Андрей Плахов - Режиссеры настоящего. Том 2. Радикалы и минималисты

• Название: Режиссеры настоящего. Том 2. Радикалы и минималисты
• Автор: Андрей Плахов
• Жанр: Кино, театр
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-521-00454-6, 978-5-521-00452-2

Издание «Режиссеры настоящего» представляет портреты (интервью и обзоры творчества) самых актуальных режиссеров современности, по версии известного киноведа Андрея Плахова. Во втором томе мы знакомимся с режиссерами, противостоящими мейнстриму в кинематографе.

---

Когда «Розетте» вручали «Золотую пальмовую ветвь», и вовсе разразился настоящий скандал, в зале стоял свист небывалой силы. Подобный шок фестиваль испытал в 1960 году, когда награждали феллиниевскую «Сладкую жизнь», чересчур по тем временам смелую. Но то была грандиозная фреска общества, здесь – крошечный ее фрагмент. И все же маленькая «Розетта» оказалась в художественном авангарде своей эпохи. Канн в очередной раз подтвердил репутацию фестиваля, который делает возможной конфронтацию самых радикальных и консервативных представлений о том, что есть кино.

Каждый день Розетта борется за работу, которую она находит, теряет, находит снова… Которую у нее отнимают и которую она невероятными усилиями возвращает. Она хочет нормальной жизни, с людьми, среди людей. Но ее постоянно преследует страх исчезновения и какой-то липкий стыд, который шепчет ей: ты – пария, ты – хуже всех, ты никому никогда не будешь нужна. Чтобы доказать себе и другим, что она реально существует, Розетта идет на предательство единственного мужчины, который разглядел в ней женщину и человека…

«Розетта»

Эффект «Розетты», однако, заключен не в сюжете, а в новой мере реализма, к которой приходит европейское кино. Этот реализм, выступающий то с приставкой «гипер-», то с приставкой «соц-», то с приставкой «порно-», маскирующийся доктриной датской «Догмы», здесь дается в новом, освобожденном от приставок изводе. Постмодернистский виртуальный опыт к концу 90-х годов явно исчерпал себя. В конце века понадобился прорыв в новую социальную, экзистенциальную, эстетическую и физическую реальность, как был он необходим в 50-х, когда родился неореализм. В «реабилитации физической реальности» (программный слоган историка и теоретика кино Зигмунда Кракауэра) на новом витке и был смысл награждения «Розетты», которое стало напоминанием о том, что кинематограф не сводится к красотам и спецэффектам. Время от времени он испытывает потребность возвращаться к грубой реальности и искать новый киноязык.

Косноязычная «Розетта», став ключевым фильмом конца века, заставила обратиться к истокам творчества Дарденнов. В их жизни все началось с театра и с фильмов, снятых для видео и рассказывавших о жизни маленьких рабочих городков в Валлонии. Другая волновавшая братьев тема – темные пятна Второй мировой. Их первый документальный фильм «Le chant du rossignol» (1978, тогда братьям еще не было тридцати) рассказывал об антинацистском сопротивлении. Первый игровой («Фальшь», 1986) – о еврейской семье, уничтоженной немцами.

Жан-Пьер был театральным актером. Вместе с братом они сделали фильм «Я думаю о вас» (1992), в основе которого лежал театральный сценарий. Эту работу раскритиковали со всех сторон, а ее создатели понесли финансовые убытки. После этого они сняли картину «Обещание» (1996) – первую принесшую им успех и международные премии – о бельгийском подростке, чей отец эксплуатирует нелегальных иммигрантов. Игорь (так зовут подростка) дает обещание погибшему африканскому рабочему позаботиться о его вдове и ребенке. Он разрывается между пробудившейся человечностью и лояльностью отцу, который пытается скрыть от властей гибель нелегала. Съемки проходили в индустриальном районе недалеко от Льежа. Грязноватая фактура кадра и использование ручной камеры свидетельствуют о документальной закваске, но типичная для документалиста подвижность сочетается со сжатым фокусом, создающим эффект клаустрофобии. Характерно, что, говоря об этом фильме, Дарденны называли в качестве исходного импульса не жизненные факты, а диалог о вине из «Братьев Карамазовых».

Решающим моментом биографии Дарденнов стала их встреча с режиссером и писателем Арманом Гатти и оператором Недом Буржессом. Гатти пришел к ним в театр с камерой на плече. Когда он уехал, братья, никогда не помышлявшие о кинокарьере, вдруг подумали: а почему бы нам не делать так же, как он. Они отправились в деревню снимать простых людей. У них не было никаких монтажных столов, никаких специальных приспособлений, они еще не думали, что будут производить кино для публики и завоевывать премии на фестивалях.

