Глеб Тригорин - Стезя. Жизненные перипетии

• Название: Стезя. Жизненные перипетии
• Автор: Глеб Тригорин
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2017

Герои рассказов – простые люди, которые нас окружают. Что их тревожит? Чем они озабочены? С первых страниц становится ясно, что это не герои, а, скорее, антигерои – во многом ограниченные, однобокие личности, далёкие от чеховского идеала. Сюжет центрального рассказа "Стезя" – это история о маленьком человеке. Забившись в квартиру-каморку, он, как рак-отшельник, с опаской взирает на окружающий мир. Подобно премудрому пескарю Щедрина или Обломову Гончарова, он совершенно оторван от реальности, но не лишён проницательности и пытливого дерзкого ума. Главный вопрос, на который он пытается ответить, что такое жизнь? Вращаясь в водовороте повседневности, мы не замечаем всех нелепостей и несуразностей. Мы бросаемся в крайности и совершенно теряем чувство реальности и равновесия. Прекрасное и безобразное, как в мозаике, кружится перед нашим взором, заслонив самое главное. Нравственные, моральные ценности уходят на последний план. Погоня за фальшивыми, сиюминутными целями полностью поглощает нас. Так и проходит жизнь.

---

Недовольно пробормотал он и подумал: «Сам ты, наверное, только этими щами и питаешься. В тот вечер мы были в «Севильи», а потом поехали в театр. Там, вообще никаких щей не подают. Вот урод, всё настроение испортил со своими щами».

Выйдя из ванной, Герман Константинович направился в гостиную. На роскошном белом диване сидела стройная блондинка и ела большое зелёное яблоко. Беззаботная и легкомысленная она восторженно взирала своими чистыми голубыми глазками на экран телевизора. Это была Настин – молодая супруга Павлинова. Показывали «Дом 2». Девушка с интересом следила за разворачивающими событиями. Мило улыбнувшись, Герман Константинович мягко опустился возле жены. Она, не замечая его, продолжала смотреть на экран. Супруг, подобострастно поглядывая на суженую, никак не решался начать разговор. Наконец, собравшись с духом, осторожно заговорил:

– Настин, солнышко, ты не помнишь, что мы ели в «Севильи» перед концертом?

– Да не помню, что-то французское или испанское, – не отрываясь от экрана, протараторила она. – А что, разве не вкусно? Я люблю их кухню, – непосредственно закончила она.

Павлинов на минутку затих, но неприятное чувство словно гной давило изнутри. Не выдержав, он решительно выпалил:

– А щей там не давали?

– Какие щи? Это же европейская кухня! – впервые за весь вечер, оторвавшись от экрана, воскликнула супруга. Её глаза, полные изумления и недоумения подозрительно сузились и, окинув мужа презрительным взглядом, она, скривив губы, с отвращением отвернулась. Но того восторга и легкого возбуждения, какие она испытывала минуту назад уже не было. Неприятные мысли, словно армада тараканов, закопошились в её голове: «Говорила ведь мама: «Пожалеешь доченька, ой горько пожалеешь, да поздно будет. Не пара тебе этот вахлак – крестьянский сын». Как в воду глядела. Вот и сбылись её вещие пророчества. Прорезалась плебейская суть. Щей, видите ли, ему захотелось. Вахлак – он и в Африке вахлак! Трудное детство полезло наружу».

Эвелина Леопольдовна Гроскина – женщина объёмная, если не сказать грузная. Иногда, чаще под вечер, на неё накатывало что-то сентиментальное, и она ни с того, ни с сего начинала плакать. Плакала тихо, беззвучно. Слёзы обильно текли из её томных карих глазок. Но тоска проходила, и она снова вливалась в привычное русло. Да, лишний вес временами напоминал ей о проблеме, которую надо было решать, но как, она не знала. Все эти диеты, таблетки и прочее лежали мертвым грузом позади, а на свете столько вкусных и аппетитных вещей, что отказываться от них, просто нет никакой возможности. В конце концов, махнув на всё рукой, решила: будь что будет, а обижать единственный желудок, она не в праве; и незаметно, стала фанатом своего пищеварительного тракта. Эта новая роль даже понравилась ей. Всё-таки, есть в ней – пусть маленькие, но радости. По своей ли воле, или по воле злого рока, она тоже оказалась на этом злополучном концерте.

Место у неё было просто шикарное. Партер, первый ряд, прямо возле прохода. Подавшись рекламе и разговорам знакомых, она влекомая стадным чувством толпы, пошла на концерт в надежде хоть на несколько часов окунутся в атмосферу высокого искусства. Знаменитый поэт, трибун и просто красавец не оставили никаких надежд на отступление. Последнее обстоятельство, скорее всего, сыграло роковую роль, и Гроскина, поборов последние сомнения, пошла на концерт. В городе на самых видных местах висели афиши с изображением поэта во весь рост. Брутальный мужчина, знойная мечта домохозяйки – вскружил голову ни одной провинциалке. Эвелина Леопольдовна попала под эти чары. Пронизывающий взгляд строгих неподкупных глаз просто сводил её с ума. Ей очень нравились такие эффектные мужчины, настоящие мачо. Но в реальной жизни ей всегда попадались типы, далекие от идеала.

