Наталья Бондаренко - Икона под названьем «Мама». Коллективный сборник стихов

• Название: Икона под названьем «Мама». Коллективный сборник стихов
• Автор: Наталья Бондаренко
• Жанр: Поэзия

В этой книге поэты искренне написали о своих чувствах к матери и мысли о роли матери в их жизни. Разные судьбы, разный возраст и разное положение в обществе, но чувства у всех глубокие и сильные. Книга будет интересна всем людям. Поэты добавили несколько интересных стихов на разные темы.

---

Нам с тобой

Нам с тобой у реки б жить,
И под шелест волны спать,
И на лодке в рассвет плыть,
Разрезая воды гладь.

По весне заглянуть в лес,
На цветочный взглянуть рай.
Нам грозой возвестит Зевс,
Что опять наступил май.

Словно птица, сломав клеть,
Сердце просится на взлет.
…Мне бы песни тебе петь,
Да другая уже поет.

Елена Скачко

Фото автора, Скачко Елены

Елена Скачко – журналист, специалист по женским коммуникациям. Двадцать три года проработала главным редактором в разных популярных украинских изданиях (еженедельник «Теленеделя», женский журнал «Единственная»).

Сейчас работает главным редактором журнала Vesna о косметологии и стиле жизни.

Она издала электронные книги короткой прозы (например, «Не разлей вода» под псевдонимом Елена Полеви), готовит к выпуску еще несколько книг. Лауреат Международной литературной премии «Золотая Роза», её миниатюра вошла в печатный сборник «20 лучших рассказов».

Слышишь, мама?

Я сломалась, мам, так уж вышло…
Ты учила меня иначе:
Там, где низко, – взметнуться выше,
Там, где серо, – покрасить ярче.

Если грустно – держать улыбку,
Если радостно – веселиться…
Иногда промолчать как рыбка,
А порой заклевать орлицей…

Не служить никогда в придворных,
Даже если за это платят…
На войну выходить не в форме —
Только в модном нарядном платье…

Ты учила меня быть гибкой,
Словно ивовый тонкий прутик —
В ураганах они не гибнут,
На дрова их никто не рубит…

Я сломалась, мам, как игрушка,
Запаршивела, как дворняга…
Продырявилась, словно кружка,
Побывавшая в передрягах…

Вагонеткой слетела с рельсов,
А до станции верст под триста…
И с безумием погорельца
Я качусь по прямой без смысла…

Разболелось, мам, что-то горло
От несказанных слов, наверно…
Может, зря я молчала гордо,
И узлом заплетала нервы?

Я сломалась, мам, это правда,
Вместо мыслей – сплошная ересь…
Только это сегодня.
Завтра
Я взлечу еще выше. Веришь?

Пахнет воском. Фитиль горящий
Разрезает прохладу храма…
Ты хотя бы во снах почаще
Приходи ко мне, слышишь, мама…

Я ждала тебя сорок лет… (монолог моей бабушки)

Я ждала тебя сорок лет
В нашем доме под хвойным лесом.
Берегла твой лоскутный плед
И чинила крыльцо с навесом…

Украшала просторный двор,
В каждом мае белила хату,
Зять поставил другой забор —
Старый латан был перелатан…

Уходила на дальний луг,
Васильками поросший густо…
Говорила с тобою вслух
О веселом и самом грустном…

Я ждала тебя сорок лет,
Письма с фронта читая внучке…
На огромной такой земле
Никого не нашла я лучше….

Заложила я новый сад:
Десять яблонь и слива с вишней…
И доверилась небесам —
Пусть хранит тебя там Всевышний…

А любимым твоим платком
Покрывалась однажды в церковь.
С похоронкой лежит рядком —
Краше нового – в шифоньерке*…

И когда мой наступит срок —
Уж пора, на пороге старость,
Нахлобучу* я твой платок —
Довоенный еще подарок…

И знакомый жилет льняной,
А иначе узнать не сможешь…
Ты ведь помнишь меня иной —
На полвека почти моложе…

Я выросла, мама…

Я выросла, мама,
еще в позапрошлой жизни,
Когда мы жарой дышали и ждали дождь…
А я, засыпая в темени,
ногти грызла,
Хотя и была уверена:
ты придешь!

Я выросла, мама,
читая большие книги,
Где в каждой строке сплетались любовь и боль,
Надежда и вера,
предательство и интриги,
Безмерная скорбь и смирение за юдоль…

Я выросла, мама,
когда от любви неправой,
Скрутившись клубком,
умирала, мечтая жить…
Когда пересохшим горлом кричала «Браво!»,
Боясь захлебнуться в бездонном потоке лжи…

Я выросла, мама,
до срока,
когда предали
Свои – не чужие! – уткнувшись глазами в пол.
Прошлись по душе открытой, не сняв сандалий,
Промчались стрелой, как в полночь трамвай в депо…

Я выросла, мама,
однажды сбежав из дома,
Когда колею искала, теряя смысл…
А рядом безумный мир, словно впавший в кому,

Мозаикой разных жизней, как кадр, завис…
Я выросла, мама,
когда между старых сосен,
Руками сжимала мокрый погостный грунт…
Косыми дождями сорила зануда-осень,
А я провожала тебя в самый дальний пункт…

Судьба эмигранта. Я женщину любил…

Я женщину любил…
Строптивую, как море,
Внезапную, как шторм, шальную, как гроза…
Я выпал из орбит всех практик и теорий
И просто потонул в фиалковых глазах…

Я в памяти хранил причуды и капризы,
Клубничный аромат и всполохи огня…
Я кожей ощущал порыв хмельного бриза,
Когда она порой голубила меня…

