибли тогда, и множество домов сгорело. И пришел Степан туда, где прежде был дом его, и увидел прежних соседей своих в горе: пожар погубил дома их и все имущество их. И узнали они Степана и взмолились ему, чтобы он помог им. И сказал им Степан: «Что в силах я против судеб ваших? Разве поделиться козлиной шерстью!» И велел людям своим пригнать им козье стадо, захваченное прежде возле города. И принялись жители ловить коз этих, и ссорились между собой, и били друг друга чем попадя, и многих забили насмерть.

4.

И приблизил его к себе Федот Сухой и послал его в Сальск-городок попробовать, за кого встанут казаки. И отправился он, и была буря в степи, и снег, и не видели друг друга едущие рядом. И когда утих ветер, понял Степан, что один он и степь вокруг. И отпустил он поводья коня своего, и вывел его конь к хутору, и стал искать Степан людей на хуторе том, но не нашел никого, кроме дочери хозяина. И приглянулась она ему, и отдал Степан ей коня своего и попросил напоить. И спросил, где хозяева хутора этого. И ответила девка, что отец ее, вахмистр Кучерявенко, уехал в город по зову городского полковника да задержался бурею. И сказал ей Степан, что голоден, и принесла она ему молока и картошек, Степан же привлек ее к себе и принялся ласкать ее и после познал как женщину. И увидели они некоторое время спустя скачущих к хутору вдалеке. И сказала девка: «Это отец мой и люди его возвращаются из города». И сказал ей тогда Степан: «Спрячь меня, не то выдадут они меня в Сальск – награда обещана за голову мою». И указала тогда девка на сарай, где держали коз, и схоронила в нем Степана. Тем временем подъехал к хутору Кучерявенко и спросил у дочери, не было ли кого здесь, потому как видели люди его чьи-то следы в степи. И ответила девка, что не видела никого, кто б был ей незнаком. Чуть погодя увидел Кучерявенко чужого коня, евшего из яслей его овес, и однако не стал спрашивать больше дочь свою, а приказал отрокам своим осмотреть хутор. И принялись отроки осматривать дом и все постройки и погреба – и пока удалились они, сказала девка отцу своему, что мужа ее ищут отроки с тем, чтобы выдать его на казнь. Тем временем вернулись посланные и привели Степана, сказав: «Вот человек, воровавший коз здесь». И велел тогда Кучерявенко оставить их и, когда удалились все, спросил Степана, что делал тот в козьем сарае. И ответил он, что жил некогда в Царицыне, и был у него козленок малый, и оставил он его в придорожной траве, а нынче ищет выросшим. И спросил тогда Кучерявенко, как же намерен узнать он козленка своего, и ответил тот: «По шерсти». И показал клок шерсти козлиной с исподу шапки своей. И сказал тогда Кучерявенко людям своим, что это путник, сбившийся в степи, и чтобы не трогали его. И остался Степан на хуторе и следующей весной отстроился на выселках.

Книга Степи (Вторая книга Похода)

1.

От дней начала и до дней исхода – недвижна ты и великолепна, степь. Приходят люди, рождаются из чрева матерей своих и пускаются в путь тропою твоей с севера на юг и с юга на север, и пускаются в путь с востока на запад и с запада на восток – и проходят путем своим, и нет их боле. Где они? И только колышутся травы твои – от века, и бродит ветер над равниною. Где они? Пришли ли к цели пути своего? Кто ответит теперь? Кто перечтет их – кого приняла ты, степь, в тучное чрево твое. Ты мать нам, степь, ты хранишь нас до срока – утоляешь голод наш охотой и жажду нашу у степных колодцев, ты согреваешь нас у ночных костров и даешь нам женщину силой руки нашей – тебя ли не благодарить нам? И не ты ли примешь нас в последние объятия твои, дабы воплотиться в тебе, рассеясь в черной плоти твоей и потом взойти травами колосящимися? И кто помнит о нас помимо тебя, степь? – Лишь враги наши. И кто сбережет детей наших? Лишь ты да случай. …Вот она, степь. Когда убрана травами, и колосятся травы, покуда хватает взгляда; когда выжжена солнцем и подымает ветер мелкую колючую пыль… Тиха степь: лишь свист хищной птицы рассекает воздух, да путаются ветры в ковылях – и только изредка встанет белым столбом шайтанчик – малый безобидный смерч – и через четверть часа уляжется сам собой: ничто не всколыхнет тебя, степь. Ничто не встрепенет тебя надолго – ни пыльная буря, порождение дальних высохших солончаковых озер, ни голодный пролет саранчи, несущей свою гибель в неисчислимости своей, – и вот уже легла на землю саранча, и всякая тварь поедает ее… Ничто не властно над тобой, степь: пройдут по тебе бесчисленные народы, как прошли народы дней минувшего, и уйдут дела их, как осела вскоре пыль, подымаемая копытами их стад, – и лишь курганы, насыпаемые руками рабов их, будут стоять в степи вечно, неведомые и покатые, и по ним, как по звездам ночью, определит направление раздвигающий травы путник.