Данил Корецкий - Татуированная кожа

• Название: Татуированная кожа
• Автор: Данил Корецкий
• Жанр: Боевик

Еще в детстве он понял, что грубая сила решает в жизни больше, чем доброе слово. При призыве в армию случай забросил его в бригаду спецназначения, где это убеждение укрепилось, а умение применять силу различными способами значительно возросло. Свержение режима в Африке, аресты крупных государственных чиновников, скупка иностранных паспортов у карманников – вот далеко не полный перечень дел, которые ему пришлось выполнить. Ему изменили имя, биографию, привычки и даже внешность, густо покрыв тело татуировками. Волков – Вольф – Расписной стал совсем другим человеком. И, в конечном счете, татуировки на теле определили его судьбу.

---

В отличие от дерганого и развязного Борисова, Пастухов был флегматичен и немногословен. Спокойные глаза, правильные черты лица, уверенные манеры. Лысый блестящий череп не портил его, а после того как по экранам прошел американский вестерн «Великолепная семерка», с бритым наголо Юлом Бриннером в главной роли, он вообще попал в модную струю. Публика его любила. Когда он выходил на ринг, зал сначала шумно вздыхал общим весельем и сразу затихал, вглядываясь, – и, конечно, абсолютное большинство болело именно за «лысого». И даже в криках типа: «Подключай свою босую!» – была поддержка. Всего этого было достаточно, чтобы стать для Зуба бельмом на глазу. К тому же Пастухов однажды победил на областных соревнованиях, оставив Борисову только титул чемпиона города.

– Ну что, «артист», может, шлем наденешь? – Зуб дотронулся забинтованной уже кистью до головы Пастухова. – А то вдруг рикошетом кого-то ебнет...

Пастухов отклонился и ничего не ответил, но глаза у него недобро блеснули. Через минуту начался спарринг. Напряжение, повисшее над рингом, делало обычную тренировку похожей на ответственное соревнование, несколько разминающихся боксеров, почувствовав это, прекратили разминку и стали наблюдать за происходящим. Рывкин с Лапиным и Прошковым заперлись в тренерской комнате, и противники были предоставлены сами себе. Чуть заметно поклонившись, они бросились к центру ринга и сшиблись в самой настоящей рукопашной схватке.

Удары становились все отчетливее, они не частили, как на обычных тренировках, а хлестко влипали в тела – утробное хаканье доказывало их силу. Володя застыл в углу зала, забыв про швабру, – он был ошеломлен зрелищем драки, перенесенной в спортивный зал. Ему казалось, что эта пара сбросила с себя какое-то невидимое снаряжение, которым боксеры и так не особенно отягощены, и вместе с этим исчезли все условности спортивного боя. Перчатки мелькали, похожие на огромные, разбухшие до черноты кулаки.

Явного перевеса не было ни у кого, чувствовалось, что боксеры примерно равны по классу, и единственное, что сейчас могло сыграть важную роль – это спортивная злость и воля к победе. Точнее, просто злость и воля.

Володя чувствовал каждой своей клеткой готовность этих схлестнувшихся людей биться до конца, до явной, ясной и всем понятной победы, когда один боец лежит без сил и чувств, а второй потрясает вскинутыми кулаками над распростертым телом.

Бум! Бац! Бум! – Пастухов хорошо провел серию, и два удара достигли цели. Зуб отлетел к канатам, мазнул перчаткой по лицу, увидел кровь и по-звериному зарычал. Каучуковая капа делала речь нечленораздельной, будто во рту была каша или выбитые зубы, но смысл угадывался без труда:

– Пашкой пьеш, салупа лысая! Ну, я тепя утелаю!...

В секунду, зажав руки между коленями, он выдернул забинтованные кулаки из перчаток.

Пастухов едва успел сделать то же самое, и они сшиблись вновь, но теперь лишенные мягких прокладок из конского волоса удары утратили мягкость и сопровождались уже страшным, отчетливым костным звуком. У обоих сразу хлынула кровь, которая разлеталась брызгами по всему залу.

– Эй, пацаны, кончайте! – крикнул Фильков. У него были широко расставленные наглые глаза, плоский, с вывороченными ноздрями нос и выступающие вперед челюсти. Словно портрет питекантропа из учебника истории.

– Слышь, Колян, завязывай! Вы что, убить друг друга хотите?!

– Зуб точно хочет, – мрачно кивнул Еремин. – Смотри, какая у него рожа...

Боксеры бросили тренироваться и окружили ринг. Никто не решался вмешиваться – все были словно парализованы необычностью зрелища, запредельная ненависть окружила противников, втянув их в тот мир, куда никто не решался вступить.

Лица искажены болью и злобой, глаза залиты кровью, руки били на ощупь – левой мгновенно измерялось расстояние, а правая ракетой вылетала вперед, кулаки со зловещим хрустом сталкивались в воздухе. Сплетенные тела повисли на канатах и вывалились за ринг, пошатываясь, приняли на миг вертикальное положение, но сил стоять не было, и они, сцепившись, вновь рухнули на пол, не прекращая остервенелого боя. Утробные стоны и животное рычание наполнило зал, стягивающие кисти бинты пропитались кровью, локти вздымались и опускались, как рычаги паровозного кривошипа.

