Олег Слободчиков - Великий Тёс

• Название: Великий Тёс
• Автор: Олег Слободчиков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-4444-8804-1, 978-5-4444-6026-9

Первая половина XVII века. Русские первопроходцы – служилые люди, торговцы, авантюристы, промысловики – неустрашимо и неукротимо продолжают осваивать открывшиеся им бескрайние просторы Сибири. «Великий Тёс» – это захватывающее дух повествование о енисейских казаках, стрельцах, детях боярских, дворянах, которые отправлялись в глубь незнакомой земли, не зная, что их ждет и вернуться ли они к родному очагу, к семье и детям.

---

Пелагия горделиво передернула плечами. Простодушная Капа оторвалась от квашни, стряхнула тесто с пальцев, плаксиво проревела:

– Коли хорошие люди замуж позовут – отчего не пойти!

Старый купец все помалкивал, все поглядывал из угла, одобрительно потряхивая бородой. Потом хмыкнул, крякнул и молча вышел, чтобы не смущать молодых.

После молитв и завтрака все прибывшие гурьбой отправились в острог, в съезжую избу. Хрустел под ногами свежий снег. Черная река неспешно несла студеные воды на полночь. Дышалось легко и привольно.

– Будто у них из стрельцов женихов нет? – безнадежно пробубнил Иван, едва они с Максимом вышли из избы. Удивлялся разумному товарищу: чего ради возле чужих девок вьется?

– Нет! – весело вскинул на него глаза Максим. – Их попутно с рожью купцы везли в Томский, тамошним казакам в жены. Нынче летом остяки Пегой Орды бунтовали. Нам не встретились, а других грабили от Нарымского до Кетского. Работные бурлаки перепугались, купчишек с товаром бросили. Стрельцы, по слезным просьбам, приволокли их струги сюда, а дальше вести некому. Да и поздно уже.

Искренне удивлялся Иван Похабов: когда только товарищ успел все вызнать. Максим же знай себе посмеивался над недоверчивыми расспросами:

– Заламывают купцы за девок по десять рублей. Говорят, по шести отдали в Тобольском курским купцам. Да потратились, приодели к зиме, кормили в пути. – Максим взглянул на Ивана пристально, вздохнул с тоской: – А ведь хороши девки. Меченка-то – пава! Какие же на Москве невесты, если нам таких шлют?

– Боятся, поди, меченых, – сипло пробубнил Иван, воротя глаза на сторону.

– Понравилась? – весело и пытливо спросил Максим.

– Еще чего? – смущенно вскинулся было Иван. Но, помолчав, согласился: – Хороша!

– А как рассорит нас? – стал смешливо подначивать товарищ.

– Еще чего! – угрюмо пробубнил Иван. – Добрый казак и за жену против товарища не возропщет. Не то что…

Они поняли друг друга с полуслова. Максим из сургутских сибирских родовых казаков. Иван саблей, кровью и кнутами с малолетства породнился с донскими станицами, вошел в их круг. Оба даже по виду отличались от ссыльных и приверстанных в оклады. Такие, как они, и тонули, и в петлях болтались с удалью. А уж за товарища готовы были идти хоть на плаху.

– Пусть будет промеж нас уговор: кого сама выберет, тот ее и возьмет. А товарищу не вредить! – сказал Максим, глядя на Ивана.

– Да она уже тебя высмотрела! – безнадежно отмахнулся он.

За ручьем курились землянки и балаганы гулящих, три островерхих чума пегих людей[3], что пришли сюда укрыться от врагов.

Казаки вошли в острог, как в колодец. По углам со стороны реки Оби были срублены две башни. Под ними избы в три потолка. Верха шатровые, крытые тёсом. Третья башня была со стороны Кети. Под ней – съезжая изба. Сверху караульный чердак. Между башнями поставлены острожины. К ним сложены поленницы в рост человека. Теснота требовала порядка. Выпавший за ночь снег был убран.

Седобородый приказчик уже поджидал казаков, сидя в красном углу. Возле него крутился вчерашний стрелец с выбритым лицом. Сгибаясь в низких дверях, енисейцы вошли гурьбой. Смахнули шапки, стали креститься и кланяться на образа. Чинно расселись по лавкам. Приказчик поглядывал на них с печалью и укоризной. Вместо приветственной речи взмолился:

– Уймите своего выкреста! Уши прогудел. Велит челобитную царю послать через тобольских воевод. У меня ни прочесть ее некому, ни отправить не с кем. Писана та челобитная русской речью да латинскими буквами.

– И когда успел настрочить? – удивился Максим. – Поди, Индию под царскую руку подвести сулит? – насмешливо взглянул на Ермеса, сидевшего особняком.

– Балаболил до полуночи. Спать не давал! – возмущенно вскрикнул стрелец. – Дай, дескать, ему рейтар да пушек, да денег.

– Грозил государевым словом и делом[4], а где приставов взять? – стал оправдываться старый приказчик. – Караульных – и тех не хватает. Все на службах. Вот Васька Колесников, с ночи еще не спал, но печь для вас натопил, – с благодарностью кивнул на проворного стрельца.

