Мария Гарзийо - 1850

• Название: 1850
• Автор: Мария Гарзийо
• Жанр: Русское современное

Героиня романа Катерина, поссорившись с женихом, отправляется на сезонную работу в Куршевель. Знаменитый лыжный курорт, представлявшийся девушкам благодатным полем охоты на русских олигархов, оборачивается удручающими реалиями. На плачевном фоне новый знакомый Вадим кажется Катерине лучиком света в этом темном снежном царстве. Чтобы не разочаровать кавалера, она умалчивает о занятости в бутике, сочинив легенду о папе-миллионере. Неожиданно второе многообещающее свидание оборачивается трагедией.

---

– Учтите, все праздники работаем без выходных. Выдержите?

– Ну, я когда составляла квартальные отчеты, тоже без выходных трудилась, – вспоминаю я.

Лариса навьючивает на мою и так прогнувшуюся под тяжестью спину еще пару грамозких мешков: униформа – черный цвет, рабочая неделя – 44 часа, хозяйка магазина – противная тетка, похожая на Аллу Пугачеву. Ну, и последний, от которого у меня окончательно подгибаются коленки – зарплата – две тысячи в месяц.

– Зато у нас отличный коллектив! – подбадривает она распластавшегося работника, который смертельно устал задолго до начала работы, – В прошлом году у одной девушки заболел кролик, так мы его лечили всей командой! К тому же там олигархи и знаменитости. В прошлом году Малинин приезжал и Виктория Бэкхем.

– Вместе? – удивляюсь я, несколько воспрянув от радужных перспектив подобной судьбоносной встречи.

– Что вместе? А, ну, нет конечно. И Прохоров был.

– Ага, я в курсе. С сотней сестер. Знаете, меня, если честно, олигархи мало интересуют.

Лариса недоверчиво выпучивает свои недобрые глазенки. Похоже, что большинство русских барышень соглашаются ишачить без выходных на французский аналог примадонны исключительно ради благородной цели – личного знакомства с Прохоровым или на худой конец – Малининым.

– Все так говорят в начале, – бурчит она, потягивая свой кофе, – Учтите, флирт на рабочем месте у нас не приветствуется.

– Непременно учту, – хмыкаю я в ответ.

– Отлично. Мы рассмотрим вашу кандидатуру. Я перезвоню вам завтра и дам ответ. Когда вы могли бы начать работу?

– Чем скорее, тем лучше!

– Замечательно. Со следующей недели смогли бы?

– Смогла бы.

Я улыбаюсь ей на прощание неестественно широкой улыбкой. Ну, вот, добровольно сдалась в рабство. Мне от природы свойственен некоторый мозохизм. Когда моя жизнь ступает на черную полосу, вместо того, чтобы поискать светлые краски, я достаю ведерко с чернилами и разливаю его под ноги, чтобы тьма сделалась еще непрогляднее.

Мою непростую задачу продержаться до следующей недели в тылу врага облегчает неожиданный отъезд Филиппа. Его якобы срочно вызывают по неотложным делам в Париж. Я отпускаю его, терзаемая безрадостыми догадками. Зеркало в ванной не дает мне ответа на животрепещущий вопрос – чем я хуже всяких там парижских Изабелей. Я остаюсь в пустой квартире один на один с колючей тоской. Она льнет ко мне, шепчет на ухо, что жизнь не удалась, и советует уполовинить запасы домашнего бара. Я пихаю ее кулаками, раня пальцы об острые колючки, упрямо отворачиваюсь, настойчиво стучу деревянным черпачком по пустому дну колодца, в котором недавно плескалась сила воли. Мне плохо ровно на столько, на сколько несколько дней назад было хорошо.

Лариса звонит, как обещала, и сообщает, что кастинг на роль вьючного ослика я прошла, и моя упряжка уже ждет меня. Она советует мне закупиться макаронами и крупами, чтобы на месте не тратиться сильно на еду. Я представляю себя, одиноко тыкающей вилкой в безвкусные макароны за столом в маленькой неуютной затерянной в горах квартирушке, и на глаза наворачиваются слезы.

– Какие макароны! Будем лопать трюфеля за счет олигархов! – разубеждает меня Аня, которую я ставлю в известность о преобретенной работенке.

