Борис Мисюк - Полвека в океане. История рыбных промыслов Дальнего Востока в рассказах, очерках, репортажах

• Название: Полвека в океане. История рыбных промыслов Дальнего Востока в рассказах, очерках, репортажах
• Автор: Борис Мисюк
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9729-0194-4

Главное внимание автор уделил людям – своим героям, дальневосточным рыбакам, живущим и работающим на этих «физически и морально устаревших» железяках и успешно кормящих страну. Автор провёл с ними в море более половины этого самого ПОЛУВЕКА.

Книга будет полезна курсантам училищ, студентам и преподавателям вузов, научным сотрудникам и всем, кто специализируется в областях, связанных с рыбным хозяйством.

---

Ох ты, Сельдяной Король… Недаром сказано, что каждый народ имеет то правительство, которое заслужил. Но чем же сельди, красавицы серебряные, так провинились? А вот, видно, тем как раз, что шибко стайные и в одиночку «испытывают стресс, перестают питаться и погибают». Ну, прям все в меня! Я тоже часто, сидя вот так, в одиночестве, в каюте, забываю про обед. И вот в один такой день, не встретив меня в кают-компании за обедом и заподозрив, что погибаю, заглянул ко мне в каюту Док, приятель мой, судовой врач Толя Суворов. Верста коломенская, как говорится, под два метра вверх, но тощий, как нерестовая селёдка (нагульная, та толстенькая, как качалочка, жирная). Мы с ним рядом – Пат и Паташон, Тарапунька и Штепсель. Не зря мне и трёх букв хватает – Боб, а ему восемь подавай – Анатолий. Да ещё ведь айболитов принято по батюшке, по отчеству, величать, так что тут вообще туши свет и считай в темноте те буквы: А-н-а-т-о-л-и-й В-а-с-и-л-ь-е-в-и-ч… Но для меня он тоже трёхбуквенный – Док. А во лбу у него классическая залысина, а на ней три волосины, бабник потому что: по чужим подушкам перья свои растерял. У него в лазарете аж две тётки – медсестра и санитарка, это из двух всего десятков баб в экипаже! Притом, самую красивую выбрал он себе в медсёстры – Светку, королеву двадцатилетнюю. Никакая она не медсестра, он взял её и выучил, как зелёнкой пользоваться да спирт разводить…

Неожиданно загляделся я на Докову причёску и чуть не подпрыгнул, сидя на стуле: да он же вылитый Сельдяной Король! Только смазливый. И Светка под стать – Сельдяная Королева. Она действительно ходит в цех подрабатывать на сортировке рыбы или трафаретке бочек – на квартиру копит. На доннике потом читаешь трафарет: Сельдь тихоокеанская крупная или Сельдь тихоокеанская мелкая. Блатная она девка вообще – как хлебнёт маленько, так и шпарит флотские частушки:

На селёдке я была, бочки трафаретила. Как подкрались два орла, я и не заметила!..

А горных орлов с Кавказа на «Десну» слетелось немало: где заработок – там и орлы. И до тёток охочи же! Хотя ради денег готовы на всю путину кое-что узлом завязать.

Дылда Док, да ведь точно – это он, он, самый настоящий Сельдяной Король! Вот, вот с него именно и надо писать…

– Извини, Док, я работаю, – это я пытаюсь выкурить его из каюты со всеми его душеспасительными разговорами. Он же коренной москвич, интеллигент хренов, язык почесать – хлебом не корми.

– Ха! Вы только посмотрите на него, господа присяжные, он ра-бо-та-ет! Вон, – Док кивает на открытый иллюминатор, откуда доносится барабанная дробь бондарных молотков, – вон кто работает! А ты, пардон, дурью маешься. Ну, так и вот айда в лазарет, лечить тебя буду! Так и быть, налью тебе ректификатика полста грамм…

Ну и куда ж тут денешься, пришлось прервать творческий процесс. А там, в лазарете, и вот это ещё искушение вдохновительное – Светка в белой косыночке, свёрнутой короной-кандибобером. Ну, точняк на роль Сельдяной Королевы пойдёт!

Когда слышу золотые слова «Миром правит любовь», невольно перед глазами… нет, не красавицы «Десны», а весенний берег Охотского моря, где – помните? – сельди было так много, что вся прибрежная полоса белела от молок и икры.

– Светик, приветик! Когда уже ты и мне такую королеву найдёшь? А то я тебя у Дока отобью.

– Второй такой Светик не водится на свете, – рифмует Док.

– Да я уж и крокодилицу приласкать готов. Или эту, верблюдицу.

– Надо правильно выражаться – верблядь! Ты ж у нас письменник.

– А ты ж москаль, Док, но украинские слова, я слышу, знаешь. Добро, тогда переведи на русский фамилию, которую будет носить наш капитан-директор, герой моих «Юморских рассказов» – Шахрай.

– Ну-у, фамилия вообще-то распространённая. М-м-м, – мычит Док, – не знаю, сдаюсь, господа присяжные.

– Добро, намекну. Вы же знаете, что он селёдочной икрой приторговывает – японцам продаёт, на плавбазу «Хое-мару». У япошек же традиция: на Новый год в каждой семье должен быть хоть один ястык именно селёдочной икры. А валютой он потом делится с береговым начальством…

– Вор?! – выпалила Светка, не прерывая готовку закусона – селёдки под шубой. Я покачал головой: нет.

