Светлана Макаренко-Астрикова - Перстень сирены, или Как убить ангела. Петербургский роман

• Название: Перстень сирены, или Как убить ангела. Петербургский роман
• Автор: Светлана Макаренко-Астрикова
• Жанр: Современные любовные романы

Современный роман-метафора. Написан как логическое продолжение дилогии романов «Сказки кофейного фея» и «Страж серебряной графини», но вполне свободно читается как самостоятельное произведение.

---

– Милая, возьми, вот… —

Она берет платок. И роняет на колени случайно запутавшееся в шелке продолговатое бланш – карт приглашения на выставку: « Снежный роман. АлексЪ ЭкслерЪ. Фотоэтюды»..

– Откуда? – она медленно разглаживает атлас буклета.

– А, милая, я и забыл.. Ворохов принес. Послезавтра. Можно было бы пойти, там довольно интересно, будет новый альбом, и какие – то книги по искусству в фойе продают всегда. Любопытно посмотреть. «Зимний Петергоф, Сестрорецк, Выборг» … Перспектива пространства». Так пишут газеты.

– Да. – Фей нервно тянет ожерелье шарфа чуть вниз. – Интересно, когда он выталкивал девочку, эту травести, из окна, у него тоже была перспектива? Для камеры?

– Как?! Зачем?! Что ты говоришь, милая, о чем ты? – Пораженный, я едва успеваю притормозить, на мигающий желтый и прижимаюсь к обочине.

– Он ее вытолкнул из окна для хорошего кадра. – Голос фея звенит, как струна альта. – Или пытался. Я слышала. Они опять кричали вчера… Мука такая. Слышать это. Ланушка трет пальчиками виски. – Уехать бы… Куда – нибудь.. Нечестно. Я не хочу слушать чужую жизнь. Такую – и вообще не хочу..

– Любовь моя, я бы и сам,. без оглядки, ты ведь знаешь! – Стучу по рулю пальцами.– Но… Надо Мишке помочь. Вот когда они в Данию рванут, тогда, может быть..

– Спохватываюсь, что проговорился, но – поздно. В боковом зеркальце огромные глаза – блюдца фея тотчас наполняются слезами:

– Миш-аа уез- жает?? Как? Почему ты мне и не говорил?! – Она кашляет, захлебывается, на шарф тотчас падают капли крови, рвота открывается так внезапно, что я едва успеваю открыть дверцу, вылетаю из машины, и ее склоненная головка в моих руках.. Держу ее, бессильно чертыхаясь про себя. Что я могу сделать еще?! Спазмы душат ее, но она и сквозь них пытается улыбнуться. Губы – дрожат, беспомощно кривятся…

– Господи, милая… и зачем я это ляпнул? Прости. Совсем мне не надо было говорить тебе! Это просто в голове у него… Планы только.. Ласточка, вот возьми. Вода… Извини, другой нет, давно в бутылке…

Она смешно морщится.

– Зачем ты говоришь? – хрипло – серебряный смех прорывается в ее горле сквозь бульканье спазмов. – Я слышу по запаху.. Полицейский вон бежит к нам… Сейчас оштрафует, наверное. – Между машинами ловко лавирует длинная, раздутая от куртки и жилета фигура ДПС – ника… Точно – к нам.

– Добрый день. Капитан Бессонов. Что случилось? Здесь, вообще то, запрещено стоять..

– Мы только что из гематоцентра. У вас нет воды, случайно?

– Воды? – Капитан смотрит на меня, не мигая, зелеными строгими глазами. У него шрам над левой бровью, в виде треугольника и вмятина на переносице. Какое то происшествие или детское озорство? Хочется думать, что – второе. Хочется думать о чем угодно, только не… Я судорожно глотаю, а он уже протягивает мне фляжку, вынутую из недр куртки. Стильно плоскую. Явно – памятную и – дорогую.

– « Полюстровская»19. Выдохлась только. Холодная, смотрите.

– Ланочка, вот выпей! Давай, снимем шарф? Вот так. Не спеши. Я здесь. Я помогу.

Шарф заляпан рвотой, кровью. Капитан отводит глаза, потом вдруг резко поднимает руку к козырьку, и подмигивая Лане, скороговоркой выпаливает:

– Сверните в переулок, направо. Так короче. Сейчас пробки, а там можно проехать. Навигатор есть? Включите. Не сдавайтесь. Он Вас любит. Остальное – семечки. Знаю по себе.– Капитан опять подмигивает, и тут я вижу, что глаза – смеются. Они умеют смеяться? Здорово!

– Спасибо! – Нежно бормочет фей, резко набрав воздуху в грудь. И машина рвет с места в нежно – серую пелену, вдаль от того места, где сейчас неслышно рыча прирученным псом со вздыбленной шерстью в снежных комьях и колкости, сидела, цепко и упруго, смерть.. У нее бездонные, темные глаза и в них кипящее серебро, шуга наледь еще не замершего залива, Невы, стянутой гранитными браслетами набережных и мостов… Мы пролетаем переулок и еще часть автострады как стремительный экспресс. У подъезда маячит фигура в распахнутом пальто. Мишкины вихры, смешки, сигарета, вода от “ Аrmani», небритость щек, к которым тотчас приникает фей.

– Миша, зачем на холоде? Без шапки… Простынешь ведь!

– Встречаем – с, my lady!20 – Мишка насмешливо гнет бровь. Рука незаметно и бережно охватывает ее локоть.

