Уолтер Миллер-младший - Гимн Лейбовицу

• Название: Гимн Лейбовицу
• Автор: Уолтер Миллер-младший
• Жанр: Зарубежная фантастика
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-099469-4

После ядерной войны цивилизация отброшена на много веков назад. Суровые земли, на которых сложно вырастить какой-либо урожай. Суровые люди, с ненавистью относящиеся ко всему новому и непонятному, и хуже всего –◦к ученым, носителям знания,◦–◦потому что именно они, по общему мнению, довели мир до катастрофы.

Насельники аббатства, расположенного в пустыне на юго-западе США, в течение веков ведут кропотливую работу, собирая по крохам и обрывкам все доступные знания –◦книги, записи, устные предания. Когда-нибудь эта титаническая работа возродит цивилизацию.

Но стоит ли возрождать канувший в лету мир?

Что, если любое знание таит в себе роковые ошибки, неизбежно ведущие человечество к гибели?

---

Брат Фрэнсис думал о том, чтобы отправиться на северо-запад, если не удастся вступить в орден. Но хотя ему хватало сил и навыков, чтобы управляться с луком и мечом, он был довольно низкорослый и щуплый, а язычники, по слухам, были двух метров росту. Подтвердить истинность данного слуха он не мог, однако и не видел причин считать его ложным.

Порка, устроенная ему аббатом, равно как и мысль о кошке, которая, вопреки своей природе, стала орнитологом, а не орнитофагом, не сломили брата Фрэнсиса, а лишь слегка поколебали его уверенность в своем призвании. Правда, мысль о кошке вызвала дополнительное искушение, и потому в Вербное воскресенье, когда до окончания Великого поста оставалось голодать всего шесть дней, настоятель Чероки услышал от Фрэнсиса (точнее, от высохших и обожженных солнцем остатков Фрэнсиса, в которых каким-то образом еще содержалась душа) короткий хрип – возможно, самую лаконичную исповедь в своей жизни:

– Благословите меня, святой отец. Я съел ящерицу.

Отец Чероки, которому послушники исповедовались уже много лет, обнаружил, что его, как и знаменитого могильщика, привычка сделала равнодушным; поэтому он, сохраняя полное спокойствие и даже не моргнув глазом, ответил:

– Был ли то постный день и подверглась ли она искусственной обработке?

В Страстную седмицу послушники чувствовали себя менее одиноко (если проблема одиночества их вообще еще волновала), ведь часть литургии служили для отшельников за пределами аббатства. Дважды выносили Святые Дары, а в Страстной четверг аббат лично вместе с Чероки и тринадцатью монахами вышел, чтобы совершить обряд омовения ног в каждой обители. Одежды аббата Аркоса были скрыты под рясой, и самому льву почти удалось принять вид скромного котенка; он четко отработанными движениями, без лишней суеты вставал на колени, мыл и целовал ноги своим подданным, пока остальные пели антифоны.

– Mandatum novum do vobis: ut diligatis invicem…[17]

В Страстную пятницу был крестный ход; завернутый в ткань крест приносили в каждую обитель, где постепенно разворачивали его перед кающимся, поднимая ткань, дюйм за дюймом, пока монахи пели импроперии:

– Народ Мой! что сделал Я тебе и чем отягощал тебя? Отвечай Мне… Я одарил тебя праведной силой, а ты распял Меня на кресте…

А затем – Страстная суббота.

Монахи приносили отшельников по одному – истощенных и бредящих. С Пепельной среды Фрэнсис потерял пятнадцать килограммов веса и стал в несколько раз слабее. Когда послушника опустили на ноги в келье, он пошатнулся и упал, не успев дойти до кровати. Братья подняли его, омыли, побрили и смазали маслом покрытую волдырями кожу. Фрэнсис бредил о каком-то создании, облаченном в набедренную повязку из мешковины. Он называл существо то ангелом, то святым, часто упоминал Лейбовица и просил прощения.

Братья, которым аббат запретил говорить об этом деле, лишь многозначительно переглядывались и загадочно кивали.

Доложили аббату.

– Приведи его сюда, – рыкнул он писцу, узнав, что Фрэнсис уже в состоянии ходить. Тон у аббата был такой, что писец побежал со всех ног.

– Ты отрицаешь, что говорил это? – рявкнул Аркос.

– Я не помню, господин аббат, – ответил послушник, поглядывая на линейку. – Возможно, я бредил.

– Предположим, что ты бредил. А сейчас ты это повторишь?

– О том, что паломник – это блаженный? О нет!

– Тогда заяви о том, что это не так.

– Я не думаю, что паломник – блаженный…

– Почему бы просто не сказать «Он – не блаженный»?

– Ну, я ведь никогда не видел блаженного Лейбовица и…

– Довольно! – приказал аббат. – Это уж слишком! Больше не хочу ни видеть тебя, ни слышать! Вон! И еще – даже не думай о том, что принесешь обеты в этом году вместе с остальными.

Фрэнсису словно бревно в живот ударило.