Как-то вечером, идя по улице, она увидела на торце многоэтажного дома огромный портрет поэта во весь рост. В изумлении, Эвелина Леопольдовна остановилась. Красавец-мужчина, скрестив руки на груди, стоял и вызывающе смотрел на толпу прохожих, которые как муравьи копошились у его ног. Казалось, он никого не замечал вокруг. Его дерзкий и беспокойный взгляд, взметнувшись над суетой и пошлостью, улетел высоко и, пронзив пространство и время, устремился к звёздам: туда, где рождаются надежды и мечты. Гроскина, как заворожённая стояла посреди тротуара и, не отрываясь, смотрела на поэта. Вдруг он раздвинул брови и, мигнув левым глазом, улыбнулся. Лицо его на мгновение подобрело. От неожиданности, Эвелина Леопольдовна даже перестала дышать. Ей стало дурно. Грудь, стеснённая незнакомым чувством, наполнилась томлением и ожиданием чего-то долгожданного и неповторимого. Она не сомневалась, что это знак свыше. Что, наконец, её мольбы и тайные желания достигли соответствующих инстанций, и счастье, да, да именно счастье ждёт её впереди.

Ещё раз глянув на поэта восторженным взглядом, она медленно побрела домой. Пылкие романтические видения закружились в разгорячённой голове сентиментальной женщины, окончательно разбередив её ранимую душу.

Теперь она жила как во сне. Недели летели, сбиваясь в вереницы, и вот наступил тот долгожданный день. Эвелина Леопольдовна, не пожалев денег, пошла в самый дорогой салон и сделала умопомрачительную причёску и маникюр. Одев самое дорогое и красивое платье, нацепив кучу золотых украшений, отправилась в театр. Уверенная, что поэт не устоит перед её чарами, совсем потеряла чувство реальности.

Всё произошло как во сне. Шум фойе, разношерстная публика, снующая взад и вперёд, и вот она в кресле. Вдруг раздался гром аплодисментов, и на сцену решительным шагом вышел он. Да, это был тот, ради которого она столько дней напролёт готовилась, забыв о покое и сне. Эвелина Леопольдовна просто пожирала глазами объект своего обожания. Мужчина на мгновение замер и, когда стихли овации, начал. Гроскина, не отрываясь, смотрела на него, и томление в её груди достигло точки кипения.

Дальше, время пролетело, как во сне. Какие стихи читал поэт, она уже не помнила. Одна единственная мысль терзала её возбуждённое сознание: «Сейчас, вот сейчас он подойдёт и произойдёт то, о чём она даже не могла мечтать. Может это и есть любовь? Может самим Провидением ей уготована судьба необыкновенная, любовь неземная». И вдруг это свершилось. Да, да вы не ослышались, свершилось чудо! Спустившись со сцены, поэт направился к ней. У Гроскиной что-то оборвалось внутри. Ей показалось, что сейчас она провалится в тартарары, прямо к чёрту в преисподнюю. Остановившись, мужчина пристально посмотрел на неё и, вытянув ладонь, громко произнёс:

– Вот вы, женщина, на вас белила густо,
Вы смотрите устрицей из раковины вещей.

Затем, повернувшись к залу, уверенно продолжил:

– Все вы на бабочку поэтиного сердца
– взгромоздитесь грязные, в калошах и без калош.
– Толпа озвереет, будет тереться,
– ощетинит ножки стоглавая вошь.

– А если сегодня мне, грубому гунну
– кривляться перед вами не захочется – и вот
– я захохочу и радостно плюну,
– плюну в лицо вам
– я – бесценных слов транжир и мот.

Гроскина, заворожённая, смотрела на него, ничего не понимая, ничего не слыша и не видя вокруг. Только лицо человека, живого и осязаемого, человека появившегося из романтических грёз. Вот миг истины. Свершилось то, о чём она так долго мечтала.

Но, как это не прискорбно, смысл слов поэта, вопреки всякой логики, дошёл до её сознания. Лицо Эвелины Леопольдовны вытянулось, брови сомкнулись, и губы, соединившись, скрыли от постороннего взгляда ряд белых зубов. Это было злое откровение, надругательство над самым святым. Циник и нахал, который попрал самое сокровенное, чистое, искреннее. Эвелина Леопольдовна пристально смотрела на поэта и, словно разряд молнии чудовищной силы пронзил её насквозь. Она не могла поверить: «Как так? Её, любящую женщину, которая с открытой душой, словно мотылёк, летящий на огонь, потянулась к этому человеку, могли так жестоко обмануть и надругаться. И страшно подумать – кто? Какой-то ничтожный гастролёр, перебивающийся случайными заработками». Встрепенувшись, она оглянулась по сторонам и твёрдо решила: «Не на того напал, негодяй. Я так этого не оставлю. Ещё хотел плюнуть мне в лицо. Только бы попробовал, хам, я бы тебе плюнула. Расцарапала бы твою рожу поганую, тогда узнал бы, где раки зимуют. Ничего, ничего, если надо, дойду до самых высоких инстанций, но тебя, грубияна и мерзавца поставлю на место. Ишь, возомнил себя поэтом. Раз поэт, что можно позволять себе всё. Я тебе устрою ночь красных фонарей, Варфоломеевская покажется новогодней сказкой. Наши откажут, до Гааги дойду, а там церемониться не станут. Определят в цугундер, и узнаешь тогда голубчик, как вести себя с приличными женщинами».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».