Людмила Захарова - Осколки мозаики. Роман-фэнтези

• Название: Осколки мозаики. Роман-фэнтези
• Автор: Людмила Захарова
• Жанр: Русское современное
• Год: 1990—2017
• ISBN: 978-5-4485-3413-3

Мозаичная картина мира рассыпалась на мелкие и крупные, острые и сверкающие осколки. Ваше право заглянуть в калейдоскоп своих сомнений или вновь собрать свою картину из этого крошева. Для гурманов слова.

Мой первый роман «Осколки мозаики» снился больше года. В 1989—90 гг. я не знала жанра — фэнтези. Точнее, это сновидческая литература, — автор записывает увиденное, а не сочиняет, как принято. Зачем это явилось мне, — одному Богу известно. Отлежавшись более четверти века, книга пожелала быть.

Сновидческая литература. Для гурманов слова. 18+ Иллюстратор Андрей Геннадьевич Яковлев.

---

– Не лукавьте, сударь, я же знаю, что Вы хотели спросить, – вздыхает Хранитель.

– Может быть, затеем бал в духе наполеоновского расцвета?

– Бал? – Он сделал вид, что прислушивается. Пауза затянулась.

– Вы услышали смех?

– Катюшка с Петром встретили Гришку Распутина, тот навеселе и рассказывает смачные непристойности, на которые соблазнил одну легкомысленную мамзель, указавшую на винный погребок. Дурица наивно полагала, что этот дух не сумеет воспользоваться винцом, не имея материальной сферы. Я понимаю, конечно, что мой запрет не подействует, но, знаете, традиции… Стало гораздо хлопотней с тех пор, как понизилась температура Земли.

– Надо же! Я ничего не слышу, а выпить бы не отказался. Скажите, как Вам сие удается? Будьте великодушны и простите за излишнюю откровенность, сударь, но иногда мне кажется, что Вы побаиваетесь своей дамы сердца? Отчего ж ей будет не по нраву бал?

– Сейчас увидите! – Хранитель резко поднялся.

– Досточтимейший сударь, в новой жизни я пренепременнейше опишу ваши оригинальнейшие отношения-с. Я полагаю, что с Гришкой Факир, и они отпустили пантеру с поводка, возможно и клетку открыли. Я не замечал в библиотеке хрусталя, бьющегося сейчас. Вы нашли склад, подарили барышне позабавиться? – Александр Сергеевич театрально вскинул глаза к потолку.

– Насколько Вы, все-таки, человек. Прекраснодушнейший, но… человек. —

Хранитель вышагивает вдоль стола, от стены к стене, мало чем отличаясь от взволнованного вьюноши. Пушкин наблюдает, надеясь заприметить в тени уютных кресел одну из виновниц шума. Гувернантка Судьба скучает у рояля, изредка балуясь клавишей «до», отворачиваясь на вертлявом стульчике от мадмуазели Легкомысленность, пробующей очаровательные улыбки у зеркал и вздымающей кружевами нижних юбок неслышные «па». Вот кому танцы весьма по душе. Леди Забвение ближе к камину, потягивает свой коктейль через соломинку. Мадам Необходимость пожимает плечами, не отрываясь от кона, мадам Свобода все еще листает альбом, курит и курит. Герцогиня Трагедия надменно опускает вуаль: «При чем здесь она? Подозрения неуместны». – Великой княгини Разлуки не видно, как и государыни Надежды. Леди Неизвестность по-приятельски кивнула ему. С ней никогда не соскучишься. Звон осколков, сметаемых на мраморной лестнице, потревожил и озадачил. Ангел остолбенел, увидев, что необточенные камушки и бриллианты летят градом, побивая драгоценные живые розы, ее встречавшие у распахнувшихся дверей.

– Ты с ума сошла, – вскричал он, – алмазная пыль опасней яда.

– Я же не приготовила вам кофе с истертыми алмазами, – с милой улыбкой вспыхнула она и выпрямилась. – Веер, послуживший метлой, постукивает по мрамору перил в такт ногам, выглядывающим в разрезы алой туники, оголившей плечо с родинкой.

– И ноздри ея трепетали, – подумалось Пушкину. Такой сдержанно злой, страстной он еще ни разу не заставал ее.

– Объяснитесь, сударь, – Алфея хлопнула веером об стол, ушла в глубь залы, одним взглядом согнав с дивана черную пантеру. Вытянулась, закинув руки за голову и помахивая туфелькой. Пантера затаилась, посверкивая ошейником. Девчонка намерена дразнить дикую кошку. Ангелу становилось не по себе. Туфелька чиркнула по носу пантеры. Грозное рычание доставило шутнице опасное удовольствие. Никто не успел ахнуть, правая туфелька тоже не промахнулась, пантера взвилась в прыжке. Трюк удался! Она смеялась навзрыд, стуча обосевшими ножками по ковру.