6

Говорить о паломнике в аббатстве по-прежнему не разрешалось, однако в отношении Реликвий и убежища этот запрет – по необходимости – был постепенно снят для всех, кроме того, кто их нашел, – ему велели не говорить о них и по возможности как можно меньше о них думать. И все же до Фрэнсиса время от времени доносились обрывки разговоров, и поэтому он знал, что в одной из мастерских аббатства монахи работали над документами – не только его, но и другими, найденными в старом столе до того, как аббат распорядился закрыть доступ в убежище.

Закрыть доступ! Убежище оставалось практически не тронутым. Никто не попытался проникнуть глубже в убежище; монахи лишь сделали то, что не удалось Фрэнсису – выдвинули ящики стола. Закрыть доступ! Никто не захотел узнать, что находится по ту сторону внутренней двери, обозначенной как «Люк 2», а также изучить «Закрытую Среду». Никто даже не убрал камни и кости. Закрыть доступ! Расследование внезапно прекратилось без каких-либо видимых причин.

Затем пошли слухи.

«У Эмили был золотой зуб. У Эмили был золотой зуб. У Эмили был золотой зуб». Это – один из тех исторических анекдотов, которые каким-то образом сохраняются, тогда как важные факты, которые надлежало запомнить, остаются незафиксированными до тех пор, пока какой-то монах не будет вынужден написать: «Ни Реликвии, ни какой-либо археологический источник не помогли установить имя правителя, который обитал в Белом Дворце в середине и конце шестидесятых, хотя брат Барк утверждал, не без оснований, что его имя…»

И при этом Реликвии однозначно утверждали, что у Эмили был золотой зуб.

Неудивительно, что господин аббат приказал опечатать вход в крипту. Вспомнив о том, как он взял в руки старый череп и повернул его к стене, брат Фрэнсис внезапно убоялся Божьего гнева. Эмили Лейбовиц исчезла с лица Земли в начале Огненного Потопа, и лишь спустя много лет ее муж признал, что она умерла.

* * *

Поговаривали, будто Бог пожелал испытать людей, которые возгордились так же, как и во времена Ноя, и приказал мудрецам той эпохи, а среди них – блаженному Лейбовицу, создать великие боевые машины, равных которым не было на Земле, и оружие такой силы, что в нем таилось пламя самого Ада. И Бог допустил, чтобы волхвы дали это оружие в руки царей и сказали каждому: «Только потому что враги обладают им, мы изобрели его для тебя, дабы ведали они, что оно у тебя есть, и убоялись тебя. Повелитель, страшись их так же, как они тебя, чтобы никто не выпустил на свободу ужас, который мы создали».

Однако каждый царь отмахнулся от слов мудрецов и подумал: «Ежели я ударю быстро и тайно, то уничтожу остальных, пока они спят. Тогда они не смогут сопротивляться, и вся Земля станет моей».

На такое безрассудство решились цари, и затем последовал Огненный Потоп.

Через несколько недель – а кто-то утверждал, что дней, – после первого потока адского огня все закончилось. Города превратились в стеклянные озера, окруженные огромными пустошами, где не было ничего, кроме каменных обломков. Целые народы исчезли; люди, скот, всевозможные дикие звери, а также птицы и все летающие твари, а также те, кто плавал в воде, ползал в траве и зарывался в норах, заболели и погибли, усеяв своими останками землю. В местах, где землю накрыли собой демоны Радиации, трупы долго не разлагались – если не лежали на плодородной земле. Огромные облака гнева погубили леса и поля. Там, где когда-то была жизнь, теперь появились бескрайние пустыни, а там, где еще жили люди, все заболели. Кто-то погиб не сразу, но пострадали все, и из-за отравленного воздуха многие умерли даже в тех краях, где оружие не нанесло удар.

Повсюду люди метались из конца в конец Земли, и возникло смешение языков. Люди ожесточились против царей и их слуг и тех волхвов, что создали оружие. Прошли годы, но Земля не очистилась. Так было написано в Реликвиях.

Из смешения языков, из смешения остатков многих народов, из страха родилась ненависть. И ненависть сказала: «Побьем камнями, выпустим кишки и сожжем тех, кто это сотворил. Устроим холокост тем, кто повинен в этом преступлении, а также их наймитам и их мудрецам; пусть они горят, пусть погибнут они и все их труды, их имена и даже их воспоминания. Уничтожим их всех и научим детей, что мир родился заново, чтобы они ничего не знали о том, что было прежде. Устроим великое Упрощение, и тогда мир возродится».

Так, после Потопа, после Радиации, болезней, безумия, смешения языков и ярости началось кровавое Упрощение, когда оставшиеся в живых стали рвать на части, стали убивать правителей, ученых, техников, учителей и всех остальных, которых вожди обезумевших толп обвиняли в том, что они помогли превратить Землю в то, чем она стала. Для этих толп не было ничего ненавистнее людей образованных – сначала потому, что они служили царям, а затем потому, что они отказались участвовать в бойне и противостояли «кровожадным простакам».

Толпы с радостью приняли это имя и подняли крик: «Простаки! Да, да! Я – простак, а ты? Построим город и назовем его Город Простаков, ведь умные сволочи, которые все это сделали, уже сдохнут! Вперед, простаки! Покажем им! А не простаки здесь есть? Если да, то бейте гадов!»