Вершины покорял, болтался в поднебесье,
Пил водку до чертей, текилу и саке…
Влюблялся на полдня в принцесс и сущих бестий,
И девок покупал в прибрежном кабаке…

Я даже на войну отправился за славой,
Но вовремя свернул – стрелять мне не дано…
Я так хотел в Москву и в Киев златоглавый,
Но снова попадал в Варшаву или Брно…

Я женщину любил…

Бескрайнюю, как поле,

Бездонную, как высь,

Кристальную, как снег…

На рабство был готов, на муки, на неволю,

На драку до крови, на ломку, на побег…

Молился за нее на праведном Синае,

И к старцам приставал, таскаясь на Афон…

Надеялся – она однажды осознает,

Что я ей Богом дан, судьбою наделён…

Валил унылый лес, спускался вниз – в забои,

На прииски ходил в убогие края…

Я чах и леденел.

Болезнь считал любовью…

Ведь я ее любил за то, что не моя…

Когда же удалось распутать узел корды,

И я, как резвый конь, рванул в седую степь,

Расслабившись, сдалась уставшая аорта,

Затих безумный пульс —

И «скорой» не успеть…

Я женщину любил… Горячую, как солнце,

Ее тревожный взгляд – осколчатый, как взрыв…

Был шрамами покрыт, ожогами искромсан —

Спасался от любви.

Ушёл, недолюбив…

Вернуться я хотел…

Но сорный ветер жизни

Погнал меня в обход – дорогою другой…

Я женщину любил… По имени Отчизна.

Но предал я ее.

И умер, как изгой…

Под раскаленным августовским небом…

Деду своему, Захару Горбачеву,

погибшему в Польше в августе 44-го, и вдове его Анне,

моей бабушке, посвящаю…

Некстати, необдуманно, нелепо…
Закутанный в брезент до подбородка,
Под раскаленным августовским небом
Ты умираешь в зарослях солодки…

Насквозь прошитый сотнями осколков —
От пальцев онемевших до затылка…
От родины вдали, в чужом поселке,
На рыжей окровавленной подстилке…

Искусанные губы просят влаги,
Истерзанные руки безнадёжны…
Ни водки, ни воды, ни даже браги,
Лишь пахнет дымом пыльный подорожник…

Ни соли, ни росы, ни крошки хлеба…
А хочется поплыть за сизой далью —
Туда, где под невыспавшимся небом
Цветут родные розовые мальвы…

Последнее, что помнится – воронка
От грузного бесовского снаряда…
А завтра роковая похоронка
Отправится на поиск адресата…

Стандартная казённая бумага,
Свернуть бы из нее смешной кораблик
И запустить в ручей – плыви бродяга! —
А на борту, как кровью, «смертью храбрых»…

Застынет почтальонка у порога —
Раздастся крик, немыслимый для слуха…
И женщина – красавица от Бога —
Платок повяжет вдовий, как старуха…

И примет крест смиреной однолюбки,
И бабий век без радости и ласки…
А как иначе, если жмутся к юбке
Две русые девчонки-кареглазки?

Душа кипит… Хоть знаешь, ей под силу
Весь мир взвалить на худенькую спину.
Вот только жаль, что на твою могилу
Ей не ходить – не ездить на чужбину…

Но будет встреча на просторах рая —
И ангелов улыбки, и молебны…
Все будет…
А сейчас ты умираешь
Под раскаленным августовским небом…

Подруги

Она курила у открытой форточки,
Колечками пуская нежный дым,
И слушала, как моют ее косточки
Соседки, тарахтя на все лады…

Хотелось распахнуть окно и выкрикнуть:
«Завидуете?
Стройтесь – поделюсь!»
И в рожу заглянуть хмельную Иркину,
И лихо подмигнуть:
«Вот так-то, Люсь!»

А дворничихе Катьке бы напомнила,
Как защищала дуру поутру,
Когда ее – в халате, да с половником —
Гонял сожитель пьяный по двору…

Савельевне на ушко нашептала бы
Про старый и навек зависший долг,
И Ларке бы припомнила все жалобы…
Припомнить можно…
Только есть ли толк?

Завидуют, кряхтят, вороны дряхлые,
Что мужики отрядами к ней прут…
Как были неумытыми неряхами,
Так дурами набитыми помрут…

Уже окно открыла, скрипнув рамою,
Послать бы на три буквы, наконец!
Остановилась.
Вспомнила, как с ранами
Вернулась с фронта – тень, а не жилец…

Как всем подъездом бабы с нею нянчились —
Отмыли, отогрели, заплели…
Дежурили, когда спала калачиком,
И вытащили молча из петли…

Делились всем, когда болела бронхами,
Несли калину, сахар, свитера…
Рыдали всей гурьбой над похоронками,
А в ночь победы пили до утра…

Одной лишь Люське повезло как будто бы —
Вернулся муж – с медалями, живой,
С трофейными кастрюлями и блюдами
И с новенькой красавицей-женой…

Предателя прогнали с самозванкою,
Швырнув вдогонку рыжий чемодан…
А Люську отпоили валерьянкою
И сто частушек спели под баян…

Вот так и жили вдоль чугунной лестницы —
Когда веселье, а когда недуг…
И пусть они отъявленные сплетницы,
Но где ей лучших отыскать подруг?

Сидят, как клуши, кутаясь под окнами, —
Прохладно на излёте сентября…
Рукой махнула, форточку захлопнула:
«Да ладно…
Что уж…
Пусть поговорят…»

Горчит полынь