Сергей Кузнечихин - Блюститель. Рассказы, повесть

• Название: Блюститель. Рассказы, повесть
• Автор: Сергей Кузнечихин
• Жанр: Русское современное

О чем бы ни писал красноярец Сергей Кузнечихин – о рыбалке, тайге, поэтах, рабочих, забулдыгах – оторваться невозможно. Ярко, колоритно, сочно. Хотя порой хочется зареветь по его героям, пожалеть их, поправить их судьбу… Публиковаться Кузнечихин начал еще в советское время, но произведения его, как у большинства писателей, живущих во глубине России, к сожалению, слабо известны широкому читателю. Может быть, книга «Блюститель», в которой собрана проза разных лет, сможет исправить эту ситуацию.

---

Лилька медленно повернулась и пошла на бригаду.

Сделала несколько шагов. Остановилась и долго смотрела на баб, переводя взгляд с одной на другую, стараясь отыскать что-то нужное, очень нужное для себя. Она по очереди вглядывалась в них, растерянных и недоуменных, задерживаясь на ком-нибудь, возвращаясь назад, как бы сравнивая, но так ничего и не нашла. Отвела взгляд в сторону. Скользнула по красному лицу мужчины. Уперлась в одинокую нечеткую фигуру Райки. И услышала свой страшный крик.

Она подбиралась крадучись, стараясь ступать на шпалы, чтобы не шуршать галькой. Вахрушина стала медленно пятиться. Лилька насторожилась, готовая в любой момент к рывку. А когда Райка запнулась и упала, она вспомнила трусливый детский прием, где падают и кричат: «Лежачего не бьют». И вдруг она услышала за спиной топот ног – это бежала вся бригада…

Витя Балерина смотрел на кучу женских тел и не знал, что ему делать. От страха он что есть силы сжал веки, а потом и совсем отвернулся.

Первым опомнился напарник Лукина.

– Так и убить могут, – тихо сказал он и шагнул к свалке.

Большая часть ударов не доставала до Вахрушиной. Их принимали те, что были ближе к ней. Лилька чувствовала, как тянет кожу возле глаза. Ей было все равно, с чьим локтем она столкнулась, но распухший глаз не давал злости погаснуть. Ей хотелось мстить за этот синяк, за прежние, за которые отомстить не удалось, за исковерканную жизнь – во всем сейчас была виновата Райка. И с каким-то наслаждением месили острые кулачки мягкое, как тесто, тело.

Мужчины хватали взбесившихся баб и оттаскивали к канаве. И стоило отпустить вроде притихшую воительницу и отойти от нее, как та снова лезла в свалку.

– Прекратите это безобразие! Шабалова, как вам не стыдно? Это хулиганство! Самосуд! Вы ответите! – пытался уговаривать Витя. – Ну прекратите же!

Наконец он нашел слушателя. Из свалки выдавили Граню.

– Аграфена Ильинична, вам-то как не стыдно? Вы должны повлиять на них, как бригадир, как ветеран труда.

Тяжелым дыханием Граня сдувала волосы с разгоряченного лба.

– Уйди, сосунок, не суйся в чужие дела.

Но в кучу не полезла. Увидев пустые попытки мужиков растащить драку, Граня сплюнула густую слюну и охрипшим голосом крикнула:

– Стойте! – А потом, словно по инерции, шепотом: – Стойте, бабы.

И скорее всего, не крик, а шепот перехватил занесенные для ударов руки.

Расходились молча и не оглядываясь.

На рельсах остались Лилька Шабалова и Райка.

Лилька тянула ее за волосы, пытаясь заглянуть в лицо.

– Дай в глаза твои плюну, чтобы сгнили они, бесстыжие, – шипела она.

Мужчина поднял Лильку и повел, придерживая за плечи. Она не сопротивлялась.

Вахрушина лежала неподвижно. Ее растрепанные волосы шевелились от ветра, из-под задранного платья торчали грязные, в кровоподтеках толстые ноги и неряшливо выглядывали розовые трусы.

– Убили! – раздался удивленно-испуганный голос.

– Воды, – приказал побледневший Лукин.

Кто-то побежал на канаву. Лукин опустился возле Райки, брезгливо одернул подол и попытался повернуть ее лицом вверх. Подошла Граня.

– Вставай, будя дурочку валять.

Райка пошевелилась, затем приподнялась над землей и подобрала колени. Некоторое время она оставалась на четвереньках, опасаясь подняться. Потом, видно, поняла, что бить ее больше не будут, и попробовала встать, но локти ослабли, и она ткнулась головой вниз.

Лукин и Граня с трудом подняли ее и отвели на клетку шпал в сторону от бригады.

– Витя, мы побудем здесь, – продолжал командовать механик. – Мало ли что стрясется, а ты беги на разъезд и вызывай дрезину с врачом и милиционером, ребенок еще живой, может, удастся помочь, так что – побыстрее.

И снова раздался Лилькин вопль:

– Стерва! Кошка толстомясая! На кого руку подняла, на ребеночка!

Она попробовала вырваться, но мужчина крепко держал ее. Тогда, изогнувшись, Лилька укусила его за палец. Мужчина ойкнул и отпустил. Оттолкнув пытавшегося помешать ей Балерину, она вцепилась в Райкину грудь. На пыльной кофте появилось темное мокрое пятно.

