Дмитрий Чугунов - Книга миниатюр

• Название: Книга миниатюр
• Автор: Дмитрий Чугунов
• Жанр: Русское современное

В этой книге вы найдёте и добрых персонажей, и злых, и безнадёжных циников, и светлых оптимистов. Иные из них списаны прямо с натуры, другие – созданы авторской фантазией. Эти миниатюры рождались на протяжении нескольких лет, в разных местах и городах, в моменты грусти и в дни радости. Пусть же читателя не смущает их пестрота! Все они – кусочки большого ковра под названием «наша жизнь».

---

В общем, так и жили. Охотились, безобразничали, занимались собирательством. Собирали то, что из мужского мира перепадало и упадало. Производить самостоятельно что-нибудь они не умели и не пытались. Ни Диодор Сицилийский, ни Аристарх из Эфеса, ни кто другой не сообщают нам свидетельств об их творениях. Ни беломраморных статуй, ни пышноукрашенных городов, ни письменной истории, ни божественной поэтической речи… Некоторые глупцы считают, что Эфес, знаменитый город в Азии, был основан амазонками. Одураченные! Афинянин Андрокл был его основателем. Лишь потом, ослеплённый Афродитою, он решил дать городу новое имя, в честь той, случайной, которая ни камня не положила в его стены. Вспоминают ещё Фемискиру, столицу воительниц. Однако и её не они строили. Мужчины-архитекторы и мужчины-строители, купленные, похищенные, соблазнённые – вот кто были настоящие созидатели. Потребители же никогда не становятся творцами. Они даже не всегда умеют оборонить для них построенное, ибо Тесей с лёгкостью взял себе и город, и самоё царицу амазонок.

Их погубила склочность. И ещё, наверное, – неизбывная зависть к мужскому началу. Кочуя рядом с каким-нибудь поселением, они незаметно, с милыми улыбками вливали яд в уши местным жительницам, и те начинали вести себя неестественно и глупо. Ссорились из-за пустяков со своими мужьями. В ссорах упорствовали до последнего, руководствуясь высокой поэзией: «Возвращаться к женщине нужно максимально быстро… Так быстро, чтобы она не успела понять, что ей и без тебя хорошо…» Требовали чуть ли не собственного обожествления. Их неожиданная сентенция: «Помни, ты достойна лучшего! Ты у себя одна!» – повергала в близких в замешательство. Или совсем просто: «А разве я этого не достойна?» Они, одураченные, искренне приписывали себе чужие заслуги. И даже составляли кодексы поведения, в которых себе отводили сплошные права, а мужьям – сплошные обязанности. Плиний Старший рассказывает, что в одном из городов появилось общество ревнительниц Артемиды. Его организаторы установили специальный день, в который женщина объявлялась главным существом на земле. Праздник этот они позаимствовали у амазонок. Неизвестно, что думал на этот счёт Зевс, но тут даже спокойная Афина не выдержала. Устав от истеричных безумств этих воительниц, чьи проклятия в адрес мужчин доносились до вершин Олимпа, оскорблённая их кровавым нападением на город, носивший её имя, мудрая богиня вложила особенную мощь в длань Ахиллеса. И когда сошлись в битве под Троей великий герой и царица амазонок, то поразил он главную коблу, а остальные амазонки, лишившиеся боевого духа, рассеялись в ужасе, и никто уже больше не слышал о них. Может быть, перебили их. Может, сами в степи замёрзли.

Впрочем, яд, влитый ими в неокрепшие души по разным местам, не исчез, к сожалению. И после рассеяния амазонок многие были таковы, словно бы воспитывались в том племени. Вот, например, Кассандра, катастрофически не умевшая говорить с мужчинами, всегда начинавшая свою речь к ним с оскорбительных интонаций или ироничных претензий, сетовала на пренебрежение её пророчествами. Но как было верить ей, когда она постоянно твердила: «Ахилл – скот. Ахилл – скот», – не желая, например, замечать всей нежности, излившейся из души этого сурового воина на Брисеиду?!

Так то говорила Кассандра, царская дочь… А сколько было других, совсем глупых и необразованных…

О праведниках и львах

И будешь ты «владычествовать над рыбами морскими и над зверями, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею…» Как хорошо сказано. Как много потеряно.

А затем только праведники зверями обладали. Преподобный Герасим, живший на Иордане, льва приручил. Огромный зверь пришёл в монастырь и стал сопровождать мирного и безобидного зверя – осла, который воду доставлял в обитель. Палестина – страна знойного солнца. Однажды лев заснул, а арабы, проезжавшие мимо караваном, увидели осла и увели его с собой. Лев, проснувшись, стал искать осла, но, конечно, безуспешно. Герасим немало огорчился, увидев льва возвращавшимся в одиночестве. Другой человек сказал, что лев, вероятно, сам же осла и растерзал. И Герасим заставил страшного зверя носить воду в обитель вместо осла, что тот безропотно делал. И лишь много времени спустя снова встретились лев и караван, вместе с которым шёл по пустыне украденный осёл. Купцы, завидев хищника, разбежались, а лев вместе с ослом возвратились в обитель…

А Франциск Ассизский дружил с волком. А Сергий Радонежский – с медведем…

Иногда я прохожу мимо маленького зелёного домика. Он в стороне от моего обычного пути на остановку. Но всё-таки – случается прогуливаться в тех местах. Почти всегда вижу там пожилую женщину. Она выходит на крыльцо и кормит голубей. Птицы слетаются к ней, зная, когда у них будет и «завтрак», и «обед», и «ужин».

