Ольга Крестьянинова - Перекресток с круговым движением. Современная проза

• Название: Перекресток с круговым движением. Современная проза
• Автор: Ольга Крестьянинова
• Жанр: Русское современное

Эта книга – о любви и о судьбе. Действие начинается в семидесятые годы, когда главные герои были еще детьми, и переносится в наши дни. Красивая и вместе с тем очень реалистичная история держит читателя в напряжении до самой кульминации. Открыв эту книгу, вы вряд ли сможете ее закрыть, не дочитав до конца.

---

Мне 48 лет, из них я жил всего 12. Остальные годы – убогое существование инвалида, в котором самое яркое событие – посещение поликлиники.

Первые лет десять после аварии я еще не вполне осознавал, что это на всю жизнь. Вопреки прогнозам врачей в душе жила смутная надежда на чудо, ну вдруг завтра изобретут какое-нибудь волшебное лекарство и в один прекрасный день я проснусь здоровым. М-да….«надежды юношей питают», с годами это проходит…

И все же первое время хоть какая-то жизнь у меня еще была. Во-первых, я мог сам ходить, что уже само по себе – большое счастье. Во-вторых, первые годы меня, хоть и редко, но все же навещали друзья. Теперь и этого нет. Друзья выросли, обзавелись семьями, работой, проблемами, разлетелись кто – куда. Да в конце концов просто про меня забыли. Нет, я не обижаюсь на них, я вообще давно разучился обижаться. Взрослая мужская дружба порой не выдерживает испытаний, что уж говорить про мальчишескую. И все-таки мне хочется рассказать про своих «друзей», мне нравится называть их так и приятно о них вспомнить.

Их было всего трое: Герка, Серега и Макс. Мы жили в одном дворе и в розовощеком детстве ходили в один детский сад. Потом пошли в одну школу и учились в одном классе. В 10 лет я уехал с родителями в заграничную командировку, в 12 – вернулся и опять оказался в своей школе, правда ненадолго. Уже через месяц произошла та злополучная авария, после которой я так и не вернулся к нормальной жизни.

Зато я очень хорошо помню возвращение в свой класс после двухлетнего отсутствия. Помню, как я появился в школе этаким заграничным мажором: в джинсах, в фирменной майке, карманы набиты жевачкой. Шел 1976 год. Для одноклассников, одетых в одинаковые школьные формы пошива фабрики «Большевичка», мое появление стало настоящим шоком. Помню деланно – пренебрежительные взгляды парней (в душе они конечно завидовали такому невиданному шику) и восхищенные взгляды девчонок, пытающихся всячески привлечь мое внимание. В общем, тот месяц стал для меня месяцем триумфа. Меня звали во все компании, моей дружбы добивались. И я, как это свойственно, глупым самовлюбленным подросткам, быстро поверил в свою исключительность. И всячески набивал себе цену.

Помню, как одна девочка (кстати одна из самых красивых в нашем классе) буквально напросилась в гости. Мы пришли ко мне домой после школы, предки были на работе, сестра к тому времени уже ходила в детский сад и никто нам не мешал. Вот только непонятно было что дальше делать? Девочка явно чего-то ждала от такого парня, как я. А я растерялся, заготовленного сценария у меня не было и в голову, как назло, ничего не приходило.

– Может ты предложишь мне чаю? – жеманно спросила начинающая кокетка.

– А, ну да. Щас поставлю чайник – я начал возится на кухне, пытаясь чем-то заполнить неловкую паузу.

– А почему ты не рассказываешь, как там «в загранке»?

– Да нормально там. Жарко только очень

– Нет, ты расскажи, какие там магазины? Там что, и джинсы и жевачку прямо в любом магазине купить можно?

– Ну да. И кока-колу тоже.

– Ух ты! Даже не верится, что такое бывает. А что там еще продается?

Почему-то ее интересовали только магазины, но как раз про них мне рассказывать не хотелось, да и не видел я их толком. Джинсы и прочие «шмотки» покупала мама.

Опять повисла напряженная пауза. Мы молча пили чай, разговор не клеился.

– Ну расскажи что-нибудь еще. Как там одеваются?

И тут меня прорвало, сам не знаю почему. Может потому, что девчонка начала раздражать своим неприкрытым прагматизмом, а может просто никак не выходила из головы та, другая, с которой я целовался в темном шкафу, между чужих шуб, пересыпанных нафталином.

– Слушай, ну чего пристала? Не знаю я, как одеваются. Мне вообще по-фиг!

– Так уж и по-фиг! Было бы по-фиг, не ходил бы в джинсах, ходил бы как все, в форме.

– Дались тебе мои джинсы! Завидуешь что-ли?

– Ой-ой-ой, какие мы крутые! А вот скажи, кто из наших девчонок тебе нравится?

– Не знаю я. По-фиг мне девчонки.

– А вот не ври, так не бывает!

– Вот привязалась! Говорю – по-фиг!

– Ты что, мальчиков предпочитаешь? – ее глаза округлились в предвкушении того, как завтра она расскажет эту новость подружкам.

– Вот дура! У меня, если хочешь знать, девушка есть!

– Так уж и есть!

– Прикинь!

– Ну и где же она?

– Там, где тебе так хочется оказаться. В «загранке». Но скоро вернется!

– Так я тебе и поверила! Врешь ты все!

– А вот и не вру! Мы, если хочешь знать, уже целовались! И не только! – боже, что я несу? Она же завтра всем растреплет…

– Да ладно! Как не только? А что еще было? – в ее глазах загорелось любопытство кошки, увидевшей аквариум.

