Мадьяр Балинт - Анатомия посткоммунистического мафиозного государства. На примере Венгрии

• Название: Анатомия посткоммунистического мафиозного государства. На примере Венгрии
• Автор: Мадьяр Балинт
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-4448-0468-1

Что представляет собой современная посткоммунистическая Венгрия, одно из государств Центральной Европы, входивших в так называемый социалистический блок и обремененных печальным наследием тоталитаризма? Какие общественно-политические метаморфозы пришлось претерпеть ее системе, как можно охарактеризовать сформировавшийся в стране режим и чем он отличается от режимов в соседних странах, ориентированных на модель западной либеральной демократии, – об этом исследование венгерского социолога Балинта Мадьяра.

---

Хотя с третьей республикой покончили не левые и либералы, они немало сделали для того, чтобы предельно расшатать ее устои. Можно сказать и так, что, если бы не их правительственная деятельность, «Фидес» не получила бы конституционного парламентского большинства в две трети голосов. Политологи обычно объясняют поражение коалиции потерей морального кредита и рядом ошибок в политической стратегии и тактике: широко распространившимися представлениями о коррупции, связанной с коалицией социалистов и либералов; повторяющимися рестрикционными мерами, которые были необходимы вследствие непомерно крупных бюджетных расходов и о которых под знаком искренности объявлялось подчеркнуто громко, чуть ли не в виде угрозы; парализующими друг друга, туманными правительственными инициативами и программами; остановкой реформ крупных распределительных систем; трагической потерей доверия после речи Ференца Дюрчаня[15]; длительным состоянием холодной гражданской войны и в довершение всего – начавшимся в 2008 г. экономическим кризисом, а также вызванным всем этим массовым чувством бесперспективности и безнадежности. Конечно, уже одного этого было бы достаточно для тяжелого поражения. Однако нас интересуют и более глубокие социологические причины, которые позволяют учесть и ответственность коалиции социалистов и либералов за масштабы поражения, и рост восприимчивости электората к популизму.

Именно поэтому мы хотим остановиться на связанных с правительством причинах усиления правых, которые выходят за круг привычных объяснений, перечисленных выше. К числу таких причин относятся потеря идентичности, вытекающая из отсутствия символической политики, утрата перспектив, связанная с истощением источников раздачи бюджетных средств и несостоявшимися или безуспешными реформами, отсутствие дееспособной политики, дающей эффективные ответы на социальные проблемы, порожденные сменой режима, и управленческая некомпетентность правящей элиты. Все они были лишь важными симптомами того, что демократические силы, выступавшие против автократических устремлений, не имели ни коллективного этоса, ни актуальных представлений об обществe, ни институциональной базы и к тому же у них не осталось ни одного дееспособного политического актора.

2.5.1. Отсутствие символической, коллективообразующей политики

Что касается создания системы символов и сплоченного политического сообщества, Венгерская социалистическая партия и либеральный Союз свободных демократов так и не смогли найти общего языка, поэтому их правительственная коалиция уже сама по себе была одним из препятствий для создания единой системы символов. Банальная истина «Не хлебом единым жив человек» была не способна стать в политике левых фактором формирования символико-коллективного поля. Самое большее, что удалось создать социалистам с помощью раздачи бюджетных средств, – временная общность по интересам, а между тем требовалась устойчтвая общность с едиными духовными ценностями, и, когда раздаваемое «довольствие» начало сокращаться, нехватка таких скреп стала еще более заметной. Правым достаточно было воскресить идеологические атрибуты исторической памяти (Бог, Родина, семья), чтобы дать ценностные ориентиры людям, жаждущим стать частью символического сообщества и обрести систему прочувствованных ценностей, в то время как левым требовалось проявить креативность и создать новые коллективообразующие модели. Однако этого не произошло.

Одной из наименее конфликтных точек соприкосновения между социалистами и либералaми могло стать отношение к вере и религии, ведь в свое время усилия демократической оппозиции были направлены на уничтожение государственной монополии на все виды идеологии, и после смены режима социалисты не могли надеяться на то, что контролируемая ими идеология попадет в монопольное положение, гарантированное государством. В конституционном строе 1989 – 1990-х гг. отразились либеральные представления, основанные на решительном разделении государства и церкви и отношении к вопросам веры как к личному делу каждого. Картина мира, в центре которой находится гражданин, не оскорбляющий других и свободный в выборе ценностной ориентации, в длительной перспективе могла стать притягательной и в Венгрии, где церковь не имела сильного авторитета.