Тот, польщенный похвалой, с важностью добавил к сказанному старым приказчиком:

– Нынче тунгусы через Енисей переправляются, остяков воюют. Грозят Кетский острог разорить. Как лед встанет – хуже будет.

– А ты его в Томский отправь! – посоветовал Максим. – Там грамотных много, и заплечник[5] искусный. Прочтут и разберутся.

– Было бы с кем, – проворчал приказчик, успокаиваясь. – Енисейский воевода ждет вас не дождется. Той ржи, что была доставлена ему по воде в Маковский острог, тамошним служилым мало. А у меня ее хранить негде. Амбары подгнили и полны. По льду теперь всю зиму возить придется.

– Не наша вина! – загалдели казаки. – Месяц ждали инокинь. Без них воевода не пускал.

– И рожь есть, и кони, – продолжал жаловаться приказчик. – А сани старые, разбитые, придется вам самим делать их. Моим людям некогда. На коня по пятнадцать пудов грузить, не больше. Конь – не человек, он от натуги помереть может. А вам за зиму надо успеть две ходки сделать, – пытливо оглядел казаков. – А то и больше.

– Коней мало – сам впрягайся в гуж! – насмешливо поддакнул приказному проворный стрелец. Хохотнул: – А еще бы девок взяли у купцов и запрягли бы их вместо жеребушек.

– Все плачутся! – неприязненно вспомнил приказный о торговых людях. – Вам бы правда у них рожь взять да девок. Если летом продадите ту рожь промышленным людям, то девки, считай, даром достанутся.

– Сторговались бы, – весело согласился с приказчиком Максим, – если бы на нас были шубы собольи, а то ведь только шапки! – выразительно взглянул на приказчика.

Тот понял намек, замахал руками:

– Одолжить мне вас нечем!

Максим заерзал на лавке.

– Девок без ржи, а рожь без девок купцы не отдадут! – хитроумно заюлил перед старым приказчиком. – Даже если наполовину – заплатить нам нечем. Вся надежда на тебя, батька! Давно ведь сидишь на приказе, припас себе соболишек и серебра скопил на черный день?

Бритый стрелец, Васька Колесников, стал бросать на старика опасливые и виноватые взгляды: может быть, зря обмолвился про девок?

– Я старый, – со вздохом согласился приказный и свесил седую голову, покрытую шапкой из черных с проседью собольих спинок. – Каждый день помереть могу! Богатство туда не прихватишь! – С тоской возвел глаза к низкому потолку. Язвительно усмехнулся: – Но на вас долг может остаться, а на мне – грех: сказано, через кого соблазны – тому лучше не родиться!

– Отдадим на помин души, – загалдели казаки. – Не возьмем греха на душу!

– А соблазны? – беззубо ухмыльнулся старик. – Вот и наплюет мне ангел в глаза за добро мое, что подстрекал ко греху!

Васька Колесников по-куньи бросал взгляды на споривших, настороженно прислушивался и помалкивал. Максим же и так и эдак раззадоривал приказчика, пока не понял: не даст он денег в долг. Разве под кабалу?

– Под кабалу дам рухляди на десять рублей до Святой Троицы без роста, а после гривенник с рубля. Но только на тебя, – ткнул пальцем в Максима. – Твоего отца знал. Родня у тебя в Сургутском. Или на него, – ткнул перстом в сторону равнодушно помалкивавшего Филиппа Михалева. – Родни много. Брат на пашне в Туруханском. А безродным да пришлым не дам!

Михалев с недоумением поднял на приказчика потухшие глаза женатого человека, пожал плечами:

– Мне-то кабала на кой?

Казаки вышли из острога, беззлобно поругивая старого скупца, посмеивались: без покупной ржи можно обойтись, а девки достанутся только троим. Пуще всех насмехался, оправдываясь перед товарищами, раззадоренный Филипп:

– Мне с Ермесом девки ни к чему, Илейка – молод, Якунька – сувор[6]. Остается на двух казаков по одной невесте.

Иван Похабов принужденно посмеивался вместе со всеми и примечал, что у Максима лицо было совсем не смешливым: глаза блестели, лоб морщился. Натужно думал о чем-то десятский. И вдруг спросил Ивана в упор:

– Шапку отдашь?

– И шапку дам, и шебалташ[7] с золотыми бляхами, – провел рукой по пряжке на поясе. – Ужто и вправду думаешь сторговаться?

Жаль было шапки. Первый год Иван был покрыт дорогими соболями. С тех пор как начал службу, где по бедности, а больше напоказ, ходил на донской манер в драном кафтане и суконном колпаке, но при дорогом оружии.

Тягаться с Максимом в таком деле, как сватовство, он и не думал. С сердечной тоской уступал товарищу приглянувшуюся девку. Отказать же ему в помощи не мог, хоть бы и себе в убыток. Что шапка, если десятский готов был дать на себя кабалу?

Работы при остроге было много. Только денек и погуляли казаки. На другой сошел снег, пригрело осеннее солнце, обманно запахло весной. Иван тесал жерди на оглобли. Сорокины в котлах вываривали и гнули полозья для саней. Заняты были все. Дела не мешали казакам поглядывать на стрелецких жен да на купеческих девок. С инокинями и с теми они добродушно шутили, не поминая былого.