Петр Вяземский - Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1837-1845

• Название: Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1837-1845
• Автор: Петр Вяземский
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Мы предали земле земное вчера на рассвете. Я провел около суток в Тригорском у вдовы Осиповой, где искренно оплакивают поэта и человека в Пушкине. Милая дочь хозяйки показала мне домик и сад поэта. Я говорил с его дворнею. Прасковья Александровна Осипова дала мне записку о делах его, о деревне, и я передам тебе и на словах все, что от неё слышал о его имении. Она все хорошо знает, ибо покойник любил ее и доверял ей все свои экономические тайны. Подождите меня…»

---

830.

Тургенев князю Вяземскому.

17/5-го июня 1839 г. Киссинген.

Завтра неделя как я здесь. Я оставил во Франкфурте графиню Велгурскую с дочерьми; она не знала еще о своем несчастий. Здесь графиня Эльмит получила письмо от княгини Репниной, которая известила ее о кончине бедного страдальца. Я написал к Жуковскому или к Убри, чтобы приняли меры помешать графине Велгурской ехать в Италию или во Францию на встречу сына, коего она уже не встретит в этом мире. Еще не имею ответа оттуда. Ожидаю сегодня княгиню Вяземскую или письма от ней. Она уже писала ко мне сюда и просила заготовить квартиру, но не брать еще, ибо хотела прежде еще советоваться с Коппом. Я отыскал две квартиры, из четырех комнат, а 30 florins (60 р.) par semaine, по удержу ли, еще не знаю. Гости наезжают толпами и сильнее прошлогоднего. Великая княгиня Марья Павловна с супругом и с милой восемнадцатилетней фрейлиной уже здесь. Мы обедаем иногда или проводим вечера у ней. И Северин вчера ночью приехал встретить великого князя, коего сегодня ожидаем. Ми провели с ним, в приятельском болтанье, почти весь день; обедали у великой княгини с польским генералом, графом Красинским, коего рассказ об Италии напоминает Чаплица. Многие о тебе здесь вспоминают. Я живу по прежнему и знаюсь с подобными прежним; следовательно, вероятно, и опять прослыву шпионом. Занимаю прежния комнаты. С Жуковским провел я несколько приятных, задушевных минут, но только минут; они повеяли на меня прежним сердечным счастием, прежнею сердечною дружбою. Этому способствовал и это новый перевод Греевой элегии гекзаметрами, которую он продиктовал мне и подарил оригинал руки его, на англинском оригинале написанный. Я почти прослезился, когда он сказал мне, что так как первый посвящен был брату Андрею, то второй, чрез сорок лет, хочет он посвятить мне. Мы пережили многое и многих, но не дружбу: она неприкосновенна, по крайней мере в моей душе и, выше мнений и отношений враждебных света, недоступна никакому постороннему влиянию. Соприкосновения Жуковского с чуждыми мне и часто враждебными элементами не повредили верному и постоянному чувству. Пусть другие осуждают его за то, что он жмет окровавленную руку Блудова: я вижу в этом одну лень ума или сон души, а не равнодушие; и в отсутствии я сердился на него за многое; встреча примиряет с ним, ибо многое объясняет. Я люблю его и за великого князя, в коем вижу что-то доброе, сердечное, человеческое, и меня что-то влечет к нему. Я должен удерживать это влечение и буду стараться реже с ним встречаться, ибо это несовместно с моим положением, с достоинством оскорбленного во всех отношениях: гражданских и семейственных. Перевод Жуковского гекзаметрами сначала как-то мне не очень нравился, ибо мешал воспоминанию прежних стихов, кои казались мне почти совершенством перевода; но Жуковский сам указал мне на разницу в двух переводах, и я должен признать в последнем более простоты, возвышенности, натуральности и, следовательно, верности. Les vers à retenir также удачнее переведены, и как-то этого рода чувства лучше ложатся в гекзаметры, чем в прежний размер, коего назвать не умею. Он скоро будет с вами. Если ты намерен издавать твой страннический keepsake, то выпроси у него элегию. Первый перевод прежде всего был напечатан в «Вестнике» Карамзина. Я дал ему «Последний день» Ребуля, по не мог дать мелких стихотворений его, ибо нашел экземпляр после в портфеле, да и тот не мой. В Париже их отыскать нельзя. Нет ли у вас? А лежитимист-поэт и булочник должен ему понравиться.

Мы узнали о несчастий Царскосельской железной дороги и потужили искренно. Может быть, я не поеду на Берлин, а прямо чрез Ганновер и Гёттинген на Гамбург и оттуда в Данию и Швецию.

Бог знает, где придется получать письма от своих дальних и от своих ближних! Пора бы и тебе откликнуться; княгиня писала, что ты уже приехал; поздравляю с новым потомством.

Читал ли четверостишие Жуковского на Сардамскую хижину Петра I? Прекрасно! Северян запомнил его. Он писал к тебе письмо когда-то страниц на десять, но думает, что ты не получал его: справлюсь здесь Здесь есть красоточки, но немецкия. Веймарская фрейлина милее всех и одушевленнее, и свежее. Прежния веймарочки также хороши и умны были, но теперь с мужьями,

Незримые никем, в пустынях доцветают.