Эта возможность была ликвидирована заключенным по инициативе премьер-министра от социалистов Дюлы Хорна в 1998 г. Ватиканским соглашением и осторожничаньем, помешавшим позже провести переговоры о его пересмотре. Социалисты по-прежнему смотрели на церковь как при прежнем коммунистическом режиме, видя в ней собрание священников из движения за мир, которых можно подвергнуть давлению или подкупить. Между тем после смены режима церковь боролась уже не за существование и выживание, а за новую, весомую политическую и социальную роль. Церковь стремилась освободиться и от социалистов, а вместе с ними отчасти и от своего скомпрометированного прошлого. Перед лицом церкви с укрепившимся самосознанием и выросшими политическими амбициями социалисты были вынуждены непрерывно защищаться, а либералы были вынуждены играть роль завзятых антиклерикалов. Возникшая внутри ВСП секция верующих, которая скорее могла быть отнесена к категории социалистического китча, как бы непрерывно извиняясь, внушала, что «все-таки и среди нас есть порядочные люди». Обе партии беспомощно следили за тем, как общественные площадки наполняются церковными символами и ритуалами, внушавшими, что без веры не может быть и морали. Тем самым эти партии символически вывели себя за рамки морали.

В не менее важной символической дискуссии об интерпретации понятия «нация» сторонники политики, использующей секулярно-рациональный язык, впервые потерпели поражение в 1990 г. По решению парламента главным национальным праздником был объявлен праздник 20 августа, а не 15 марта, a вместо герба Кошута национальным символом стал герб с короной. Ставкой в споре был вопрос о том, что следует считать легитимирующим ориентиром нации после смены режима: состоявшееся тысячу лет назад рождение государства, ряд событий, воплощенный в обретении родины, основании государства и принятии христианства, или возмужание нации: буржуазную революцию и национально-освободительную войну 1848–1849 гг., узаконившую свободу печати, равенство перед законом и всеобщее налогообложение. В такой ценностной дискуссии нельзя победить без языковых и визуальных символов, поэтому республиканскому этосу не удалось проникнуть в сердца людей. Были упущены и символы революции 1956 г., вследствие чего были оставлены на произвол судьбы оставшиеся в живых левые, игравшие определяющую роль в революционных событиях, так что в наши дни ритуализованная национальная память внушает, что в революции якобы доминировали правые радикалы.

В 2000-х гг. возможность для гражданского переосмысления национальных символов парадоксальным образом снова появилась тогда, когда партия «Фидес» посредством совмещения национального триколора и исторического флага с арпадовскими полосами, который во время Второй мировой войны использовался венгерскими нацистами, нилашистами, перенесла интерпретацию национальной идентичности в новый исторический контекст, имевший радикальный, (крайний) правый характер. В этот момент можно было демонстративно противопоставить дуэту национального флага и флага с арпадовскими полосами тандем национальных и евросоюзных символов. Это дало бы наглядную образную формулировку современному пониманию нации, согласно которому наша идентичность определяется одновременно и как венгерская, и как европейская, как идентичность свободных граждан, принадлежащих и к более узкому, и к более широкому социуму. Ведь путь в Европу идет не через отрицание национальной идентичности, а лишь через ее обновление.

Постоянное поминание членами «Фидес» «нации» и «национального», пишет Клара Шандор[16], «является очень рациональной и продуманной стратегией. Пытаясь любыми средствами слить воедино значение слов “нация” и “сторонник “Фидес”, – либо путем присвоения национальных символов, либо посредством постоянного подчеркивания того, что приверженцы “Фидес” и составляют нацию, следовательно, кто не с ними, не принадлежит к нации, – “Фидес” переносит внутрь нации оппозицию, служащую для нашего самоопределения по отношению к другим нациям. Тем самым эта партия одновременно присваивает все общие ценности, связанные с понятием “нация”: любовь к Родине, общую культуру и историю, пытается лишить венгерской идентичности всех тех, кто не идет под ее “единое знамя” и не принадлежит к ее “единому лагерю”, и объявляет своих политических противников нелегитимными. (…)

Таким образом, речь идет не просто о разделении общества, но о полном “ограблении” инакомыслящих. В этом случае “Фидес” “обирает” своих противников в символическом пространстве, похищая их моральное и духовное достояние. Это само по себе уже большая беда. Но еще трагичнее то, что среди политических противников “Фидес” есть и такие, кто, поддавшись на лингвистически-символический трюк партии, принимает ее риторику, либо пытаясь усвоить его и таким образом избежать дискриминации (…), либо добровольно отказавшись от национальной символики, которая в их глазах теснее связана с “Фидес”, чем с венгерским национальным самосознанием. Тем самым они сами предоставляют зримое доказательство того, что действительно не чувствуют привязанности к национальной символике, а следовательно, и к нации».