– Привет… Чего так долго, королева? Опять белье в бутике выбирала два часа? Или духи? Ну, ну. Капризы Вашей милости составляют наше счастье! – Губы Ворохова легко скользят по синим прожилкам ее запястья, взгляд тотчас улавливает хрупкую беззащитность тонкой шеи и устремляется к кому шарфа в кровавых пятнах в моей руке. Говорить взглядом – давно усвоенный нами стиль и манера. Без точек, запятых. Пауз и тире.

У двери парадного спокойно стоит Анюта в лисьей ротонде, накинутой поверх строгого, серого с переливами костюма. Полудлинная юбка, шлица, брошь – запонка, в виде фрегата в лацкане. Должно быть, недавно – с лекции. Мимоходом касаюсь губами виска. Стучит пульс. И у нее – пульс… Черт! Жизнь. Вся наша жизнь – ритм пульса.

– Грэг, что? Что сказали? Долго Вы.. Очередь? Что?

– Ничего. Гемоглобин – статик – 70. Выше нельзя… У нее рвота в машине. Скажи Мишке, салон..

– Потом. Ерунда. Вымоет. – Аня чуть склоняет голову к двери парадного, распахивая ее шире и не обращая внимания на сигналы домофона. – Ланочка, тихонько, ради Христа! Миша, держи. Тут лед.

…Но Лана словно бы и не слышит последних слов. Зябко поводя плечами, пританцовывая, летит к лифту, и едва отворяются двери, вбегает в холл, навстречу белому облаку в синем вязаном платьице – матроске, с корабликами на вороте и карманах.

– Мама, мамуся приехала! Мамочка моя… А я тебя жду – уу. Весь альбом уже кончился, и Тотоша чай выпил, а тебя нет все, пробки, да? – Детские мягкие ручки обвивают Ланочкину шею.

Томительно пахнет в холле леденцами, свежим апельсином и почему то странно – малиной. Свежей малиной.

– Детка моя, солнышко. Скучала без меня, да? Ласточка, бантик какой у тебя! Очень красиво. Ручки мой, сейчас обедать пойдем же, да? Ой, что это, Аня? Какие розы! – серебряно томительный голос Ланушки катится капельками дрожащей воды по глубинам белого, снежного, зеркального холла.

…В гостиной, на низком кофейном столике – роскошная хрустальная ваза – широкая, с острыми гранями, будто застывший куб льда, с семью пышными цветками, упавшими из Эдема, раскрывшими лепестки – пунцово – бархатные, мягкие, будто бы – рот для поцелуя. – Кто же нам это диво принес? Миша, ты? – ахает нежно фей, всплеснув руками.

– Нет. Посыльный. – Анюта откидывает локон к плечу с фрегатом на лацкане. – Карточка. Какая – то Лис – са Лансарова. Или Алиса.. Не помню. Еще – рисунок или фото. Миша смотрел, сказал: «Улет». Да, Миш? Он в паспарту, на столе, там.. Я и тронуть боялась..

– Черт, Ланка.. Офигенный снимок.. И когда он успел снять тебя? Где? Как? На балконе, в профиль… Плечо, щека, свет – отпад вообще.. Светотень, как у Веласкеса или Плотникова,21 помнишь. было? – Мишка довольно морщится, цокает языком.

– Ты еще скажи, у Рубенса! – Насмешливо тяну я, поднимая бровь к верху. Подходим к столику. Снимок в черно – белой гамме. Стильное паспарту…

Фейная, мягкая линия плеча, овал щеки. Ретро в холоде двух цветов, пронзительным «гарбовским» росчерком, взлет ресниц, их тень… Мой фей. В бессмертном миге, в стремительном, стильном, остром клише, вдавленном в снимок: Росчерк без парафа. Параф это нечеткий абрис, пороша снежной пыли над спящим заливом и стрелой гранитного берега вдали… Да, это – не Рубенс. Это всего лишь «А. ЭкслерЪ». Наш сосед по площадке. По сегодняшней жизни. Той жизни, которая все еще – не принята нами. До конца. До вздоха. Или – выдоха?…

Из отзывов:

…«Нет никаких слов, чтобы описать впечатление, все сравнения и образы бледны.

Нужно время, чтобы улеглась в душе эта загадочная метель, необычное настроение после прочтения.

Спасибо, Светлана!».

Кама. Калифорния. США.

Глава VI

..». Когда ее выдумывали боги». О, господи… Она лежит в ванне, а я – боюсь дышать… Так, осторожно – неслышные шаги пантеры. Иду в кабинет, где тоже все в бело – салатовых тонах. Эзра Паунд.. Корешок еще пахнет типографией, краской, подобием шрифта. «Нью – Ромен» … Что они в нем находят? Присаживаюсь на диван. Кожа, скрип. Одна сигара, срезаю кончик.. Эх, спросить бы у Сергеева о сигаре, но сейчас дымный вечер, и он не добрался еще, должно быть, с Университетской до своего переулка Декабристов… Выставка какая то странная.. Алекс в огромных, дымчато – синих очках, узкая, квадратная оправа, светлый, до резкости – полу – фрак, и галстук в полоску, такую, что рябит в глазах. Не галифе, как модно сейчас, обыкновенные брюки, но карманы – срезаны. Крохотная деталь, горчичного цвета шарф – кашне, длинной петлей, которую он иногда нервно дергает, как будто хочет сбросить с шеи.