Николай Шахмагонов - Друзья Пушкина в любви и поэзии

• Название: Друзья Пушкина в любви и поэзии
• Автор: Николай Шахмагонов
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-4444-8823-2

Книга писателя Николая Шахмагонова посвящена теме любви в жизни и творчестве друзей Александра Пушкина. Василий Жуковский, Константин Батюшков, Денис Давыдов, Николай Юсупов. Имена тех, о ком пойдёт речь, широко известны, известны их свершения во имя Отечества или просто добрые дела во имя своих родных и близких. Но как раз самая яркая, самая светлая сторона в их жизни – любовь – часто оставалась «за кадром».

---

Сын русского барина и турчанки

В восемнадцатом веке рождение внебрачных детей было явлением частым. Для людей бедных, скажем помягче, невысоких сословий, они становились неразрешимой проблемой. Недаром знаменитый государственный деятель Иван Иванович Бецкой, сам незаконнорожденный сын князя Трубецкого, незаконнорожденной дочерью которого стала будущая Императрица Екатерина Великая (см. мою книгу «Орлы Екатерины в любви и сражениях»), создал Воспитательный дом, в который принимались и в котором воспитывались незаконнорожденные дети. Причём всё было устроено так, что сдать в этот дом малютку можно было тайно.

Состоятельные же вельможи могли позволить себе воспитывать своё чадо. Даже выработано было негласное правило – фамилия давалась незаконнорожденному ребёнку отцовская, но в несколько усечённом виде, без первого слога. Так сын Трубецкого Иван стал Бецким, сын Репнина получил фамилию Пнин и так далее. Ну а само определение «незаконнорожденный» или «незаконнорожденная» было даже закреплено законодательно. Таковыми признавались: «Рожденные вне брака, хотя бы их родители потом и соединились законными узами; произошедшие от прелюбодеяния; рождённые более чем через 306 дней после смерти отца или расторжения брака разводом; все прижитые в браке, который по приговору духовного суда признан незаконным и недействительным».

Что же касается Василия Андреевича Жуковского, то он получил не отцовскую фамилию, которую, впрочем, и «усекать» на один слог было некуда, а фамилию бедного дворянина Жуковского, жившего в доме отца. Но зато он, в отличие от многих, себе подобных чад, вошёл в семью отца как равноправный ребёнок. Кстати, так же случилось и с упомянутым выше Иваном Ивановичем Бецким.

Появление на свет будущего поэта и его детство было тесно переплетено с семейными драмами его отца, его супруги и его возлюбленной. Русский историк и литературовед Пётр Иванович Бартенев (1829–1912), известный как основатель пушкиноведения и издатель исторического журнала «Русский архив», коснулся этой истории в своих воспоминаниях. Весной 1852 года писатель-беллетрист и издатель Михаил Петрович Погодин (1800–1875) посоветовал Петру Иванович заняться биографией Василия Андреевича Жуковского, пояснив, что это «будет угодно Государю». Он же рекомендовал Бартенева Авдотье Петровне Елагиной, представительнице семейства знаменитейшего. Пращур, как известно, был личным библиотекарем Екатерины Великой.

П.И. Бартенев писал:

«Чуть не с первого дня знакомства Авдотья Петровна отдала мне читать и позволила списывать целые кипы писем к ней Жуковского, который был незаконным братом её матери, Варвары Афанасьевны Юшковой, рождённой Буниной, дочери Белевского воеводы Афанасия Ивановича. Мать Жуковского была турчанка, взятая в плен после покорения Бендер графом Паниным в 1770 году и привезённая к Бунину крепостным его человеком, который, как и многие другие крестьяне Тульской и Орловской губернии, уходили по паспортам в маркитанты, т. е. занимались мелочной торговлею при наших войсках. Авдотья Петровна была на шесть лет моложе Жуковского и с самого раннего его возраста любила Василия Андреевича, одной из первых учительниц которого была её мать, образованная и прекрасно игравшая на фортепиано. Жуковский был постоянным, ежедневным предметом воспоминаний Авдотьи Петровны, которая связывала его имя с памятью своей самой близкой подруги и двоюродной сестры Марии Андреевны Протасовой, дочери Андрея Ивановича и Екатерины Афанасьевны (рожд. Буниной). Жуковский и Мария Андреевна многие годы были влюблены друг в друга. Жуковский называл Авдотью Петровну своей Поэзией. Этого достаточно, чтобы выразить то обаяние, которым она пользовалась и в своей семье, и в близком обществе. Письма её таковы, что в сравнении с ними знаменитые письма m-le de Svignie кажутся приторными. Она до конца жизни любила занятие словесностью и в Дерпте за несколько месяцев до кончины перевела проповедь, сказанную там одним пастором. Всё, что она ни делала, выходило как-то изящно. Она хорошо рисовала и вышивала шелками; ничего в ней не было такого, что в учёных женщинах называется синечулочеством. С какою ясностью и теплотою вспоминала она прошедшие годы своей жизни; когда я её знал, она уже схоронила целый ряд детей своих и иной раз со слезами на глазах говорила: “Рахиль плачущися чады своих и не можаша утешитися яко не суть”. Конечно, моя с гимназии любовь к Жуковскому, знание наизусть многих стихов его и то, что сам он незадолго перед смертью намеревался пригласить меня в учителя к его детям, послужили к моему сближению с Авдотьей Петровной и её семейством, которое отличалось взаимною горячею дружбою».