Она в отличие от меня так и пышет оптимизмом и нетерпением сменить своего нетоварного Жака на перспективного нувориша. Мы обсуждаем, что взять с собой в дорогу, и как добраться. Из известных нам обладателей бензина и колес пилить от Монпелье до Куршевеля вызывается только поезд. Его услугами мы и решаем воспользоваться. Перед тем, как выкатиться из квартиры с гигантским чемоданом, я заново нахожу в интернете компрометирующую Филиппа переписку, распечатываю эти свидетельства неверности и оставляю на видном месте, накрыв листы рукописной запиской: «Уехала в Куршевель. Когда вернусь и вернусь ли вообще не знаю». Ясно и лаконично. Никаких истеричных «Прощай, собака! Никогда мне больше не звони!» или «Передавай привет Кристелям и Изабелям, осел». Негры и косматые собаки провожают меня, гордо катящую за спиной пузатый чемоданище, полу-грустыми полу-безразличными взглядами. На вокзале мне сразу бросается в глаза красная Анина куртка. Ее обладательница весело машет мне рукой, приглашая в новую жизнь. Длинный как червяк-мутант поезд, утробно гудя, покидает вокзал Сан Рок. Слезы активно толкутся в горле как советские граждане в очереди за каким-то дефицитом. Я делаю вид, что смертельно устала и закрываю глаза, изображая сон, чтобы избежать разговора о пользе олигархов в жизни женщины. Слезы еще некоторое время стучаться о плотный заслон век, потом отчаявшись отступают. Я на самом деле засыпаю. Аня будет меня в Лионе. Мы, пыхтя, выкатываем свои чемоданы на перрон. «Вот ведь дернул меня черт!» думаю я, несясь следом за красной курткой по вокзальным корридорам. Подлый чемодан на виражах перевертывается колесиками вверх и тормозит, прильнув к земле подобно капризному ребенку, который тянет мамашу за руку с писклявым «Не пойду!» «Пойдешь, собака!» скрежещу я сквозь зубы, подгоняемая Аниными возгласами. Мы влетаем в поезд на Мутье за две минуты до отправки. Какой-то негр помогает нам затащить непослушный багаж. Мы плюхаемся на сидение, тяжело дыша. Аня проклинает Жака, который вполне мог бы довести ее до Куршевеля на машине и лично передать из рук в руки русскому толстосуму. Я обнаруживаю на экране мобильного пять пропущенных звонков от Филиппа и горстку сообщений. Мой неверный жених возмущается моим трусливым дезиртирством, обвинения в романах на стороне рьяно отрицает и требует срочной аудиенции. «А что если я сваляла дурака? Что если он, правда, не виноват?» поднимает деревянную голову задремавшая было наивность. «Что сделано, то сделано», вальяжно развалившись в кресле презрительно бросает мадам самолюбие. Надо заметить, что эта категоричная леди поселилась в нашем роду еще задолго до моего появления на свет. Еще моя прабабушка, первая красавица на деревне, выскочила замуж за нелюбимого дедушку в отместку возлюбленному, который отказался проводить ее домой с вечеринки. И что, стерпелось, слюбилось, и жили они долго и счастливо. А тот неудачник годами рвал на себе волосы и топил горе в вине. Или в чем покрепче. Вот и мой пусть рвет и топит. Хотя нет, волосы жалко, да, и пьянствовать неполезно для здоровья. Пусть просто страдает, роняя скупую мужскую слезу на мою фотографию под аккомпанемент «Je suis malade [2]» Сержа Лама. От этой картины на моем лице проступает довольная улыбка. За окном мелькают серые безрадостные пейзажи, один мрачнее другого. Аня вовлекает меня в обсуждение животрепещущего вопроса – что делаеть если в магазин зайдет кто-то из знакомых и увидит шикарных женщин в жалкой роли продавщиц. «Я всем знакомым сказала, что отдыхать еду!» делится она, откинувшись на спинку сидения, – «Один знакомый мальчик на это заявил: «О, Куршевель! На родину возвращаешься! А как же Франция? Представляешь, он думал, что Куршевель уже вошел в состав России!»

– Бестолочей везде хватает, – вяло реагирую я, размышляя о своем.

– Что же делать если кто-то из московской тусовки увидит меня за прилавком?! – продолжает мучиться она.

– Спрячешься за меня, мне нечего терять, – предлагаю я.

– А как мы будем представляться на всяких пафосных тусовках? Ну типа если нас кто-то спросит, чем мы занимаемся по жизни?

– Да, кто нас пригласит на эти тусовки! Аня, спустись на землю! Мы едем работать! Как бы страшно это не звучало! К тому же без выходных.