Перекатываясь друг через друга, противники оказались у ног Володи, и Зуб мгновенно нащупал рукой швабру, дернул ее так сильно, что Володина голова мотнулась назад. Но он вцепился в палку изо всех сил, намертво. Зуб что-то страшно замычал внизу, сильно рванул – и Володя влетел в это месиво двух окровавленных тел. Он почувствовал, как его горло передавили железные пальцы Зуба, но швабру не отпускал. Сквозь собственный хрип он услышал крик Семена Григорьевича и увидел, как тот, резко оттянув голову Зуба за волосы, коротко и точно ударил по челюсти. Зуб обмяк и завалился на бок, подвернув руку. Зрачки его медленно закатывались под полуприкрытые веки.

Володя уже этого не видел – на карачках он стремительно отполз подальше. Подхватился на ноги, сжал руками горло. Он хватал воздух, не выдыхая, потом закашлялся. Тренер, поднимая Пастухова, быстро осмотрелся. Шестеро пораженных происшедшим боксеров застыли соляными фигурами вокруг.

– Гладиаторы, мать их еб!

Лицо тренера побагровело и было искажено гневом. Таким интеллигентного Семена Григорьевича никто никогда не видел.

– А вы что? Растащить не могли? Или меня позвать? Трупа ждали?!

– Извини, Григорьич, – простодушно развел руками лопоухий Златков. – Как затмение нашло! Будто загипнотизировал кто...

– Загипнотизировали его! – прошипел Фильков. – Переорал – так и скажи! Все переорали...

Пастухов сидел на скамейке, опустив голову к коленям. Тело его сотрясала крупная дрожь. Окровавленный череп блестел, как облитое кагором пасхальное яйцо. Зуб раскинулся на полу в глубоком нокауте, из приоткрытого рта вытарчивала капа, словно распухший бордовый язык. А ведь Рывкин бил почти без замаха...

– Чего стоишь! – рявкнул тренер на Володю. – Неси нашатырь!

Через несколько секунд Зуб зашевелился и открыл глаза.

– Кто на меня тянет?! Кишки выпущу! – он страшно оскалился и рывком сел, но тут же завалился на бок.

– Отойдет, – успокаиваясь, сказал Семен Григорьевич. – Все по домам, и не болтать! Фильков и Вольф отведут Пастухова!

В гулкой, пахнущей плесенью душевой они поставили заторможено молчавшего Пастухова под острые холодные струи. Фильков похлопал Володю по плечу.

– Молоток, спас Лысого! Если бы Зуб швабру выхватил, Пастуху кранты! Он ведь его убить хотел, а голыми руками не убьешь...

– Можно и голыми, – не согласился Еремин, намыливая мускулистые ноги. – Нас в десантуре учили...

– Не-а, – Фильков упрямо помотал головой.

– Когда специально учат, все равно, что оружие дают. Какая разница – прием или нож! А так, если силы равны, один другому ничего не сделает. Вот коли схватит кирпич, веревку или заточку – тогда другое дело...

Фильков говорил уверенно, и Вольф почувствовал, что он хорошо знает тот мир, в котором человеческая жизнь зависит от кирпича, петли или какой-то непонятной заточки.

Пастухов, постояв под душем, пришел в себя и, выйдя на улицу, от провожатых отказался. Когда отсвечивающая в мертвенном свете ртутных ламп лысина затерялась среди прохожих, Фильков протянул руку.

– Ну, давай, шпан! Мне сюда...

– Мне тоже, – соврал Вольф. Он сам не мог объяснить, что притягивает его к Филькову. Может, осведомленность того о странных и страшноватых вещах?

– А что такое заточка?

Фильков сплюнул.

– Арматурины кусок, длинный гвоздь, обрезок железа... Чтоб брюхо проткнуть. Заточил на круге, обмотал один конец тряпкой – и готово...

– А финка на что?

– За финку на воле срок дают. А в зоне – где ж ее взять, – терпеливо разъяснил Фильков. – Зато в любой колонии производство всегда есть, там этого добра навалом...

– А ты за что сидел? – не удержался Вольф, хотя понимал, что такие вопросы задавать не принято...

И точно – лицо питекантропа придвинулось вплотную, веки прищурились, недобрый взгляд тусклым буравчиком всверлился в самую душу. Володя рассмотрел бледную пористую кожу с многочисленными черными точками угрей.

– Запомни – садятся бабы на хер! – обветренные губы по-блатному искривились, открывая стальную фиксу. – А я топтал зону, чалился, мотал срок, работал на хозяина! Отбывал меру наказания, короче!

– Да какая разница, как сказать... – растерянно пробормотал Володя.

– Какая разница?! Да от того, как ты скажешь, тамвся твоя жизнь зависит! За лишнее или неправильное слово вмиг офоршмачат!

– Ну ладно...

Фильков успокоился так же внезапно, как и разозлился.

– Ты пацан правильный, просто молодой еще. Я тебя жизни научу. Бери в четверг «блинчики» и подваливай ко мне в общагу...