Награду, присужденную «Розетте», некоторые рассматривали как счастливую случайность, попадание в тренд, не более. Дарденнов подозревали в подражании «Догме», хотя было очевидно, что, если бельгийцы и используют формальный метод, похожий на тот, что придуман датчанами, их цель – не просто обновление языка кино, а нечто иное. «Догма» боролась с формализмом современного кино формальными средствами. Дарденнам и их постоянному оператору Алену Маркуэну были ближе этические традиции неореализма, гуманизм Кена Лоуча и британской школы. Кто-то не принимал их открытой социальности. Не каждый стремится влезть в кожу девушки со дна общества, готовой на любую подлость, даже на преступление всего лишь ради… работы. Особенно недовольны были эстеты в России, для которых победа над утонченным Альмодоваром бельгийского «соцреализма» была прямо-таки личным оскорблением.

Только когда появился следующий фильм Дарденнов «Сын» (2002), без всяких скидок на «тенденции» стало ясно, что перед нами большие режиссеры, пришедшие в кино надолго. «Сын» естественным образом стал одним из основных фаворитов очередного каннского конкурса, а исполнитель главной роли Оливье Гурме был награжден актерским призом. Кинокритики включили новую работу Дарденнов в десятку лучших фильмов года.

Бельгия не Франция и даже не Дания: там нет большой киноиндустрии, нет бурных волн и течений. Если чем страна в последние годы и заметна, так этническими распрями, педофильскими скандалами и зверскими преступлениями. Все это упрятано Дарденнами за кадр: в «Сыне» об убийстве только говорится, но в течение всего фильма по коже бегают мурашки и ожидаешь худшего. «Сын» – это как если бы Хичкоку заказали кино про жизнь пролетариата или Кена Лоуча заставили снять триллер, не вылезая из своей любимой рабочей среды.

Фокус в том, что весь фильм разыгрывается на складе и в столярной мастерской. И хотя в ней не делают гробов, сама мастерская подобна гробу, который сколотил Оливье, похоронив в нем свои чувства к убитому сыну-подростку. И теперь он, лысый подслеповатый столяр-перфекционист, приставлен профессиональным наставником к мальчишке-убийце. Месть кажется неотвратимой. На пятачке дровяного склада одновременно разыгрываются производственная, криминальная и психологическая драмы. Встречаются, чтобы отойти в сторону, уступив место притаившейся за ними притче.

«Сын»

Библейский Иосиф не по простому совпадению был плотником. Дерево и все, что из него мастерит человек, несомненно обладает душой; эта душа страдает и хранит память о прежней жизни. В фильме Дарденнов люди подобны изувеченным, обрубленным деревьям или впивающимся в них железным гвоздям. Именно так впиваются друг в друга Оливье и его новый подмастерье: разорвать их можно только клещами.

Поразительно, но Дарденны ни одного слова не говорят о Боге и морали, сохраняя пугающую верность прозаической столярной фактуре. Камера с маниакальностью вуайера движется за героями, как будто намерена их поймать, застукав на горячем. Но чем дальше, тем больше сквозь реалистическую эстетику просвечивает силуэт метафизической Троицы: Отец, Сын, Святой Дух.

Триумф «Сына» в Канне был тихим: после того как три года назад братьев-режиссеров скандально увенчали «Золотой пальмовой ветвью», шанса на главный приз у них не было. Однако если в качестве их «Розетты», где режиссеры скрестили «Догму» с Кафкой и Горьким, еще могли быть сомнения, то «Сын» убедил всех: Дарденны – мастера высочайшего класса. «Розетта» была сделана в нервной, дерганной эстетике пост-«Догмы». В новой ленте и ситуация, и язык универсальны. Дарденны держат зрителя в напряжении и ведут его к той самой эмоциональной развязке, которую когда-то называли катарсисом.

«Дитя»

«Розетта»

«Молчание Лорны»

«Сын»

Давно возникло впечатление, что кинематографу как-то особенно, хотя и не вполне ясно почему, для движения вперед нужны братские творческие союзы. К братьям Люмьерам, Тавиани, Каурисмяки, Коэнам теперь с полным основанием мы должны причислить братьев-гуманистов Дарденнов, преисполненных братской любовью к несовершенному человеку и человечеству. Вдвоем одни смотрятся как-то особенно просветленно: их лица не «аристократичны» и даже не «интеллектуальны», а полны благородства, лишенного всякого намека на тщеславие. Приятно думать, что таким людям, демократам по природе, а не только по убеждениям, тоже могут сопутствовать триумфы.

Следующим в их карьере стал фильм «Дитя» (2005). Опять Каннский фестиваль – и опять победа, значение которой выходит далеко за пределы личной биографии режиссеров, вновь сигнализируя о глобальной моде. Авторы погружают нас в жизнь и проблемы нового поколения люмпенов, избегая в своем взгляде на них обычных грехов такого рода фильмов.