Джон Краули - Маленький, большой, или Парламент фейри

• Название: Маленький, большой, или Парламент фейри
• Автор: Джон Краули
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-389-13340-2

«Маленький, большой» – это «поистине уникальный роман, в одиночку совершивший жанровую революцию» (У. Ле Гуин); это эпический бестселлер о любви и волшебстве, о свободе воли и предопределении, о роли личности в истории, плетущейся невидимым, но могущественным рассказчиком.

Городской клерк Смоки Барнабл женится на Дейли Элис Дринкуотер, дочери детского писателя, и отправляется жить с ней в не отмеченную на картах усадьбу Эджвуд – загадочное сооружение, которое, чем глубже в него заходишь, тем больше становится и, кажется, вмещает в себя окружающие леса и поля, а то и весь мир. Герои «Маленького, большого», поколение за поколением, видят себя персонажами некой Повести, ощущают неочевидное соприсутствие сверхъестественных сил и неосознанно разыгрывают романтическую оперу по мотивам шекспировского «Сна в летнюю ночь», либретто которой мог бы написать Льюис Кэрролл.

Перевод публикуется в новой редакции, а также с новым авторским предисловием, написанным специально для данного российского издания.

---

– Вот и Вудзы, – объявила Дейли Элис.

– Ага.

Но даже когда перед ними уже стояли чашечки с кофе, а Эми и Крис Вудз болтали о всякой всячине и от сброшенного на линолеум рюкзака расплывалась большая лужа, Смоки все равно чувствовал на спине его тяжесть, которую не в силах был стряхнуть, и постепенно ему стало казаться, что он всегда нес на себе этот груз. Смоки решил, что он ему по плечу.

Остаток дня и последние впечатления от путешествия впоследствии вспоминались Смоки очень смутно. Когда молчание затягивалось, Дейли Элис, случалось, напоминала ему подробности, как будто повторяла в памяти тот день, если больше нечего было делать, и он заученно отвечал: «Да-да», – возможно, и вправду вспоминая то, о чем она говорила, а возможно, и нет.

В тот самый день Клауд, сидя на веранде за стеклянным столиком и думая только о том, чтобы довести до конца мысленную слежку за путешественниками, перевернула козырную карту под названием «Тайна» и только собиралась положить ее на место, как вдруг у нее перехватило дыхание и по всему телу пробежала дрожь. Глаза ее наполнились слезами, и, когда Ма пришла звать ее к завтраку, Клауд, с покрасневшими веками и все еще потрясенная тем, о чем она еще не знала и даже не подозревала, напрямик, без уверток и экивоков, выложила ей всю правду. А когда Смоки и Дейли Элис вернулись – загоревшие, слегка поцарапанные, но счастливые, – то увидели, что окна фасада закрыты шторами (Смоки не знал об этом обычае), а на крыльце с торжественно-печальным видом стоит доктор Дринкуотер.

– Оберон умер, – сказал он.

По пути

Грачи (Смоки предполагал, что это грачи) летели домой по исполосованному облаками холодному небу к нагим деревьям, о чем-то жестикулировавшим за свежевспаханными бороздами мартовского поля (в том, что это март, Смоки не сомневался). Сломанная изгородь из щелястых досок, с отверстиями от выпавших сучков, отделяла поле от дороги, по которой шел Путник в остроконечном капюшоне, слегка похожий на Данте с гравюры Доре. У ног его тянулся ряд белых, с красными шляпками, мухоморов, а лицо Путника выражало тревогу – нет, удивление, поскольку последний в строю крохотный мухомор, приподняв свою красную шляпку, смотрел на него с хитрой улыбкой.

– Это оригинал, – сказал доктор Дринкуотер, указывая на картину бокалом, наполненным хересом. – Художник подарил ее моей бабушке Вайолет. Он был ее поклонником.

Детскими книгами Смоки были сочинения Цезаря и Овидия, и он никогда прежде не видел работ этого художника, его подстриженные деревья с проступающими на них лицами и четкое вечернее освещение. Смоки был потрясен, но сам бы не смог объяснить почему. Название картины – «По пути» – звучало в его ушах легким шепотом. Он отхлебнул из бокала херес. Прозвонил дверной колокольчик: звук напоминал поворот ключа в замке, почти бесшумный; Мам поспешила к дверям гостиной, на ходу вытирая руки о фартук.

Менее других удрученный происшедшим, Смоки старался быть хоть чем-то полезным. Вместе с Руди Фладом он выкопал могилу на том месте участка, где рядом лежали все Дринкуотеры. Джон. Вайолет. Харви Клауд. Палил нещадный зной; над кленами, отягощенными гнетом листвы, висела легкая дымка, словно выдохнутая навстречу полуобморочному ветерку. Руди умело очертил границы могилы; его намокшая от пота рубашка прилипла к огромному животу; потревоженные лопатами – или светом – черви расползались по сторонам, а темные прохладные комья земли на ярком солнце быстро бледнели и высыхали.

На следующий день стали собираться родственники и знакомые: почти все те, кто присутствовал на свадьбе; на некоторых была та же самая одежда: они и не предполагали, что у Дринкуотеров так скоро произойдет новое событие. Оберона похоронили без священника и без молебна, только на фисгармонии исполнили длинный реквием, который теперь прозвучал умиротворенно и даже Как-то радостно.

