Никита Божин - Петроград

• Название: Петроград
• Автор: Никита Божин
• Жанр: Русское современное

Охваченный небывалыми по масштабам и значению событиями Петроград не утихает полгода. Среди революционных «вихрей» и нескончаемой неопределенности, на фоне многочисленных лидеров меркнут простые граждане. Люди окружены противоречивыми политическими настроениями, гнетом масштабной войны и сложными бытовыми условиями. Внимание читателя обращено на судьбы нескольких человек, которым присущи страхи, поиск себя, неизвестность, борьба и вместе с тем откровения, стремления и чувства радости от жизни.

---

– Но мы и не страдаем. Мы пробуем жить, – собеседник противился словам Нечаева.

– Пробуете? У вас есть другое место, там ведь, наверняка, лучше, спокойнее.

– Спокойнее, может быть, но не лучше.

– Но спокойнее, – упирал на этот аргумент Алексей Сергеевич.

– Но не лучше. От чего же все теперь едут в столицу, или Москву? Оттого что жизнь другая. Вы не бывали в Орловской губернии?

– Я, знаете, нигде особенно не бывал. В Гельсингфорсе бывал и в Шлиссельбурге, и еще…, – ударился в воспоминания Нечаев, да только в голову ничего не шло.

– Вот потому так и говорите. Потому все сюда и приезжают.

– Но теперь едут назад, – поймал на слове «приезжают» Нечаев.

– Если придет наше время, уедем и мы, – тихо и неуверенно вступила в разговор Анастасия Полеева.

– Слишком поздно может быть!

– Алексей Сергеевич, чего же вы от нас хотите? – искренне негодовал муж.

– Чтобы вы спаслись, глупые люди, от других людей, – как истину глупцам проговорил эту фразу Нечаев.

– Кругом последствия революции, и у нас в отчих краях тоже, не сомневаюсь. Вся страна теперь одно целое. Мы не уедем, прошу, не терзайте нас речами, самим нам решать, самим, – откровенно просил Полеев желая закончить скорее этот разговор, и то и дело глядел на поникшую жену.

– Да что же вы такие… – сказал Нечаев и махнул рукой и поднялся с неудобного старого стула.

Нечаев вышел огорченным. В самом деле, он сохранял искреннюю уверенность, что своим ораторством сможет направить этих птенцов, что бурей прибило к неспокойному острову, но ничего не вышло, и к себе он возвращался точно с поражением, сам не понимая, что с ним. Что собой представляет страна в других ее краях, он смутно догадывался. Никогда не бывая дальше Пскова, Нечаев во все годы жизни не сильно стремился узнать, что там дальше. Он читал лишь о Сибири, несколько интересуясь таким далеким, неизведанным местом с немногочисленными городами, а вот центральная часть оставалась для него загадкой, как и вообще вопросы земли и крестьян. Образы большинства населения рисовались для него исключительно Петроградскими представлениями. Нечаев хорошо представлял массы рабочих с заводов, фабрик, всяческих предприятий. Толпы тружеников в городе из камня и железа и служили для него образом населения, а вот тот момент, что где-то дальше существуют наиболее обширная крестьянская часть, совсем выпадал из соображений, и, выгоняя обратно Полеевых, он даже не представлял, куда они вернуться. Орловская губерния вызывала у него лишь смутные ассоциации с Тургеневым, которого он, к слову, весьма любил, читал, но, похоже, до конца не понимал. А вот земля… что это, и какое значение имеет, об этом Алексей Сергеевич знал очень мало.

А молодая семья, конечно же, не стала бы спешить выносить скрытые мысли на чужой обзор. Даже если Алексей Сергеевич пришел с самыми популярными идеями, угадал детально содержание разговора супругов пятиминутной давности, вполне возможно, что они с ним не стали бы делиться и откровенничать. И может быть потому, что не всякий вопрос хочется обсуждать с малознакомыми людьми, а может потому, что не во все хочется верить, даже в очевидное, и всякому мгновению нужно дать шанс, не позволяя посторонним даже промелькнуть рядом. Когда Нечаев оставил их, они лишь переглядывались, но между собой не решались продолжить разговор, такой уж нежелательной выдалась беседа с Алексеем Сергеевич и после обсуждать и без того актуальные проблемы не оставалось сил.

Утром Нечаев пошел на работу, как обычно по Садовой улице. Он еще прежде обещал Ивану Михайловичу пройти мимо аптеки немцев Майеров, но бессовестно забывал об этом, а потом немножко лгал, что мол, проходил, все спокойно. В самом деле, если лавку разгромили и ограбили, то узнав об этом днем раньше или днем позже, Ольхин ничего уже не изменит, да и не узнает. Но это, без сомнения, слишком страшный, по его надеждам, невероятный сценарий. Нечаев хоть и беспокоился за судьбу аптеки и ее хозяина с хозяйкой, но сохранял твердую уверенность, что ничего с ними не должно случиться. В действительности, он вообще не одобрял панических опасений, что с Майером непременно что-то произойдет. Во-первых, с самого февраля к нему и попыток не предпринималось грубым образом вломиться и что-то злое совершить, во-вторых, хозяина многие лично знали и не только люди состоятельные, а вполне простые граждане, кто мог позволить себе брать лекарства в аптеке.