18-го июня.

Сегодня ожидаем сюда великого князя к обеду. Бот пятистишие Жуковского на Сардамский домик, где плотничал Петр Великий:

Над бедной хижиною сей
Несутся ангелы святые:
Великий князь, благоговей!
Здесь колыбель империи твоей,
Здесь родилась великая Россия.

19-го июня.

Вчера, в девятом часу вечера, приехал великий князь; с ним граф Орлов, Кавелин, Ливен, Енохин. Жуковский уехал далее, к Берлину, и дождется великого князя на дороге. Они привезли мне письмо от княгини, которая будет здесь чрез четыре или пять дней. Готовлю ей квартиру, но трудно найти не на солнце и у вод и дешево. Постараюсь. Сегодня отвечаю ей.

Графиня Велгурская уехала на встречу к сыну. Жуковский писал к ней, чтобы остановить ее на дороге, но О[рлов] уверяет, что письмо его не найдет её. Каково же одной, с детьми и в неизвестности, ибо ей намекают, но всего не говорят в письме! Вчера встретили мы на крыльце великого князя. Орлов тотчас сказал мне, чтобы я не объявлял ему о кончине графа Гелгурского, ибо он только намекнул ему об опасности. Не знаю, скажет ли и сегодня. Вчера же осветили плошками и наши аллеи, и, провожаемые зажжеными и курящимися светильниками, в розовом и багровом зареве, великий князь с великой княгиней вошли на полчаса в залу, где все были им представлены, и начались вальсы. С их уходом и танцы кончились. Сегодня все русские обедают у великой княгини, которая уговорила племянника остаться с нею до завтра, а он прежде предполагал обедать сегодня уж в Эрфурте. Сюда приехал и Фарнгаген и привез мне и о тебе известие. Я рад ему, и теперь еще менее причин ехать на Берлин; условлюсь о Сен-Мартене и прочем.

Письмо к сестрице перешли чрез Булгакова, а к Арженитинову можешь переслать и чрез Татаринова или прямо чрез Булгакова же.

6 часов вечера.

Обедал у великой княгини: пили за её и за приезжого и отъезжающего здоровье. Я сидел напротив die hoben Herrschaften, между Севериным и восемнадцатилетней chanoinesse, demoiselle d'honneur, qui parlait de poésie et citait Byron par coeur, en captivant le mien. Je lui ai envoyé les préludes. Дай знать Павловой, что великая княгиня восхищалась её стихами. Великий князь еще не знает о кончине графа Велгурского. У меня сидит Фарнгаген, и мы разбираем рукописи Сен-Мартеня и новые книги, им и мною привезенные, а предо мною, на балконе, великий князь с дядюшкой, и я слышу разговор их.

Великий князь в жилете шотландского клана: жаль, что туда не доехал! И принц Вильгельм сюда приехал и завтра уезжает к Эмс. Его болезнь важная, и он мучится меланхолическими предчувствиями. Прости! Несу письмо к Енохину.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому, г. вице-директору Департамента внешней торговли. В С.-Петербурге.

831. Тургенев князю Вяземскому.

22-го июня 1830 г. Киссинген.

Третьего дня послал я к тебе письмо с Блохиным, доктором великого князя, в пакете на имя князя Голицына. С тех пор много к нам наехало, и я не успеваю любезничать с немочками и русскими и шарлатанить по прежнему с учеными и пасторами; бываю у Семеновой, пью чай у графини Эльмит, беседую с Фарнгагеном, генералом Шарнгорстом, сыном знаменитого, с Теремином, французско-немецким проповедником в Берлине, с Германом, лейпцигским археологом, с графинею Монжелас, дочерью знаменитого Талейрана Баварии; слушаю Пушкина и Жуковского, мило произносимых девицею Wimpfey, племянницею Северина, и Фарнгагеном, который познакомил меня с новыми для меня стихами Пушкина Время летит. Иногда обедаю, ежедневно гуляю в аллеях с великой княгиней и, часто забываясь, мыслю вслух с лею; а более всего читаю теперь переписку или письма Гонца к Иоанну Мюллеру. Какая прелесть! Какая жизнь в этом худо оцененном австрийско-европейском либерале! Как я виноват перед ним! Как он выше многих, нами уважаемых! Какая сила, какой огонь, какой слог от души, мысли и патриотизм его оживляющий! Вчера узнали мы и о том, что могло случиться по дороге из Царского Села в Павловск. Я первый из русских прочел весть в немецком журнале; встретил великую княгиню, по смолчал и передал Северину, а он Фицтуму, который осторожно объявил ей о приключении. Не зная еще, о чем он хотел известить ее, первая мысль в ней – было материнское чувство, спрашивая о вести: «Est-се de Londres?» (где сыпь её). Ее успокоили. Сегодня она два раза подзывала меня к себе говорить о спасении, коим обязаны спасенные молодым офицерам, различных европейских и азиатских поколений.

Я решительно еду отсюда на Гёттинген, Ганновер и Гамбург и оттуда в Данию и Швецию. Ожидаю княгиню после завтра, ищу ей квартиры, но еще не нашел. Приезжих гораздо более прошлогоднего, и много-квартир уже заказано.