– Почему это, – поинтересовалась Мам, внося небесно-голубой поднос из пирекса, накрытый фольгой, – все думают, что после похорон ты просто умираешь от голода? Что ж, это очень мило.

Хороший совет

Двоюродная бабушка Клауд спрятала свой мокрый носовой платок в рукав черного платья.

– Я думаю о детях, – сказала она. – Все сегодня там, выпуск за выпуском: Фрэнк Буш и Клод Берри были в самом первом его классе после Решения.

Доктор Дринкуотер куснул мундштук вересковой трубки, которой на самом деле пользовался очень редко, вынул ее изо рта и пристально оглядел, словно недоумевая, что она оказалась несъедобной.

– Решения? – переспросил Смоки.

– Берри et al. vs.[8] Отдел народного образования, – торжественно произнес доктор.

– Я думаю, теперь можно и перекусить, – вмешалась Ма. – Чем богаты. Несите бокалы. И бутылку тоже, Смоки: кому как, а мне точно надо выпить.

Софи сидела за обеденным столом вся в слезах. Не подумав, она поставила прибор и для Оберона, который по субботам всегда приходил обедать вместе со всеми.

– Как я могла забыть! – простонала она через салфетку, которой закрывала лицо. – Он так любил нас…

Не отнимая от глаз салфетки, она выбежала из столовой. Со времени возвращения Смоки почти не видел ее лица – только, как и сейчас, удалявшуюся спину.

– Ты и Софи были его любимицами, – дотронувшись до руки Дейли Элис, сказала Клауд.

– Наверное, мне надо пойти присмотреть за ней, – нерешительно проговорила Мам, порываясь вскочить с места.

– Сядь, Мам, сядь, – мягко остановил ее доктор. – Не то сейчас время. – Он положил Смоки картофельного салата, три миски которого стояли среди поминальных блюд. – Так вот. Берри et al. Это было лет тридцать тому назад…

– Ты путаешь, – поправила его Мам. – Скорей уж сорок пять.

– Возможно. Мы тут сидим на отшибе. Чтобы не надоедать властям штата с нашими малышами, мы открыли маленькую частную школу. Вовсе никакой это не каприз. Но постепенно выяснилось, что учебная программа нашей школы должна соответствовать Стандартам. Стандартам, официально выработанным педагогами штата. Наши дети научились читать и писать ничуть не хуже других, овладели арифметикой; но в программе указывалось, что они должны изучать также историю, основы гражданского права, или как их там, и уйму всякой другой чепухи, которая отнюдь не казалась нам необходимой. В конце концов, если вы умеете читать, Мир Книг открыт для вас, а если вы любите читать, то с книгами не расстанетесь. Если же нет, то мигом забудете все, что вас заставили прочитать. Обитают здесь совсем не невежды: во всяком случае, имеют понятие – вернее, множество различных понятий – о том, какие знания особенно важны, однако этим знаниям в школе почти что не учат. Ну вот, дело и повернулось так, что нашу маленькую школу закрыли и всем детям пришлось пару лет посещать другую школу…

– Чиновники заявили, что наша программа не готовит детей к реальной жизни, – добавила Мам.

– А что в ней такого реального? – раздраженно полюбопытствовала Клауд. – Все, что мне в последнее время доводилось видеть, реальным вовсе не кажется.

– Это было сорок лет тому назад, Нора.

– Жизнь с тех пор реальнее не сделалась.

– Одно время я посещала общеобразовательную среднюю школу, – сказала Мам. – Это было не так уж плохо. Только нужно было приходить всегда минута в минуту к строго определенному времени, причем каждый день – весной и зимой, в холод и в жару; и, кроме того, не разрешали уходить раньше строго определенного времени, причем тоже каждый день. – При воспоминании об этом на лице Мам выразилось изумление.

– А как обстояло дело с основами гражданского права и всем прочим? – спросила Дейли Элис, стиснув под столом руку Смоки, потому что заранее известный, освященный временем ответ сражал наповал.

– Ну, ты ведь знаешь как? Я решительно ничего не помню. Ничегошеньки.

Именно так Смоки и представлял Систему Школьного Образования. Большинство детей, которых он знал, начисто забывали все, чему их учили в школе, как только покидали свои (таинственные для него) классы. «Ого, – говаривал он, – вам бы следовало поучиться у моего отца: он вам не позволил бы ничего забыть».

С другой стороны, когда его спрашивали о таких незыблемых атрибутах школьных лет, как Клятва на верность флагу, или День древонасаждений, или принц Генрих Мореплаватель, он выказывал полнейшее невежество. Все считали его странным, если вообще обращали на него внимание.

– Итак, у отца Клода Берри начались неприятности из-за того, что он не пускал сына в обычную школу, – продолжала рассказ бабушка Клауд. – Дело дошло до Верховного суда.

– Это сильно повредило нашим банковским счетам, – заметил доктор.

– Но в итоге решение вынесли в нашу пользу, – заключила Мам.

– Потому что, – пояснила Клауд, – вопрос прямо связан с религией. Так мы заявили. Вроде амишей, слышали о них? – Она лукаво усмехнулась. – Прямо связан с религией.