Никита Божин - Петроград

• Название: Петроград
• Автор: Никита Божин
• Жанр: Русское современное

Охваченный небывалыми по масштабам и значению событиями Петроград не утихает полгода. Среди революционных «вихрей» и нескончаемой неопределенности, на фоне многочисленных лидеров меркнут простые граждане. Люди окружены противоречивыми политическими настроениями, гнетом масштабной войны и сложными бытовыми условиями. Внимание читателя обращено на судьбы нескольких человек, которым присущи страхи, поиск себя, неизвестность, борьба и вместе с тем откровения, стремления и чувства радости от жизни.

---

Во времена расцвета своих убеждений, он вспомнил образы бедных людей, их иссушенные руки с кривыми пальцами от работы, он видел их лица в морщинах и понимал, что стыдно ему роптать на что-то, стыдно за свои мысли, пока другие находятся в таком положении. Сходу он не мог вспомнить хоть какого-то конкретного человека, не мог описать рабочего или крестьянина, которого хотя бы отдаленно знал. Все его представления строились на образах, но отчего-то совсем выпадало понятие реального человека. Нечаев полагал, что точно знает, чего хочет народ, и к чему стоит стремиться. Все свои мелочные невзгоды он с радостью приравнивал к народным и накладывал свои цели на всеобщие. Стоит указать, что сам Нечаев походил из семьи горожан, что уже второе поколение жили в Петербурге и являлись представителями не особо богатой, но все же интеллигенции. Любые трудности, какие могут быть у такого человека, представлялись ему положительным фактором, создающим условия для восхитительной борьбы, трудности питали его и вдохновляли.

Ранняя смерть родителей все же оказала на него одно из наиболее сильных влияний, чем все происходящее в жизни. Всяческие представления и мысли рушились о такое понятие, как смерть, как завершение любой борьбы. А следом наступило время, когда бестолково иссякли и средние финансовые накопления. В это время ему открылось, что трудиться просто придется, иначе умрешь. В этот период крайне революционные мысли стали сменяться обычным неудовольствием от такой жизни, и все более отходя от фундаментальных понятий революции, как свержения монархии или целого класса, Нечаев склонялся к тому, что человеку, то есть ему персонально, хотелось бы иметь выгоду в жизни, удобства, да и всего. Нет, смерть родителей не потушила в нем огня, не положила конец стремлениям, но «агония», страстное, лихорадочное состояние, сменилось более рассудительным и бытовым. Нечаев умерил пыл, стал смотреть на ситуацию двояко, и видеть в классе угнетенном свои недостатки, и его идеи склонились в строну реформ, в сторону демократических путей перестроения государства, а вот граждан он считал делом «десятым», все более помышляя о вещах высоких и глобальных, о той же буржуазной революции, а прочее, как бы, само собой приложится. Полтора года он провел в рабочей, бедной среде, иногда отчаиваясь, что на этом его путь замкнется, и вся жизнь так и пройдет. Лишь от неудовольствия положением, сохраняя отголоски былых интересов и не забывая своего интеллигентного начала и вызубренных навыков литературного дела, даже более того, испытывая к тому тайную страсть, писал стихи, рассказы и статьи, пытаясь вложить в них глубокий смысл, уподобляясь гениям русского слова и, конечно, помышляя о славе писателя или поэта. В итоге ему удалось даже опубликоваться несколько раз, после чего он удостоился приглашения в одно издание помощником редактора. Так начался его путь, принесший в итоге некоторое финансовое состояние и удовлетворение от жизни. Работа не физическая, достатка хватало, и на мир он стал смотреть иначе, постепенно отдаляясь от революционных идей вовсе, а все более удовлетворяясь своей жизнью. За годы деятельности он сменил три газеты, прежде чем попал в редакцию справочника «Весь Петроград» и теперь достиг «Нового времени», но, увы, ничего не принесло ему особенного счастья. Дело кроется, быть может, и в возрасте, когда уже не те эмоции, и все дается даже как будто бы легче, или это только так кажется, воспринимается. На свои юные годы и увлечения Нечаев смотрел свысока и со снисходительной улыбкой. Не обладая должной теоретической базой, он всегда грезил идеями сугубо эмоционально, а скудные, даже по собственным современным оценкам, знания не могли дать ничего, кроме чудных фантазий. А потому все ушло, не оставляя следов, не раздражая память и редко теперь приходилось задумываться о делах молодости. А с возрастом жизнь сделалась интереснее, жалование лучше, и все протекало очень тихо, спокойно и приятно. К народным массам Алексей Сергеевич сохранял обыкновенное равнодушие и иногда даже беззлобную нелюбовь. Между дел, как положено интеллигенту, любил он ругнуть даже правительство во главе с царем, но аккуратно и не регулярно. Так и шла жизнь, каждый день. Все хорошо, да только не было счастья.