– Все было… – мне уже не остановиться, меня несет, хочется обломать ее по-взрослому.

– Да ладно! Что, и «ЭТО…»… было?

– Прикинь!

Уф, слово не воробей, завтра весь класс будет в курсе. Но пути назад уже нет. И я вдохновенно вру дальше.

Да уж, нет предела глупости подростков. На следующий день я понял, как должен чувствовать себя общепризнанный «мачо». В глазах парней появилась конкретная «уважуха». А в движениях моих одноклассниц вдруг стала наблюдаться невиданная доселе грация. Проходя мимо меня, почти каждая из них начинала плавно покачивать бедрами и как-бы невзначай старалась ко мне прикоснуться.

А потом Макс, Серега и Герка приперли меня к стенке и потребовали подробностей. И мне ничего не оставалось делать, как придумывать эти самые подробности по ходу дела. Так мерзко я себя еще не чувствовал. Я врал парням о том, как «это» происходило, сам не имея ни малейшего представления о том, как это бывает. Я врал и чувствовал себя предателем. Я, как-будто бы топтал ногами что-то хрупкое, светлое, то к чему нельзя прикасаться грязными руками. Но ничего не мог с собой поделать и продолжал сочинять дальше.

– Ну, старик, респект! – Герка похлопал меня по плечу

– Познакомишь со своей телкой, когда приедет? – это уже Макс.

«С телкой», какая мерзость, что я наделал! И как я теперь посмотрю ей в глаза?

Но вслух произнес:

– Да не вопрос!

Я долго потом не мог спать спокойно, все мучился угрызениями совести и переживал по поводу нашей встречи. Что будет, если она узнает? Она же разговаривать со мной после такого не захочет.

Я не знал тогда, что никакой встречи больше не будет и жизнь сама все решит за нас. Хотя нет… один раз нам все же суждено было увидеться, но об этом позже.

Первые полгода после аварии я провел в реанимации. Потом еще год в больнице. Потом, после тяжелой операции, связанной с трепанацией черепа, я оказался дома. Говорить я уже не мог, учиться в школе само собой тоже. Сначала ко мне приходили учителя и я пытался постигать премудрости школьного образования дома. Так, с грехом пополам, мы дотянули до восьмого класса, а потом мама махнула на мое учение рукой и перестала мучить меня и учителей.

Периодически я опять попадал в больницу, мама все не теряла надежды поставить меня на ноги. Но потом и она отступилась.

В восемнадцать лет мама устроила меня на работу в инвалидную артель, где такие же «изгои», как я, клеили картонные коробки. Там я практически ни с кем не общался, хотя к тому времени уже освоил язык глухонемых. Но в артели работали люди с другими недугами и все они, в отличие от меня, могли говорить. Несколько лет я клеил коробки и приносил в дом какую-то маленькую копейку. А потом случилась перестройка, лихие девяностые, в стране начался полный бардак и артель закрыли. Я опять засел дома. К тому же у меня начались проблемы со зрением (во время операции повредили глазной нерв), и работать я больше не мог.

Мои родители все чаще начали ссориться и в конце концов в их отношениях наступил полный разлад.

Хотя, о родителях надо рассказать подробнее…

Они очень красивая пара. И достойное подтверждение тому – моя младшая сестра – настоящая красавица. Она – их единственный совместный ребенок. Да, не удивляйтесь. Мамин муж – на самом деле мне не отец, хотя и воспитывает меня с трехмесячного возраста, поэтому я привык называть его папой. Не могу сказать, что испытываю к нему сыновнюю любовь, и, уж тем более, не берусь утверждать, что у него ко мне есть отцовские чувства, но, во всяком случае, он делал для меня все, что полагается, ну разве что душу не вкладывал. По крайней мере я всегда был сыт, обут и одет (причем даже в джинсы, как вы знаете).

Папа женился на маме, когда мне было три месяца. Не знаю, как уж у них так получилось, они об этом никогда не рассказывали, а я не спрашивал. Знаю только, что моя мама в молодости была очень интересной женщиной, к тому же всегда следила за собой и хорошо одевалась. В те годы, когда идеалом женщины считалась неухоженная бабища – герой труда, держащая в заскорузлых руках серп или молот (или что там еще), мама со своей осиной талией, маникюром, красивой прической и каблуками была как бельмо на глазу для дворовых кумушек. Какие только сплетни про нее не распускали, какими эпитетами не награждали. А уж когда она родила «неизвестно от кого» – радости местных сплетниц вообще не стало предела. Поэтому, когда мама вышла замуж за летчика, причем работающего на международных авиалиниях, первое, что она сделала – поменяла квартиру. Так мы оказались в нашем доме, в котором живем до сих пор. Когда-то он считался престижным. Теперь, по сравнению с современными многоэтажными комплексами, наш дом выглядит более, чем скромно. Но это уже не важно. Родители въехали в этот дом, как молодая семья с ребенком. В этом доме, за год до той самой двухлетней зарубежной командировки, родилась моя сестра. Мама все мечтала, как отец заработает денег за границей и они купят машину, самую что ни на есть крутую по тем временам – «волгу». Отец тоже мечтал о «волге». Он работал штурманом на международных авиарейсах, хорошо зарабатывал и вообще был, что называется «красавцем – мужчиной»: высокий, стройный, широкоплечий. Короче они с мамой «офигенно» смотрелись вместе, чем вызывали зависть у ее менее удачливых подружек.