Олег Тупицкий - Сон? Нет!

• Название: Сон? Нет!
• Автор: Олег Тупицкий
• Издательство: ЛитагентРидеро78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
• Жанр: Поэзия

Сборник составили стихотворения, написанные в течение четверти века, и каждое из них умещается в объёме «спасительных четырнадцати строк».

---

«Красноречивый, как сорока…»

Красноречивый, как сорока,
лесной костёр мне натрещал:
– Не забывай своих начал,
чтоб не раскаяться жестоко.

Несвоевременно, до срока
зачем оставил свой причал,
где ненавязчиво и строго
родной прибой тебя качал?
По глупости? По воле рока?

Теперь плетёшься одиноко
в неведомо какую даль.
Там нет ни Бога, ни пророка —
лишь бесконечная дорога
и беспредельная печаль.

«Всю жизнь твержу заученное впрок…»

Всю жизнь твержу заученное впрок:
что свято место не бывает пусто,
и в огороде выросла капуста,
и в собственном отечестве пророк
нелеп и неуместен. Назубок
я знаю – в мире чуду места нету,
поскольку нашу хрупкую планету
исследовали вдоль и поперёк,
и привечают по фасону платья,
и Бог не фраер, и все люди братья,
и всякий овощ зреет в должный срок.

Шепчу невероятные проклятья,
отчаиваюсь, падаю в объятья
спасительных четырнадцати строк.

«Мне хорошо за сорок. Листопад…»

Мне хорошо за сорок. Листопад
и склона жизни самое начало.
Казалось бы, ничто не предвещало
души моей стремительный разлад.

Она росла, что твой колхозный сад,
где яблоки на радость винодела,
не ведая закона и предела,
и в недород и в урожай висят.

Теперь никак не повернуть назад —
идущий по сомнительной дороге
до смерти обречён увечить ноги.
Я проиграл в два хода. Шах и мат.

Отцом клянусь, ползучий буду гад:
сонет – наркотик и сильнейший яд.

«При входе каждый вытянул свой фант…»

При входе каждый вытянул свой фант.

Друзья мои, я слабый утешитель,
и потому – хотите ль, не хотите ль —
признайте очевидный этот факт
и подпишите с вечностью контракт.

А кто же я? Школяр или учитель?
Заблудшая овца или спаситель?
Мастеровой или негоциант?
Созвучных слов ловец и укротитель,
я только лишь поэт – на треть мыслитель,
на треть любовник, балагур на треть.

В который раз пришёл ноябрь. Слякоть.
Когда б ни смех, осталось только плакать
или, что много хуже, умереть.

«Жизнь можно вычерпать до дна…»

Жизнь можно вычерпать до дна
добычей хлеба и вина,
но лучше просто жить беспечно,
при этом понимать, конечно,
всегда, в любые времена,
что радость не продлится вечно,
и что Вселенная одна
непостижимо бесконечна.

А смертным дан удел такой:
согласно общему закону
забросим кеды за икону
и удалимся на покой,
чтоб в сентябре по небосклону
плыть облаками над рекой.

«Наверно, я от поезда отстал…»

Наверно, я от поезда отстал
и навсегда остался на перроне.
Сижу пенёк пеньком, как шут на троне.
Вокруг шумит большой базар-вокзал.

Ревут фанфары, сломана сурдинка.
Мы вольность променяли на устав.
Куда ни плюнь – везде законы рынка,
и каждый метит влезть на пьедестал.

О, Господи! Насколько я устал
смотреть на мир, где каждая снежинка —
воды несостоявшийся кристалл,
а не лебяжья лёгкая пушинка
из ангельских перин и одеял.

Так кем я был и кем в итоге стал?

«Уйдя из дома в поисках страстей…»

Уйдя из дома в поисках страстей,
ломаем шеи на альпийских тропах,
сбоим на неудобных поворотах —
об этом каждый выпуск новостей.

Я о другом. У света шесть частей.
В Америках, Австралиях, Европах
не перечесть оставшихся в сиротах
и медленно стареющих детей.

Ещё мы не сносили башмаков,
ещё шустрим с покупкой и продажей,
но мама не спасёт от дураков,
рубль не подарит, сказку не расскажет
и больше никогда уже не свяжет
ни свитера, ни шерстяных носков.

«Бывает, винопитием грешу…»

Бывает, винопитием грешу,
но твёрдые имею убежденья —
не стоит потреблять для вдохновенья
марихуану или анашу.

Бывает также, сам себя смешу
дурацким смехом, словно рыжий клоун.