Вышагивая по улице, Алексей Сергеевич несколько дрожал от холода. Сыро, и вроде бы без особого ветра, но сильный туман, казалось, капли висят в воздухе как рассеянные по огромной серой паутине, заволакивающей весь город, и сквозь них изредка проглядывает свет окон, да навстречу выныривают люди и вновь исчезают в пелене. Сама по себе видимость оставалась не такой слабой, но еще не успело должным образом расцвести, и потому казалось, что туман поглотил все вокруг. Но что для жителя Петрограда туман? Он помнит каждый камень в городе, чувствует его и идет по памяти, будь кругом даже полная темнота.

Местами на улицах оказывалось даже пустынно, несколько непривычно. Как прежде помнил сам Нечаев, случалось время, особенно в начале года, когда активно поползли слухи о дефиците хлеба, кругом полно народа, стояли очереди, напряжение царило, и даже в морозы на улицы шли все те, кто в иной период оставался бы дома. Те времена ассоциировались с массовой активностью, которая теперь, по наблюдениям Нечаева, несколько стихла. По крайней мере, если брать горожан, то они в некоторой мере охладели ко всему происходящему и уже бы не сильно возражали вернуться к чему-то былому, привычному, но, такое ощущение, что этому уже никогда не бывать.

Да и все, что имеем теперь, все, к чему пришли, всего этого тоже могло не бывать, а если и суждено случиться, то верно, что к результатам можно прийти и иным образом. Да, именно, к любому итогу можно подойти бесчисленными путями, и существовали, должно быть, пути и лучше. Прежде никто и не подумал бы о таком повороте, но если кто и помышлял, может, видел переход мягким, естественным, но разве бывает так с нашим народом? Все так, все непросто и всегда одно и то же. И то, о чем горячо кричали, чего желали, бесчисленные революционные идеи уже как будто больше никого не интересуют. Пока совершенно неясно, кто от этого однозначно выиграл. Люди пресытились свободой, и кое-кто не отказался бы уже и от пастыря, да нет его, а кругом лишь вырвавшиеся на свободу пороки и страхи, что каждый хочет спрятать далеко-далеко под самым крепким замком.

Вопреки опасениям и пугливым фантазиям, перед аптекой Майеров даже чище, чем в ином месте, не говоря уже о следах бесчинств. Ни следа разбоя или даже посягательств разглядеть не представляется возможным. Ни царапин, ни битых стекол, хоть каких бы зацепок или причин встревожиться. Да и сам немец всегда скрупулезно относился к пространству вокруг своей аптеки и по совместительству дома, и эта особенность никуда не исчезла, даже когда почти исчезли дворники. Оказавшись здесь, могло на секунду показаться, что все по-старому и на душе становилось очень тепло. Постояв пару секунд перед входом, Нечаев шагнул внутрь как обычный незнакомый покупатель.

Внутреннее убранство осталось таким же неизменным, как со времен открытия. И вид, и запахи, и даже предметы – все очень похожие. Посетителя без каких-либо эмоций приветствовал сам хозяин, что находился на тот момент в одиночестве, в своем тихом месте на карте шумного Петрограда. Со стула осторожно поднялся пожилой немец Иоганн Готфрид Майер, потомственный аптекарь из Гамбурга. Родился в Бергедорфе, в семье небогатого аптекаря, вскоре перебрался в Гамбург, где прожил до девятнадцати лет, после чего женился, вернулся в Бергедорф с женой Генриеттой Майер, что жила там с семьей, но, не выдержав быта провинции, вновь вернулся в Гамбург, и через два года, в 1883, прибыл в Петербург с женой и отцом, что организовал здесь дело, скоро полностью перешедшее к сыну. Иоганн и Генриетта Майеры жили здесь все эти годы, вырастили сына, но тот, прожив долго в Петербурге, уехал в Германию, а они остались.

По внешнему виду господина Майера легко читалось, что юность его прошла буйно – шрамы на лице, вероятнее всего от драк, а то и дуэлей. Мешки под глазами, может, и от старости, но представлялось, немец прежде был не прочь выпить, однако, при всех пороках всегда оставался культурен, вежлив, а главное дело свое вел честно. Жена ни на мгновение не оставляла аптеку без надзора, и возможно во многом благодаря ней помещение содержалось в столь приятном виде. Об этом месте знали в городе, вероятно, не все, но многие, и народ ходил сюда с давних пор.

Иоганн Майер немного знал Нечаева, но скорее как жильца Ольхина и не питал к нему особых чувств, но, все же, считал приятным собеседником и не отказывался перекинуться парой слов. Тем более он всегда имел в виду, что тот заходит к нему либо принести новости от совсем осевшего дома «струсившего» Ивана, как с издевкой его звал немец, либо наоборот, набраться новостей. С Иваном Михайловичем они знакомы издавна и в далекие времена совместно обильно и регулярно кутили. Случилось даже такое, что пять лет они оставались неразлучными и проводили немало ночей в загулах и празднествах. Ольхин всегда был немного тише, его образ всегда сохранялся романтичным и легким, а немец наоборот – вздорный, активный и неугомонный. Выпивал он всегда больше, но умело, в то время как Ивана Михайловича домой временами приносили. Но шли годы, возраст брал свое, а вместе с тем и времена менялись. Так совпало, что как раз после 1905 года вся их радость сходила на «нет», и вот уже больше десяти лет они оба ведут жизнь тихую и почтенную, а что до Ольхина, так после Февраля жизнь его и вовсе затворническая.