Ане мой пессимизм не нравится. Отчаявшись перетянуть меня на свои кисельные берега, она замолкает уставившись в окно. Сонный голос машиниста уведомляет пассажиров о прибытии в Petit Coeur. «Маленькое сердце» мысленно перевожу я. Нелепица какая-то. Все происходящее кажется мне глупым фарсом. Сейчас я закрою глаза и, открыв их, увижу нашу уютную квартиру в Монпелье, мужественную фигуру Филиппа, растянувшуюся на диване, телевизор… «Следующая остановка – Мутье» – дребежжит откуда-то сверху.

– Приехали! – радуется Аня.

«Мутье! Еще одно название со ярковыраженной смысловой нагрузкой» мрачно думаю я, стаскивая с полки свого толстопузого спутника. От глухого Мутье до блистательного Куршевеля час езды на автобусе – navette. Мои моральные и физические силы на исходе. Мне кажется, что это хождение по мукам не кончится никогда. Опять звонит Филипп. Я снова не отвечаю, хотя мне страшно хочется услышать его голос, который перенесет меня с промозглой автобусной остановки обратно в уют и тепло. Ноги в легких сапогах начинают зябнуть. Ломоносов из меня бы вышел хреновый. Автобус, наконец, подъезжает, переваливаясь с боку на бок. За окном мельтешит какая-то хмурая серость. Сразу за указателем «Сourchevel 1300 Le Praz» откуда не возьмись вырастают заснеженные елки, и светлые тона приходят на смену темным. Наш автобус набивает краснолицая англоговорящая молодежь. Аня предпринимает попытку связаться с роботодательницей и выяснить, куда нам следует волочиться за ключами от квартиры. Лариса откликается на десятый вызов, когда мы всерьез начинаем сомневаться в реальности нашего трудового контракта, и велит высаживаться на конечной 1850 и шкандыбать прямо в бутик. Найти последний оказывается несложно, весь пресловутый Куршевель исчерпывается парой-тройкой улиц. Наша нанимательница встречает молодых бойцов вмеру доброжелательной улыбкой поверх картонных коробок. Пафосный бутик представляет собой беспорядочный склад этих самых емкостей и на первый нюх особой роскошью не пахнет. Кучка бледных худых, облаченных в черное француженок таскает пустые коробки на улицу и аккуратно складывают в сугроб. При виде их слово «рабы» тревожной занозой застревает в мозгу. Лариса выдает нам ключи от квартир, куда нас великодушно вызывается проводить директриса магазина, долговязая неулыбчивая Лоранс. Наши аппартаменты располагаются в обещанной близости от работы, и представляют из себя крошечные студио, единственное достоинство которых – хорошее отопление. Лоранс велит нам экономить электроэнергию, ничего не портить, не ломать и не пачкать. На том и расстаемся. Аня отправляется к себе распаковывать чемоданы. Я устало опускаюсь на накрытую дряхлым пледом кровать и позволяю себе, наконец, роскошь расплакаться. Филипп больше не звонит, оставив, очевидно, надежду достучаться до меня. Как-то быстро, надо заметить, он ее оставил. Каких-то двадцать неотвеченных звонков, разве это предел, когда рискуешь потерять любимого человека? Я смотрю на экран мобильного, размазывая по щекам едкие слезы. Он отвечает мне молчаливым потухшим взглядом. «Позвони еще», мысленно молю я, «Еще каких-нибудь десять – пятнадцать раз. Ну, пожалуйста». Я сама оттолкнула мужчину, сама убежала от него, а теперь страстно желаю, чтобы он несся следом и хватал меня за руки. Зачем? Ведь он такой-сякой изменник и предатель, негодяй, обманувший мои детские розовые надежды. Нахрена нам, идеалистам, такой сдался? Пусть не бежит, не звонит, не хватает. Переживем. «Ты-то переживешь» хрипит разуму сердце, «А я как? Мне-то больно и плохо. Я привыкло по вечерам биться в унисон с моим дружбаном их соседнего тела». Экран телефона озаряет сообщение. Сердце радостно подпрыгивает, разум надменно надувается. «Я все равно тебя люблю» пишет ненужный обманщик. В моей душе как по взмаху волшебной палочки расцветают розы и тюльпаны. С этим благоухающим садом внутри я и засыпаю, прижав к груди плюшевого слоненка. Мне кажется, что все самое трудное и плохое уже позади. Я опять ошибаюсь. Оно только начинается.