Всего одна цитата, а сколько в ней загадок и тайн! Как же всё-таки получилось, что отцом будущего поэта стал весьма состоятельный русский помещик, а матерью – пленная турчанка? Ведь помещик-то был женат, и своих детей у него было пятеро!

Будущий поэт родился 29 января 1783 года в селе Мишенском Белевского уезда Тульской губернии. Село находилось в трёх верстах от Белёва.

Отцом его был помещик Афанасий Иванович Бунин, ну а матерью, как упоминалось, турчанка по имени Сальха.

Вряд ли помещик Бунин мог предполагать, во что выльется его шутка, которую от отпустил, провожая своих крестьян на театр военных действий. А сказал он, привезите, мол, мне в жёны молодую турчанку, а то жена совсем старой стала.

Так это или не так, но турчанку привезли, да только в жёны её Афанасий Иванович, конечно, не взял, во-первых, потому что неровня она, но главное, потому что женат он был, и не было никаких раздоров в семье.

Через три года после рождения ребёнка, в 1786 году, Сальхе наконец был выдан вид на жительство в России. Документ так и именовался: «К свободному в России жительству».

Она не стала крепостной. В документе же говорилось, что она подобрана была при взятии нашими войсками города Бендер в 1770 году «с прочими таковыми же в полон и досталась майору Муфелю, и того же году оным майором по выезде в Россию отдана им Бунину на воспитание, и по изучении российского языка приведена была в веру греческого исповедания, причём восприемниками были жена Бунина Мария Григорьевна и иностранец, восприявший же веру греческого исповедания Дементий Голембевский».

Так и превратилась Сальха в Елисавету Дементьевну Турчанинову (отчество по имени восприемника при крещении). Указывались также основные приметы – то, что была она «росту среднего, волосы на голове чёрные, лицом смугла, глаза карие».

С матерью поэта ясно… Не крепостная, но и не дворянского сословия. А что же можно сказать об отце? Фамилия-то знаменитая!

Екатерина Ивановна Елагина, дочь племянницы Жуковского Марии Андреевны, урождённой Протасовой, единственной по-настоящему любимой Василием Андреевичем женщины, в «Семейной хронике» раскрыла, насколько это возможно, родословную Буниных:

«Иван Андреевич Бунин (дедушка Жуковского. – Н.Ш.) был женат на Феодоре Богдановне Римской-Корсаковой. У них был сын Афанасий и две дочери: Анна, вышедшая за Давыдова, и Платонида, которая ослепла; доктора объявили её неизлечимой. В это время только что открылись мощи Дмитрия Ростовского (в миру Данила Саввич Туптало (1651–1709), епископ Русской православной церкви). Платонида стала проситься, чтобы её отпустили в Ростов; она жила в это время в Москве у брата своего, который был уже женат. Брат и невестка согласились на её просьбы, и она поехала с какой-то теткой. В Ростове отстояла всенощную и упросила гробового монаха позволить ей остаться всю ночь у раки; он позволил, повёл её к мощам, и она осталась одна в запертой церкви. Всю ночь провела она в слезах и молитвах; поутру собрались монахи служить молебен; монах подошёл к ней и взял её голову, чтобы наклонить её приложиться к мощам; она приложилась и вдруг с криком радости: “Вижу, вижу!” вырвалась из рук монаха. Это чудо было засвидетельствовано тут же присутствовавшими и внесено в Ростовские летописи. Можно вообразить радость и изумление семьи её, когда она воротилась в Москву. Она после вышла замуж. Феодора Богдановна, мать её, была родом из Смоленска: складень Образ Смоленской Божьей Матери, который теперь у нас, принадлежал ей. Её благословили им к венцу, после благословили им Афанасия Ивановича, который благословил им Екатерину Афанасьевну, та – свою дочь Марию, а после – меня. Об Иване Андреевиче и Феодоре Богдановне нет никаких семейных преданий; известно только то, что они были очень строги и, кажется, крутого нрава. По крайней мере, слышала я, что однажды приехал к ним в Мишенское сын их Афанасий Иванович с молодой женой своей Марией Григорьевной и так были дурно приняты, что решились ночью уйти пешком в Белёв и ночевали на постоялом дворе».

В.В. Огарков писал по поводу супруги помещика:

«Жена Бунина, Марья Григорьевна, урождённая Безобразова, кроткая и умная женщина, являлась в окружавшей её среде сравнительно развитым человеком, что доказывается и тем образованием, которое она сумела дать, несмотря на невыгодные для этого тогдашние условия, своим дочерям и Жуковскому. Сам Бунин, очевидно, тоже не был из породы Митрофанушек – весьма распространенного типа того времени. Достаточно сказать, что единственный горячо любимый сын Буниных учился в университете в Лейпциге…»