А теперь уж, когда город, в котором он живет от самого рождения, превращается в место, где ему же жить невозможно, то о каком счастье можно говорить? Ах, как слеп он был, как глуп, когда пел «Рабочую Марсельезу» написанную Лавровым, когда горячо тряс руку товарищам по идейным убеждениям и даже когда совсем недавно угрюмо молчал перед Горьким, повстречав того на мероприятии, слушая его мысли и точки зрения и не смея перебивать. Известный деятель силен в речах, он как скала, и никто не смел тогда ему перечить из молодых и неизвестных творцов да никчемных журналистов, как молчал среди них и сам Нечаев. Разве этого он хотел, когда читал труды о революции, разве это его место? Именно свое место в происходящем больше всего и беспокоило Алексея Сергеевича. Что если все случилось, как и должно, и это всего лишь он сам не обрел себе места? Что за честь говорит в нем? Нечаев не дворянин и не сын офицера, нечего ему смущаться. Когда страну разрывают на части, можно найти и свой кусок счастья на общем пиру стервятников. И тут закроет глаза и подумает: да как ведь так можно, как вообще такое в голову может прийти? Для него в юности революция – правитель на гильотине, вся былая власть – за ним же, и кругом баррикады, сражения, и даже кто-то погибает, какие-то безликие герои проливают кровь! А потом – новое время, новый мир, и все. Незначительные сотни страниц книг, да строки прокламаций и сотни часов бесед так никогда и не открыли перед ним, что смерть одного общества и зарождение другого – долгий, тяжкий и мучительный процесс, особенно когда ты просто наблюдатель. Никогда он не представлял себе, как на самом деле вершатся перевороты. А когда от этого отходишь, так и вовсе стыдно становится, даже перед собой, ведь ты уже как будто не блага хотел, а страшного зла, всего того, что проклинаешь сейчас. И все это вызвало путаницу, и не ясно, где правда, а где нет ее, так все и колеблется на грани, и очень сложно открыть для себя, где правильный путь, ведь не вся жизнь – прогулка.

Ночью в доме по обыкновению тихо. Ольхин оставался верен отчасти убеждениям, а отчасти рядовому чувству, что раз он сам в этом же доме и вынужден жить, то никак не имеет права набирать кого попало, и всякий желающий с улицы не мог снять здесь комнату. Людей всевозможного распутного или аморального образа жизни в доме не имелось. По крайне мере, исходя из поверхностного оценивающего взгляда, так вполне можно сказать. И даже из помещений цокольных или мансардных не доносилось шумов или излишних запахов. И хоть каждая комната в доме оказалась занята, ночи оставались спокойными. Совсем иное можно поведать об улице, и даже не обязательно Садовой, но, наверное, любой. Если в дневное время массы представляли собой хоть и опасность, но в то же время и защиту, то к ночи мрак поглощал все надежды на спокойствие, и никто без очень важной цели не ходил по улицам, и уж тем более переулкам, что и прежде могли пугать нового в городе человека. Ночи Алексей Сергеевич не любил. Редко он спал спокойно, и дело не только в шуме, но и в чувстве опасения за свою жизнь и имущество. Все чаще теперь приходилось слышать про обыски, но, по сути – ночные налеты на квартиры. Цель всегда одна – грабеж, а следом тянулись и прочие преступления. Всякий раз очень неприятно видеть разграбленные и разбитые лавки и магазины. После каждой ночи представлялось возможным либо собственными глазами лицезреть подобное, либо узнать об этом от другого человека или из газеты. Достоверно не ясно, что из озвученного правда, а что не то что вымысел, но бесцеремонная ложь, но мнений и слухов по улицам носилось множество. В целом, улица стала теперь небывалым источником разнородной информации, и иногда Алексей Сергеевич считал, что в таких условиях газеты скоро станут не нужны. Впрочем, это же заблуждение он сам легко преодолевал, едва ему попадался очередной номер ненавистного ему «Рабочего пути» или другой пропагандистской работы, влияние ее оценивалось по достоинству. Все это вносило свою лепту в каждый новый день.

В марте Нечаев думал, что в скором времени все окружающее рухнет, и от страны не останется и следа. Он уже нехотя, даже лениво, помышлял об эмиграции, но к апрелю страна еще стояла, хоть и продолжалась война снаружи, хоть и совсем тяжко становилось внутри, тревога немного утихала, жизнь казалась несколько уравновешенной и терпимой. Впрочем, поводов для возгорания все новой тревоги оставалось предостаточно. Все те же грабежи в домах под видом обысков, а иногда и просто так, ничем не обусловленные, наводили едва затихающий страх. И как любой дом, лишенный хозяев, город постепенно терял и свой очаровательный вид. Во времена безвластия и упадка, проявляли себя пороки и отрицательные черты толпы. Лишенный управления, город не только наводнился сомнительными и равнодушными людьми, но и многие из тех, кто до недавнего времени вышагивал по чистым улицам, кто мог видеть перед собой могучие и поражающие воображение архитектурные ансамбли, парки, и узоры всякого уголка, составляющие единую, полноценную картину всего города, теперь вдруг с общими усилиями только пакостили и больше ни за чем не замечены. Город мерк, и вечно поблекшее небо никогда еще так хорошо не передавало отражение такого истинного уныния и даже отвращения, что местами мог вызывать сам Петроград. Он давно уже не смотрелся той сияющей и грациозной русской столицей, а только холодным, каменным средневековым городом, по улицам которого шагает смерть и запустение. Долгие и насыщенные два столетия, что образовывали этот город от самой первой постройки, до грандиозных дворцов, соборов и набережных, теперь казались такой же далекой и неправдоподобной историей, точно читаешь о древнем Риме, а уж никак не о юной столице, где еще совсем недавно расхаживал сам Петр I. Прошлое изящество как будто бы умерло, и над всем лишь довлело настоящее, а сам Петроград подобен старику – немощному и даже пугающему своей не по годам опрятной внешности, что кроется где-то под неразличимыми новыми образами. Лишь частная собственность хоть как-то охранялась от посягательств, и за рядовой дом иной раз спокойнее, чем за любое памятное место. И все равно, каждую ночь многие тревожились, что сегодня к ним придут грабители и потому очень тосковали, кто по былому времени, кто просто по спокойствию. И так каждую ночь.