Капризной музой в темя поцелован,
я прошлое, как ветошь, ворошу
и не стихи забавные пишу,
а воздухом отравленным дышу,
и вас не осуждать меня прошу
за то, что я без пауз, во всё горло,
как на рассвете кочет, голошу —
мне грудь от восхищения распёрло.

«Родная, так и быть – я не Орфей…»

Родная, так и быть – я не Орфей
пока что, но и ты не Эвридика.
Мне было бы мучительно и дико
с тобой блуждать по области теней.

Я – не поющий розе соловей.
Обычно разговариваю тихо
или пугаю треском, как шутиха.

По сути, я домовый воробей —
люблю в окно чирикать на рассвете,
люблю дурачить жирных голубей
и на убой раскормленных свиней,
люблю смотреть, когда творенья эти
не замечают сослепу и сдуру
мою провинциальную фигуру.

«Своя судьба любая хороша…»

Своя судьба любая хороша.
Как можно ей пенять – не понимаю
и каждый день с восторгом принимаю,
рутину боязливую круша.

Пускай в карманах часто ни гроша,
Евтерпу вероломно обнимаю,
к сожительству дурёху призываю,
как долларами, рифмами шурша.

Моя непостоянная душа,
смиренница в самой своей основе,
то просит тишины, то жаждет крови
в неистовом порыве куража
и мается, когда не слышит в слове
хотя бы только эхо мятежа.

«Храм над рекою чудо как хорош…»

Храм над рекою чудо как хорош
под серым небом, за литой оградой.
Меня там ждут и мне там будут рады.
Покаялся бы, но туда не вхож.

Всё правильно, когда себе не лжёшь
и на рожон не лезешь за наградой.
Стою, смущён сезонною утратой
в преддверии метелей и порош.

Внизу зажатый берегами Сож
в своём стремленье к югу неустанном
лежит, как меж Изольдой и Тристаном
не меч, но обоюдоострый нож.

Какое счастье – здесь и вдалеке —
жить в городе, стоящем на реке.

«Пряду века связующую нить…»

Пряду века связующую нить.
Всё то, что было до меня разъято
с какой-то целью кем-то и когда-то,
я намертво могу соединить,
лишь дайте до конца договорить.

Не нужно мне ни серебра, ни злата
от вас – у самого ума палата.
Учите ваших бабок щи варить.

Скажу: «Как знать», – послышится: «Казнить».
Перепеваю песню то и дело.
Уже достиг заветного предела
и отправляюсь в Рим гусей дразнить.

Игру словами можно длить и длить,
но жажды всё равно не утолить.

«Ещё по мне скучает Персефона…»

Ещё по мне скучает Персефона.

В своём жилище с окнами на юг
и видом на Тельца и Ориона
о пору гололедицы и вьюг
я всякий раз вполне определённо
испытываю радостный испуг,
когда закономерно и законно
Земля условный замыкает круг.

Нависнув над перилами балкона,
сморю в зеницы вечности сам-друг.

Спасаясь от разлада и раскола
и душу охраняя от разлук,
люблю ночное небо созерцать
и папиросным огоньком мерцать.

«Всё б Ариадне слёзы лить…»

Всё б Ариадне слёзы лить,
обняв героя на дорогу,
в морской пучине хоронить
его до времени, до сроку.

Ну, чем её развеселить?
Чем успокоить недотрогу?
Забавы ради сочинить
сонет? элегию? эклогу?

Так, развлекаясь понемногу
невольной магией письма,
я надоел себе весьма.

Пришла пора залечь в берлогу.
А как вы думали? Зима…
И хорошо. И слава Богу.

«Отечество, как чёрная дыра…»

Отечество, как чёрная дыра,
в один присест глотает с потрохами
посмевших правоверными стихами
не осквернить ни мыслей, ни пера.

О, Господи! Дожить бы до утра
в своей шкатулке за семью замками,
чтобы чуть свет подняться с петухами,
не зная горькой участи Петра.

И дай мне силы избежать искуса,
имея дар, продаться за талант
(по-нашему – без малого два пуда).

Из жадности продешевил Иуда.
Бездарный оказался коммерсант,
а вспоминают чаще, чем Иисуса.

«Лишь только для того, чтобы извлечь…»

Лишь только для того, чтобы извлечь
или смарагды, или изумруды
(что суть одно, но не об этом речь),
ворочать слов немыслимые груды.
Перемывать отвалы. Плавить руды
железные. Хлеба и булки печь.
А после в одночасье от простуды
скончаться и под памятник залечь.

Мы на планете – плесень и парша.
Нам через поколение едва ли
поверит кто-то, что и мы пылали,
и стоили поболее гроша.

– Да, – скажут, – было тело. А была ли
взыскующая вечности душа?

«Теряю выражение лица…»