Я прохожу мимо и думаю о праведниках и львах, о тихих женщинах и мирных птицах… А сам ведь и голубей никогда не кормил. Не умею. Не знаю, как это…

Ромео и Джульетта

…Так, смутен весь, он долу лик склонит

И о своей греховности вздыхает…

Мы шли с ним по полям, наслаждаясь вечерней майской прохладой, когда сама земля, кажется, дышит и поёт беззвучно. Он жаловался мне на свои беды и огорченья, говорил даже о приходящих внезапно мгновеньях, когда появляется страх смерти, о полнейшей разочарованности в себе и в том, что вокруг. Затем перескакивал на другое, начинал восхищаться засыпавшим тихо свечением неба, ароматами юных трав, благорастворением воздухов в этом вечере. И снова жаловался и печалился потом. Спросил, нет ли среди моих знакомых хорошего психолога. Или психиатра, он уже и сам запутался. Для чего ему надобен психолог, поинтересовался я. Он ведь всё равно выслушает его и ничего не станет делать, ибо считает, что его беды уникальны и более конченого человека в целом мире не найти. Услышав мою скептическую реплику, он даже обрадовался, схватив меня за руку. «Точно, точно ты определил! – едва ли не закричал он возбуждённо. – Я так и жил последний десяток лет. С полным убеждением в уникальной собственной никчёмности… И сейчас живу так же».

По моим полям очень хорошо гулять. Они тянутся не на один километр. И всё это – почти в центре города. Так невероятно. Студенты сельхозинститута проходят здесь практику, засеивают их разными культурами, пашут, сеют, измеряют урожай… Это их дневная жизнь. А вечерами городской мир, городская цивилизация уходят отсюда, оставляя человеку лишь небо, воздух и далёкие просторы трав, в которых отражаются ночь и переливы звёзд.

«Вот ты жалуешься на жизнь, – сказал я ему, – а я тебе историю расскажу…» Он склонил голову, прислушиваясь. Засмеялся: «О женщинах? Как всегда?» В чём-то он оказался проницателен. О женщинах… и о женщине…

…Она сомневалась, что я смогу её вспомнить. Осторожно написала в интернете, что хотела бы увидеться и пообщаться. Ни о чём конкретном – просто поговорить, если получится. Такой вот голос из прошлого. Пару раз она действительно приезжала, но не заставала в те дни меня на службе. А на третью договорённость всё наконец сложилось, я ещё издали увидел её, стоявшую в коридоре у окна. Всё такая же…

Она протянула мне большой пакет с конфетами. «Для дочки», – сказала. Я смущённо принял неожиданный подарок. Тем временем в памяти всплывали то одна деталь прошлого, то другая. Когда-то их пришлось стереть, но они так быстро оживали… Почему пришлось?.. Да так…

Впервые увидел её почти десять лет назад. Так, вероятно, он увидел донну Анну. Юную, черноволосую, весеннюю. Не у испанца, а у швейцарца, помните: «…Молча. Как громом поражённый. Так, кажется, принято выражаться? Никогда не забуду: она медленно спускалась по лестнице, платье её развевалось на ветру, а когда я упал на колени, она остановилась. Мы оба молчали…»?

Специально ли я заучил эти строки? Сами легли в память… Да что там, конечно – чистая литературщина. Зато другие я бы, казалось, сам мог написать. Те, что когда-то Данте написал. Как она светлела лицом, видя дожидавшегося её друга, и потом они, взявшись за руки, медленно шли куда-то, полные друг другом, как она расспрашивала о незнакомых вещах и событиях, радостная познанием мира, готовая без всякой заносчивости нести потом это знание дальше, как она жила общей жизнью, вместе с другими, но жила и ожиданием другой жизни, какой-то своей, потаённой, прекрасной и обещанной – всё это вспоминалось, и вспоминалось, как негромко шелестели в моём тогдашнем сознании безжалостные строки: «…и о своей греховности вздыхает…»

Они были вместе со школы. Потом вместе ездили поступать в Москву. Она поступила, её друг нет. Тогда она забрала документы, чтобы вместе вернуться в родной город, светлый, уютный, камерный. Вместе учились дальше. Почти всегда были рядом друг с другом. Всегда ждали друг друга, в этом дне и в дне следующем. Это было то, чему даже завидовать не получалось – мы лишь улыбались смущённо, прикасаясь невольно к их истории. Потому я и стёр почти всё из памяти. Достаточно было знать, что я видел маленький кусочек этой истории, маленькую часть того, что так редко, но всё-таки случается.