– Змея, вон молочище так и прет…

Лукин схватил ее за руку и ударил по щеке. Лилька тупо посмотрела на него, потом закрыла лицо и, покачиваясь, пошла, около канавы она медленно осела.

Совсем рядом безумствовали краски сентябрьского леса, и ей показалось, что среди нарядных деревьев мелькнула высохшая осина, на которой повесился из-за любви очень хороший человек.

1976

Единственный поцелуй

Оля, а точнее уже Ольга Степановна, приехала на место работы за неделю до своего первого учебного года, надо было появиться раньше, но мама отстояла ее право на заслуженный и, главное, необходимый отдых. Мама – человек. Мама понимала, что не институт, не экзамены взвинтили ее нервы, – совсем другое, о чем отцу догадываться некогда. Что взять с мужчины. Все они – слепцы, эгоисты, дутые индюки. Но теперь, слава богу, всё позади. Никого ей не нужно. Пусть кто лезет из кожи, чтобы сделать карьеру – ей безразлично. Она будет преподавать в обыкновенном рабочем поселке. Только перед этим ей нужно было отдохнуть, успокоиться, забыть о последней кошмарной зиме. И море помогло. «Солнце выжгло боль, а волны зализали раны», – шепнула мама. Отец же посмотрел на нее и даже не смог острить: «Ну и ну! Хороша!» На большее его не хватило. Оля и сама себе уже нравилась. Особенно волосы. Казалось, они не выгорели, а впитали солнце и теперь светятся. Разве она похожа на ту, которую не любят?

Конечно нет. Уже на вокзале парень, совсем еще юненький, уговаривал ее сесть на мотоцикл. И директор школы был подозрительно заботлив, может, конечно, она вообразила бог знает что, но перед какой-нибудь дурнушкой он бы не стал рассыпаться – это уж точно. А на другой день ее провожал из кино остроумный и красивый молодой человек.

Она сразу подумала, что и он попал в поселок по распределению, правда, ошибалась. Оказалось, он здесь вырос, по направлению предприятия окончил институт, отработал два года и уезжать не планирует, разве что лет через десять. Они шли по центральной улице на виду у фланирующей молодежи, и ей нравилось, что кавалер не суетится, не останавливается возле каждого встречного похвастаться красивой девушкой, но и не столбенеет от напряжения. Современный, уверенный в себе парень. У дверей дома приезжих, куда ее поселили на первое время, они постояли минут десять, не больше. Он сказал, что первого сентября у его приятеля день рождения, именно первого, а значит, их праздник совпадает с ее. И она пообещала прийти.

Он не поинтересовался ее именем и своего не назвал и ушел, пожалуй, слишком быстро. Но и в этом Оля отыскала добрые приметы – значит, не торопится, значит, серьезные виды. Она подошла к зеркалу и долго расчесывала волосы. Ей было хорошо. Хотелось, чтоб запел соловей, прямо в скверике, ведь здесь же почти деревня. Но было тихо. Она открыла окно. Узенькое облачко делило пополам большую белую луну, и можно было предположить, что нижний полукруг отражается в воде высокогорного озера. Оля даже представила, как она поднимается к этому озеру. Разумеется, не одна.

До первого сентября они встретились еще раз. Молодого человека звали Василием, и не просто Василием, а Василием Васильевичем, и в довершение – Васильевым, так же как и отца – директора предприятия. А сам он работает пока начальником участка, причем самого отдаленного и трудного, поэтому пропадает там с утра до ночи. Василий много рассказывал о своем участке, и, странно, Оле было совсем не скучно слушать про его слесарей и трактористов.

Не задержалось и первое сентября. Платье, приготовленное с вечера, оказалось не тем, что нужно. К чему женщине со светящимися волосами глупая официальность. И снова перетряхивание чемоданов, полный рот воды, скрип утюга и ежеминутные взгляды на будильник. А потом утренняя, неожиданно людная улица. И все с цветами. Она еще ни разу не видела одновременно так много букетов в руках прохожих. Всеобщий праздник среди недели. Целый рабочий день среди цветов и детей в нарядной новенькой форме. Торжественная линейка во дворе. Детский духовой оркестр, где ударник росточком не выше барабана. Речь директора и трогательные слова поселковой пенсионерки. Оля чуть не прослезилась и в первый раз подумала с любовью о будущей работе. Цветы, смех, возбужденные детские голоса и собственное смутное и непонятное волнение – казалось, что это не на один день. Когда вышла с урока, совершенно не помнила, о чем говорила, как рассказывала, но, наверное, интересно, потому что в классе держалась тишина. Дома она взглянула на стул, заваленный одеждой, присела на кровать и, раскачиваясь на панцирной сетке, запела:

В первый погожий сентябрьский денек
Робко входил я под светлые своды,
Первый учитель и первый урок —
Так начинаются школьные годы…

И радостно было удивляться, что не забыла слова песни до самой последней строчки, и вспоминать утреннее обилие цветов, и думать, что праздник на сегодня еще не кончился. И не терпелось до вечера, хотелось, чтобы Василий пришел сейчас же, сию минуту. Но когда он постучался, Оля спала. Испуганно соскочив с кровати, она закричала: