Алла Лейвич - Блудная дочь. Исповедь московской путаны

• Название: Блудная дочь. Исповедь московской путаны
• Автор: Алла Лейвич
• Жанр: Эротика

«Блудная дочь» – роман-исповедь, написанный от лица молоденькой московской путаны. Это глас вопиющего в пустыне, попытка остановить руку, вот-вот готовую бросить камень в другого, не такого, как ты… Очень просто окружить себя частоколом из мифов и раз и навсегда отделить «других» от себя. Проституция никогда не коснется тихой домашней девочки из благополучной семьи, никогда не войдет в жизнь ее друзей и знакомых… Но что, если правда окажется совсем не такой? И кто же тогда – проститутки?..

---

Мы пили и пробовали курить. Как все подростки – не столько из желания, сколько из спортивного интереса. Никогда не забуду три литровых бутылки пива «Макарий», выпитые мною на скорость за полчаса… И слова моего двоюродного брата, сказанные возле дивана, где я, заблеванная, распласталась: «Посмотрим, как она поведет себя, когда придет в чувство: у нее теперь два пути: или она будет бухать, или впредь не сможет выпить ни капли». Когда я пришла в себя, первое, что заставила себя сделать – разбила все емкости с алкоголем. В том числе дедушкины водку и самогон. И даже праздничную наливку, за что мне, конечно, досталось. Я стала употреблять спиртное лишь несколько лет спустя. И даже пыталась спиться. Однако пиво не выношу до сих пор. Даже на запах.

Как-то я поехала на велосипеде в соседнее село за мороженым, и встретила местного пастуха, молодого смазливого парня, с которым до этого была немного знакома. Мы поговорили, и я уже собралась было ехать домой, но у меня соскочила цепь. Он вызвался поставить ее на место, но ничего не вышло. Сейчас понимаю: это было обычной уловкой с его стороны. Он просто хотел проводить меня до деревни.

И мы пошли. Пастух говорил много и без толку: о своей жене, на которой женился, «потому что она на картошке полола хорошо», о самом себе, таком хорошем, только неприкаянном очень, о коровах, которых пас… Я слушала вполуха. Меня интересовало одно: как не попасться на глаза Вадиму или кому-нибудь из местных бабуль. Если б увидели, в лучшем случае, мне грозило стать объектом насмешек. В худшем – могли отправить в Москву. Девичью честь в деревне хранили строго. Особенно воспрещалось иметь дело с «чужими». Пастух был «чужим».

Мне повезло. В деревне в это время было безлюдно.

– Может, пригласишь? – спросил он, когда мы подошли к дому.

– Куда? – не поняла я. Он указал на баньку.

Не чувствуя подвоха, я пригласила его пройти внутрь. Там стоял маленький диванчик, стол, стул. На столе – печатная машинка, свеча и куча бумаг. Я все время писала, сколько помню себя. Сказки, дневники, рассказики… С восьми лет знала, что буду писателем и не стеснялась об этом всем сообщать.

– Что это? – спросил он, взяв одну из бумажек.

– Повесть, – краснея, ответила я.

– Да? Про что?

Я замялась. Но потом все же сказала:

– Я ее не закончила. Она про то, как у людей по весне «крыша едет». «Весеннее обострение» называется.

Он удивленно посмотрел на меня, но больше ничего не сказал. Мы помолчали.

– А где ты спишь? – вдруг спросил он.

– Под крышей, – я указала наверх, куда вела хрупкая деревянная лестница. – Там теплее и в то же время, воздух более свежий.

– Круто! Я посмотрю?

– Смотри, – разрешила я. – Осторожно только.

Он поднялся и пригласил меня последовать за ним. На втором этаже всю площадь занимала лежанка. Снизу виден был лишь ее небольшой квадрат – как раз там, где была приставлена лестница. Это обстоятельство в тот раз здорово меня выручило, потому что как только я забралась наверх, раздался стук в дверь.

– Лялька, ты здесь? Кто у тебя там?

Зычный голос бабы Шуры застал меня врасплох. Я быстро спустилась, шепнув своему «ухажеру», чтобы спрятался под одеяло и не смел дышать, и открыла дверь. Баба Шура представляла собой ныне почти полностью вымерший вид могучих, волевых старух, чей вид приводил в трепет не одно поколение местных жителей. Оглушающий голос, высокий рост, сильные руки, несгибаемая спина – много ли таких осталось? А ведь ей давно перевалило за семьдесят. Баба Шура, родная сестра моего деда, жила в соседнем доме, ее участок был крайним в деревне и «втекал» в лес. Она была единственной, кто оставался здесь на зиму. Уезжая, жители доверяли ей скотину и птицу, оставляли «на всякий пожарный» ключи от избушек и знали: все будет в порядке. Так и было. Эта бабушка будто хранила деревню, оберегала от всякого зла.

И вот сейчас она стояла передо мной, вытирая руки передником, и подозрительно осматривалась по углам моей баньки.

– Ну, кого привела, а? – весело и в то же время сурово спросила она.

Я тут же приняла вид оскорбленной невинности.

– Вы это о чем, баб Шур?

– Ты с кем разговаривала? Мужской голос был, – не отступала старуха.