– Угодник, подхалим? – это Док.

– Подхалим – пидлабузнык. А распространённый, как ты говоришь, Шахрай – это жулик!

– Ну, так и вот, господа присяжные, за нашего жулика! – Док поднял мензурку с мениском спирта на риске 50 г, налил мне в стопарик и повторил дважды эту операцию – Светке и себе.

На сельдевой путине такие праздники – редкость: Магадан далеко, а вся остальная цивилизация – и того дальше. И мы разгулялись, разболтались и в конце концов раскололи Дока на вторую операцию ещё по пятьдесят. После чего он спрятал плетёный десятилитровый сосуд (в нём было уже не больше литра) в сейф, закрыл на ключ и, строго взглянув на Светку, спрятал его в карман.

– Вот я расскажу вам, ребята, как я однажды стал садистом, – раскинув руки по подлокотникам гинекологического кресла, расслабился после второй рюмашки Док. Ну, вы же знаете, что я раньше служил на крейсере и был – кораблятский коновал! Ну так и вот, как-то перед праздником, Днём военно-морского флота, командир лично, взяв с собой замполита и меня, решил сделать обход корабля. Проверили каюты, кубрики, все БЧ, даже в машину заглянули – везде порядок, никакого криминала. На самой верхотуре, на пеленгаторном мостике, зашли в калориферную и завертели носами, учуяв нечто. И – вот он, в укромном уголке, под рогожей, наш родимый ПХВ, полихлорвиниловый вкладыш для сто двадцатилитровой бочки. Полнёхонек, неплотно так завязан поверху пеньковым обрывком и знай себе попыхивает в теплоте сивушно-бражным духом. Командир классическим баритональным басом – замполиту, тенору:

– Комиссар, а ну-ка определи, когда бражка созреет?

Замполит зачерпнул ладошкой, продегустировал бражку и ответственно ответствовал:

– Завтра!

– Док, – повернулся ко мне командир, – у тебя есть пурген?

– Так точно!

– Давай тащи сюда. Грамм двести. А лучше триста.

– Но этого хватит не на одну лошадь, – говорю, – а на всю конюшню.

– Вот и славно. Пусть конюшня море удобряет…

Ну, так и вот, господа присяжные, через два дня (комиссара, знать, нюх подвёл) на трое суток всю БЧ-5 вырубило.

Дока явно вдохновило внимание слушателей – мы со Светкой и про закуску забыли. Ну и вот так и вот, как говорит Док, появилась у меня в томе «Юморских рассказов» целая серия под названием «Айболиты»: «Садисты», «Терапунька» (это он про свою любовницу терапевтшу поведал, не стесняясь Светки), «Ад узум» (вовнутрь с латинского, про то, как два матроса спёрли у него камфарный спирт и пробовали его употребить) и «Диагноз». Последний стоит хотя бы коротко пересказать. Это было уже на «Десне». Рулевой пришёл к нему с жалобой на печень. Ещё в армии он гепатит поймал, желтуху, ну а тут прямо скрутило парня. И Док мигом «поставил диагноз»:

– Ты со вторым штурманом вахту стоишь?

– А-а, – раскрыл рот матрос, – как вы узнали?

– Жареная картошка по ночам на говяжьем жиру.

– Ага, – восхитился матрос, забыв про боль. – Вы прям как подсмотрели! Это ж у нас традиция…

Богомазы, свидетельствуют летописцы, постились, прежде чем взяться за кисть. Я же, вернувшись в свою каюту, не удержался и после «ад узум» засел за «юморские». Под бондарный секстет, представьте себе, классно работалось, ну то есть, пардон, дурью маялось. Ай, спасибо, Док! И вновь каюта превратилась в океанариум, и поплыли сначала Сельдяной Король со Светкой Королевой, а следом могучие сейвалы, заглатывающие косяк сельдей, фильтруя тонны воды целой сотней полуметровых пластин волосатого китового уса. За ними, взрезая серебряные стаи, продолжали беспредел сельдевые акулы капитализма… совсем как нынче на святой некогда Руси. А косяки, как и положено косякам, сплочёнными косяками плывут и плывут им навстречу, безмолвствуя, как выразился Пушкин без малого двести лет назад в драме «Борис Годунов». И это – тоже он:

Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.

Где-то лет через десять случайно залечу в Москву (не люблю вообще бывать там) и презентую Доку, приземлившемуся на родине, свою книжку с таким автографом:

Дорогому Айболиту Анатолию-свет-Васильевичу на память о селёдке, бондарях, «Десне»-броненосце и её командире Шахрае. Дурью отмаявшись, прошу не шибко строго судить меня, господа присяжные!

Владивосток. Декабрь 2016

28.10.85, пон. Скоро месяц как в море. Сплошные штормы-шторма, нордовые ветра до 30–35 м/сек. Редкая картина сегодня: чуть поредели, посинели облачные валы, засветлел горизонт на севере, высветились снежные хребты Колымы, ну прямо коралловые, а порой и хрусталём сверкают под лучами солнца, прячущегося в нахлобученном небе.