– Господин Случай, Вы благоволите жестоким чаровницам? Зачем смеетесь Вы, проводя их по лезвию ножа. Неужели так уж скучно просто жить? —

– Факир был пьян! Гришке удалось несусветное! Ха-ха! Представьте, мой факир был пьян. Семьсот земных веков не удавалось сотворить подобное! —

Для всех осталось тайной: как они разминулись? Недоумение клацнуло зубами, а на мраморе лестницы теплятся следы крови, – пантера поранилась осколками, приняв чей-то тающий призрак за обидчицу, живущую на втором этаже. Вероятно, в неволе дикие животные теряют нюх, ей невдомек оглянуться. Двустворчатые белые двери закрыли на ключ. Все действующие лица ошеломлены. Все забыли черного демона страсти. Что вспомнилось вдруг? И кому? Никто не знал, даже няня Правда, шаркающая меж знатных дам, слегка обескураженных. Безучастная, отринутая от дел гувернантка Судьба наигрывает старые романсы, словно для себя – вполголоса…

В закрытую дверь стучать не могли, но сетования и грохот очевидны. Вход в библиотеку-кабинет через внутренний дворик охраняла заржавевшая решетка ворот, чтобы не утомлять хозяйку нечаянно любопытными взглядами. Факир, стакнувшись с Распутиным, стал непредсказуем. Вот и сейчас компания ввалилась, держась друг за друга и рыдая о сбежавшей пантере, сорвавшей все замки. Екатерина и Петр, старательно пробираются к столу, желая незаметно вооружиться державными знаками, уйти на свои парадные места, явно смущаясь нарушением устоев и с трудом сохраняя церемонную осанку. Хранитель прикрыл глаза ладонью, шевельнул крылом: делайте, что душе угодно.

Мутно блуждающий Факир, оказывается, прав, обходя гостей с шутовскими поклонами.

– Б-б-бриллиантовые острова рассыпались! Александр Сергеич, милый, уж Вы-то видели их? Хрустальные замки – вдребезги, мадам… не помню Вас. Нижайший поклон, княгиня, Ваши миражи клубятся алмазной пылью, я видел – в безнадежном пепле. Пустыня. Там бродит пантера, Ваша пантера, Мэм. Она не сумеет снять, одетый Вами ошейник. Там, в остывшем пепле жив еще огненный ветер. Да-да, смутная память-погоня сгоревшей мечты. И вам не жаль дикой кошки, жестокие затворницы?

Факир расшаркивается и паясничает, изумленно отшатываясь от надменных жестов призрачных леди, проверяющих маски невинности в отражениях зеркал и встречных взглядах. Герцогиня Трагедия, спокойно откинув вуаль, строгим тоном отводит подозрения: «Сударь, нас пригласили на бал, будьте любезны, развеять сомнения и объявить о предстоящих салонных чтениях». Факир-управитель замер от восторга. Как ловко они избегают выслушать приговор о себе. Пушкин подошел к Хранителю, взирающему на Алфею, подал браслет. Мягкий щелчок на умиляющем запястье. Кончиками пальцев он проводит по смуглому плечу, с неземной нежностью целует узкую кисть, примиряя ее с неизбежными атрибутами, не всегда легковесными, – успокаивая тем, что не следует пренебрегать неудачным опытом.

– С Вашего позволения, я могу объявить бал? – Она обвела взглядом многоликую свиту и, заметив государыню Надежду, согласилась, присела в реверансе, обнаружив бриллиантовое колье в декольте наполеоновских времен, овеяв Пушкина ароматом женской кожи. Факир в белом фраке взмахнул дирижерской палочкой: «Полонез»!

5. Одиночество

Одиночество ступает по паркету вчерашнего бала. Ни следа, ни ветерка, ни света, лишь затаенных несколько осколков, да притихшей свитой поникшие гардины. Все те же легкие интонации чарующего шествия: да – так… так-так… так – да. Ступает все также изящно, как по белым валунам, уводящим из древней пещеры, по каменным плитам усыпальниц и храмов, – не опасаясь, не оскользаясь на мраморной глади дворцов, не спеша и не оглядываясь. Да… так. Медлительная игра изысканных линий, очерчивающих и скрывающих, манящих и скрывающихся в спадающих, шуршащих по пятам, вздымающихся на остроте коленок и падающих обречено. Алфея уходит.

– То немногое, что я успел увидеть, я воспевал всегда. Нет, не подумайте, я… Мы не были знакомы – только издали. Она выходит из церкви сквозь нищую суету. Это ложь – она не была надменной и жестокой. Но ее опасались как исполненной мечты. Но Вы, должно быть, помните, что уже тогда не умели мечтать и потом. Я кричал им: «Спасите, она вышла на паперть! Не милостыни – нет! Она помедлит, помедлит, но не задержится. Спешите подать руку! Спасите»! – Я кричал им: «Подобно псу лизните ее ладонь, и вы взвоете от горечи поражений, от яда, пылью осевшего на истонченных веками контурах. Очнитесь, вы оцепенели от немоты и удивления», – кричал я в пустоту живой толпы. – «Она одна, остановите, она уходит! Божественная красота уходит». Я охрип от крика и боли, и потом… потом я умер. – Высоцкий задумчиво перебирает струны, словно вехи, вглядываясь в глубину пустынной залы, заинтриговавшей слух и взоры. Хранитель тактично не мешает, присев у резного стола и кивая.

– Я ждал ее на берегу, в туманных клочьях над рекой я чувствовал движение. На похищенной лодке был кто-то незримый. Мы едва различали прутья кустов и хворост под ногами. Липкая сырость покрывала одежду и листы. Мы молчали – мы не были близки ни в жизни, ни тогда. Тексты новых песен я сразу смущенно свернул трубкой, ткнул ей в ладонь: «Потом, потом, вернись и читай». Я не знал ее имени и сейчас не знаю, я был обескуражен случившимся. Костер в облаке не развести. Мы молча вернулись в лодку, сели рядом, спиной прислонившись к рубке. Я не находил слов, разглядывал удивительную форму ноготков: узкие, заостренные лепестками георгинов алых. Случайная одежда ее не портила.