– Какой голос? Баб Шур…

Мне было страшно и смешно одновременно. Я знала, что она полезет наверх – нужно было придумать что-то, чтобы предотвратить ее «знакомство» с пастухом. Ведь знала прекрасно – проблем не оберешься потом.

– Ты наверху прячешь кого-то, – поводя носом, будто ищейка, сказала она.

Я рассмеялась.

– Ага. Полк прячу. Не верите – полезайте, смотрите. Только имейте в виду: первая и третья ступеньки на ладан дышат, могут Ваш вес и не выдержать.

Хитрость сработала: баба Шура недоверчиво покосилась на действительно шаткую лесенку, потом на узкий проем и снова на лесенку…

– Точно не прячешь? – еще раз спросила она.

– Точно, – улыбнулась я. Пастух не шевелился и, похоже, действительно дышал через раз.

Мы еще немного поговорили о том, о сем с бабой Шурой, и она, наконец, ушла.

Наверх я рискнула подняться не сразу. Проследила, пока спина старухи не скроется за дальним кустом и только тогда тихонечко позвала:

– Ну, ты как там? Живой?

– Живой… – со смехом отозвался сверху пастух. – Чуть сам себя не задушил. Веселая ты.

– Не веселая, а отчаянная, – поправила его я. – Слезай давай. Тебя жена заждалась.

– Уже? А ты… не хочешь подняться?

– Нет. У меня проблемы будут.

Пастух неохотно спустился, но уходить не спешил.

– Дай хоть поцелую тебя на прощанье… если моей не хочешь быть.

– Целуй, – сказала я, подставив ему для этого дела щеку. Но он резким движением развернул мое лицо и впился мне в губы. Все время, пока длился его поцелуй, я думала, отстраниться мне или нет. Никакого возбуждения не ощутила, впрочем, омерзительно тоже не было. Потеря девственности придет позже (с другим), и тогда тоже не будет ни малейшего возбуждения. Я буду смеяться, видя со стороны нелепость его движений, считая количество неудачных попыток проникнуть в меня… Буду смеяться зло и безжалостно. Зачем? Я не знаю ответа на этот вопрос.

***

Вечером пастух снова пришел. И его видели другие ребята.

– Что у тебя в кровати? – спросила 13-летняя Настя.

– Обогреватель, – ответила я. Что еще могла я сказать?

Играли в карты на раздевание. Я чаще выигрывала, поэтому голым сидел пастух. Мы издевались над ним. Уже и не помню, как. Потом он ушел, сообщив, что любит меня и готов развестись со своей женой, потому что она постоянно использует в воспитательных целях тяжелые бытовые предметы, а у него голова не железная и запасных нет… Мне было смешно.

А на следующее утро, в пятом часу, прибежал взбудораженный Минька – подросток пятнадцати лет – и с порога выпалил новость:

– Бабки сегодня дегтем тебя поливать придут. Уезжай быстрей. Я сам слышал. Их дед твой поведет. Это все из-за пастуха того. Он спьяну к тете Тосе завалился и наговорил всякого.

– Что он сказал?

– Не знаю. Но вся деревня на ушах стоит. Беги, Ляльк. Они рано придут.

– Спасибо, Минька.

– Да не за что. Жалко, конечно…

Он не договорил. Я понимала, почему жалко. Этот приезд в деревню для меня станет последним. Мы вряд ли еще увидимся. В прошлое уходила целая жизнь. И даже если когда-нибудь встретимся – кто мы будем друг другу? Чужие люди.

Я ничего не брала с собой. Только паспорт и деньги, припрятанные как раз на подобный случай. Шла к ближайшему городу, не через село – там бы нашли. Семнадцать километров по полю, потому что по дороге тоже было опасно идти – могли завернуть. Уже из города позвонила маме, предупредила, что еду.

– А что случилось, Ляля?

– Потом расскажу. Наши бабушки с дедом во главе с ума сошли.

Я первый раз уезжала одна. Дорога не близкая: сначала на автобусе нужно доехать до Нижнего Новгорода и только затем сесть на поезд – и до Москвы.

Мама встретила меня не очень-то ласково: дед ей успел позвонить раньше, чем я добралась.

– Ничего не было, мама, – пыталась я защититься. Но были найдены вещественные доказательства: порванные трусы под подушкой.

– Я не знаю, что там делали трусы, к тому же порванные, – отбивалась я. – В карты на раздевание – да, играли. Но проигрывала-то не я!

Ситуация была смешной и грустной одновременно. Детство захлопнуло двери, а для взрослой жизни я еще не была готова. И у меня разом не стало друзей. Тех, с кем не страшно было и взрослеть вместе. Я вдруг осталась совершенно одна. А понимала ли это? Вряд ли.

Глава 2 Семья

Из троих детей я была младшей. Жили трудно сначала – брак моего отца, в то время занимавшего очень высокое положение, и моей матери из простой среды, был воспринят начальством в штыки. Ситуация осложнилась тем, что фактически мама увела отца от его предыдущей жены, с которой он прожил больше тринадцати лет. В конце семидесятых такое поведение сочли аморальным и обоих уволили. Маму сразу, отца – через два года после развода с женой.