Дмитрий Чулкин - Король идёт на Вы. Кофейная гуща

• Название: Король идёт на Вы. Кофейная гуща
• Автор: Дмитрий Чулкин
• Жанр: Современные любовные романы

Книга посвящена исследованию вопросов взаимного влияния счастья, любви и разума. Все рисунки нарисованы кофе. Книга разработана на благо всех живых существ.

---

– Нет. Ты не ошибалась, это я был дурак. Я не должен был позволить тебе отрубить мою руку, я сам виноват. На то и щука в озере, чтобы карась не дремал. Мы должны контролировать все. Даже тех, кто нам дорог.

Глафира погладила Рому по голове. Раньше он не говорил, что она ему дорога. Как меняются мужчины, стоит только причинить им легкую боль.

Где-то запела птичка. Кролик сидел неподалеку и тер мордочку лапками. «Как хорошо, – думала Глафира, – спокойно».

Глава 8

Вы можете разрешить своему рабу делать все, что ему хочется, но не можете сделать его свободным.

Серые сумерки. Уже который год в моем сердце тоскливые серые сумерки. Иногда робкие вспышки молний озаряют его… озаряют и снова гаснут.

Я чувствую себя младенцем, который сидит на полу в пустой комнате и ждет, когда придет его мама. Зима и ночь, на полу разбросаны замечательные игрушки.

Если бы мама была здесь, я бы играл в них и был весел и счастлив. Но мамы нет. Она не приходит уже слишком долго.

Игрушки не радуют меня. Я пытаюсь забыться, катая по полу паровозик, но у меня ничего не получается.

Что это за вспышки молний, которые озаряют мое сердце.

Я иногда думаю, что был бы счастлив сгореть в одной из таких вспышек в момент, когда яростное безумие похоти охватывает меня. Когда я подхожу к своему алтарю…

Пятеро обступают меня. Мы начинаем наши игры, потому что знаем, что чувствуем примерно одно и то же.

Я стоял в полутемной комнате и смотрел на обнаженную, стоящую передо мной на коленях Анастасию. Она была так прекрасна. Как хорошо! «Совесть… – думал я. – Совесть… Что такое совесть? Она лишь усиливает страсть, как приправа усиливает вкус блюда. Что держит меня сейчас? Ничего. Так говорят нам… Мы одно. Личность – это иллюзия. С рождения нас сажают на цепь. Любить – нельзя. Ненавидеть – нельзя. Золотая середина».

Григорий Алексеевич висел над пропастью. Веревочка, которая удерживала его тяжелое боксерское тело, грозила в любую минуту оборваться. Тем не менее Григорий Алексеевич был спокоен и невозмутим. Его умное меланхоличное лицо не выражало ни страха, ни сожаления.

– Я прекрасно понимаю всю тяжесть положения, в котором я оказался, – сказал Григорий Алексеевич, глядя прямо в телекамеру. – Но мы не должны поступаться своими принципами ради сиюминутной выгоды.

Веревочка с резким щелчком оборвалась, но Григорий продолжал задумчиво висеть в воздухе, пренебрегая законом всемирного тяготения.

– Вот видите, – печально произнес Григорий Алексеевич, скромно отводя глаза от объектива. – Я не упаду, потому что в меня верят всякие интели. Я, как лидер демократической оппозиции, непотопляем и вечен.

Внезапно сверху на его голову посыпались мелкие камешки. Григорий Алексеевич задрал голову и посмотрел вверх. На край обрыва вышел высокий худой человек в черной маске. В одной руке он держал увеличительное стекло и пристально разглядывал сквозь него известного российского демократа. Другой руки у него не было.

– Григорий, – сказал однорукий, – А ты таки можешь сделать так, чтоб у меня выросла рука?

Григорий Алексеевич поморщился, оскорбленный фамильярным обращением таинственного незнакомца. Однако более чем фамильярностью он был оскорблен сомнением в его возможностях.

– Конечно, – ответил он неизвестному, – Пожалуйста. Считаю до пятисот. Вы считаете вместе со мной. Картавьте, как я, и завывайте. Запомните, что, когда я досчитаю до пятисот и у вас вырастет рука, вам придется в честь меня картавить до конца дней своих.

Григорий Алексеевич принялся считать. Неизвестный повторял. Чем ближе он подбирался к пятистам, тем сильнее картавил и завывал Григорий Алексеевич. Неизвестный картавил и завывал вместе с ним.

– Четыгеста девяносто пять… Четыгеста девяносто де-е-евять… Пятьсо-о-от!

С легким хлопком у неизвестного выросла вторая рука. Григорий Алексеевич удовлетворенно встряхнул бровями.

Неизвестный снял маску. Чудесным образом висящий над пропастью Григорий Алексеевич с ужасом уставился на его лицо. Не веря своим глазам, Григорий Алексеевич воскликнул:

– Рома? Р-р-роман Владимирович? Здесь? Как?!

Неизвестный демонически расхохотался.

– Да, Григорий Алексеевич. Да, батенька. И картавить я в вашу честь более не намерен. Адью. Кстати, имейте в виду, что на думских выборах 2007 года я голосовал я за СПС.

Рома развернулся спиной к лидеру демократов-интеллектуалов и зашагал прочь.

Григорий Алексеевич заплакал и с диким воплем обрушился вниз, в зияющие глубины Рейхенбахского водопада.

Король зарыдал и выронил полную чашку кофе. Ароматный густой напиток растекся по полу, образуя причудливые узоры.

Мои кролики поскакали к коричневой луже и стали мочить в ней свои беззаботные усы.

Ольга вошла в вагон метро. Тесно и душно… Никто не захотел уступить ей место. Угрюмые лица москвичей не выражали абсолютно ничего. «Вот интересно, – подумала Ольга. – Если бы у нас в Новокузнецке было метро, как бы выглядели лица новокузне…»

Тут Ольга задумалась, как правильно сказать: новокузнечан, новокузнецов… Или, может быть, новокузнечиков?

Последний вариант понравился ей больше всего, и она стала думать, используя именно его: «Наверное, новокузнечики не были бы такими угрюмыми… По крайней мере первое время… Пока метро им было бы в новинку».

Оля достала флейту и решила сыграть прямо здесь и сейчас, чтобы хоть чуть-чуть развеселить сидящих москвичей.

Полилась тихая и нежная мелодия. Когда все в вагоне заслушались, Ольга весело притопнула ногой и стала играть что-то быстрое и веселое. Москвичи и гости столицы внезапно испытали огромное желание вскочить со своих мест и начать танцевать прямо здесь.

Но тут Ольга поняла, что ей пора выходить.

– Пока-пока, – сказала Ольга обитателям подземного вагона и выбежала прочь.

Мы с Аней шли по берегу реки. Солнышко играло в воде, щекоча нам глаза. Золото…

Как давно я не дышал полной грудью… Да. Весна.

Елки и березы Подмосковья.

– Так странно, – сказала вдруг Аня. – Иногда, когда мы вместе, я испытываю какое-то беспокойство.

Я чуть сжал Анину руку и скосил глаза в ее сторону, чтобы резким поворотом головы не спугнуть ее откровенность.

– Я привыкла… – продолжала Аня, – Я привыкла относиться к своим… Мальчикам… Я привыкла относиться к ним так, как будто, если они завтра скажут, что уезжают в Абакан… Я привыкла думать, что мне ни капельки не будет жаль. Красавцев полно, нового найду.

Я молча слушал ее. Свежая зеленая травка ложилась под мои ботинки.

– С тобой все иначе, – Аня вдруг остановилась, будто поняла что-то важное. Она резко повернулась ко мне и ткнула меня пальцем в грудь.

– Ты пробудил во мне инстинкт собственника! Этого еще никому не удавалось.

Я рассмеялся и чмокнул ее в нос. Аня сделала вид, что возмущена:

– Ты абсолютно безнравственный тип! Могу поспорить, что ты даже не слушал меня! Все, что тебе надо от меня, это секс! Ты даже не говоришь мне, что любишь!

– А ты не спрашиваешь! – я, улыбаясь, повалился на траву и продолжал разговор, разглядывая Аню сквозь травинки.

Внезапно Аня стала серьезной. Она опустилась на колени рядом со мной и заглянула мне в глаза.

– Ты любишь меня? – прошептала она, словно умоляя.

Я не менее серьезно посмотрел ей на нос и ответил:

– Я тебя люблю.

Спикер поставил ногу на грудь старушке и обратился к прессе:

– Я считаю, – сказал спикер, – что нельзя смешивать. Вот, к примеру, этой пожилой, с позволения сказать, леди сейчас весьма неудобно. Что же мне из-за этого кофе с плюшками не пить теперь? Я вас спрашиваю!

Спикер ткнул пальцем в ближайшего журналиста, которого тут же подхватили под руки милиционеры и вывели вон.

– Не отвечаете… – удрученно сказал вслед журналисту спикер. Старушка пискнула из под стопы солидного спикера. Тот кинул на нее строгий взгляд и погрозил пальцем.

– Наш национальный лидер, – снова обратился к прессе спикер, – наш национальный лидер… Кофе с плюшками – это то, что объединяет людей! Мы не позволим смешивать кофе с плюшками… В смысле кофе с плюшками с чем-нибудь еще! Особенно со всякими политическими интригами!

Спикер гневно поднял свой узловатый палец и показал на трепыхающуюся старушку.

– Сейчас, – сказал спикер, – сейчас я продемонстрирую коварство врагов Государстфа Российского! Эта бабка… Эта женщина старческого возраста на самом деле… На самом деле…

Пресса взволнованно зашуршала, но тут спикер умолк, так как в ухе его прервалась трансляция радиопередачи. Спикер минуты две молчал, и никто из представителей прессы и слова ему не сказал.